– Ну, и какой я? – на секунду запнувшись, всё так же глухо проговорил Артём, невольно удивляясь, что такая мысль – т а к а я мысль – могла у Марата возникнуть, едва они встретились… вот уж действительно: никогда не знаешь, что в голове у другого – о чём другой невидимо думает!

– Ты – обалденный! – выдохнул Марат, ни на секунду не задумываясь, произнося это так, как если б он знал Артёма тысячу лет; лицо Марата вновь опустилось к торчащему члену, и – Артём почувствовал, как губы парня, обжимая горячий, распираемый кайфом ствол, плавно заскользили пылающим жаром вверх – вниз.

Член распирало от кайфа – и можно было б в два счета кончить Марату в рот, но Артём хотел по – другому – хотел так, как Марат… как Марат – его… и хотел он вовсе не потому, что «долг платежом красен», а хотел потому, что э т о странно манило Артёма, неодолимо притягивало, обещая новые, еще не изведанные, ни разу не испытанные ощущения…

– Марат, подожди… хватит… – Артём, отстраняя руками Маратову голову, выгибая тело назад и вбок, нетерпеливо освободил от Маратовых губ свой мокро блестящий член. – Давай… в жопу давай… в зад – как ты меня…

Вытирая мокрые от сосания губы тыльной стороной ладони, Марат, разгибаясь, ехидно прищурился.

– Ты ж говорил, что ты не педик…

– Ну и что, что я говорил?»Педик», «не педик»… какая, нах, разница! Ты говорил, что педики все…

– Я говорил? Я не мог так сказать… – Марат, глядя на Артёма, сделал удивлённое лицо. – Ну, то есть, что все… да такого и быть не может, чтобы все – поголовно… не все!

– Как, блин, не все? – на лице Артёма обозначилась досада… собственно, все или не все – это Артёма сейчас совершенно не волновало, потому как, сказав «все», он имел в виду, что он тоже… он тоже хочет Марата – как Марат его. – Ты говорил, что каждый может…

– Вот… теперь правильно! – глядя на Артёма, Марат рассмеялся. – Деточка! Все мы немножко педики – каждый из нас по – своему педик… я и сейчас это говорю! И даже не я это говорю, а так говорит наука: у каждого парня есть изначальная предрасположенность к этому виду секса, но кто – то трахается, а кто – то нет, потому как степень этой предрасположенности у каждого своя… плюс предрассудки, обстоятельства, свойства характера, окружение – кто – то кайфует, а кто – то нет… то есть, «все» и «немножко все» – это, Артём, не одно и то же! Но в общем и целом всё именно так: каждый из нас – по – своему педик… я не вводил тебя в заблуждение!

– Вот! Каждый – по – своему… ты меня трахнул? Трахнул. И я тебя тоже… тоже хочу… давай! – Артём проговорил всё это чуть напряженно, напористо, нетерпеливо, но без какого – либо смущения на лице или в голосе, и Марат, слушая Артёма – на Артёма глядя, вдруг подумал, что ему, Марату, в кайф это Артёмово нетерпение… в кайф, что Артём его хочет! – Давай! – повторил Артём.

– Давай! – словно эхо, отозвался Марат, ища глазами тюбик с вазелином.

Ну, а дальше… дальше всё было точно так же, как было до этого – с той лишь разницей, что Марат, лёжа перед Артёмом, сам смазал вазелином и головку Артёмова члена, и своё предвкушающе зазудевшее очко, а предвкушать третьекурснику Марату было что – член у первокурсника Артёма был немаленький… не детский у парня был член!. . Ну, а дальше был кайф… обалденный, ни с чем не сравнимый кайф, о котором Артём, дожив до семнадцати лет, не только не знал – не имел ни малейшего, хотя бы воображаемого, понятия, но который он даже не мог представить!

Член, обжимаемый мышцами сфинктера, скользил в обжигающей, опаляющей жаром норке, и это не шло ни в какое сравнение ни со своим кулаком, ни даже с Маратовыми губами, – нависая над запрокинувшим ноги Маратом, приоткрыв рот, Артём сладострастно двигал задом, и ему, Артёму, казалось, что не только скользящий в норке член, а всё его тело стало сплошной эрогенной зоной… а потом был оргазм – фантастический, ничуть не похожий на те оргазмы, что Артём испытывал, рукодельничая, – всё скопившееся, спрессовавшееся возбуждение рвануло с такой небывалой силой, что у Артёма в буквальном смысле перехватило дыхание… это была фантастика! Так несказанно, так упоительно сладко ему, Артёму, еще не было ни разу – никогда так не было…

Потом, пока Артём приходил в себя, откинувшись на кровати, Марат быстро вытер Артёму член, причем Артём, едва Марат прикоснулся к головке члена салфеткой, хотел было воспротивиться этой гигиенической процедуре, запоздало почувствовав в душе нечто, отдалённо напоминавшее стыд, но Марат произнёс короткое «лежи!», и Артём противиться не стал, решив, что Марату виднее, что и как делать, – меняя салфетки, Марат неспешно, спокойно говорил, глядя то Артёму в глаза, то на припухший, чуть потемневший Артёмов член, который, теряя твёрдость, становился похожим на толстую, эластично – упругую сосиску.

– Классно, Артёмчик… классно, что мы познакомились в первый же вечер… по – настоящему познакомились – по – мужски… понятно, что делают так не все… но ведь это же глупо – жить в одной комнате и не трахаться, не кайфовать… мы с тобой оба не уроды… наоборот – мы с тобой парни симпатичные… секс однополый – кайф… ну, и с какой, блин, стати лишать себя удовольствия? Так ведь? Правильно я говорю?

– Я не знаю… – чуть помедлив, проговорил Артём, еще не успевший от всего этого отстраниться, чтобы подумать о том, что только что было, со стороны… со стороны и – с позиции приобретённого опыта.

– Но ты ведь сейчас кайфовал? Тебе было приятно? – улыбнулся Марат, глядя Артёму в глаза.

– Ну, кайфовал… было приятно… – как ученик, повторяющий за учителем, медленно проговорил Артём, понимая, что отрицать очевидное было б бессмысленно… да и надо ли было отрицать?

– Вот! Это и есть момент истины! Это, и только это! – с жаром воскликнул Марат, собирая в кучу салфетки. – Всё остальное – рассказы для бедных!»Педик», «не педик» – какая, нах, разница? Кайф – он и в Африке кайф!

– А если узнают? Ну, про э т о… про то, что мы здесь… что ты и я… если узнают?! – произнес Артём, которому только сейчас пришла мысль о том, что кто – то может об этом – о т а к о м – узнать; ведь если узнают…

– А если ты никому не расскажешь? – хмыкнул Марат.

– Я? Никому не скажу…

– И потому – никто не узнает. Аминь! – засмеялся Марат, вставая с кровати. – Я сейчас в душ – на пару минут… ты – за мной… ага?

– Ага, – повторил Артём, думая о том, как это всё – таки могло случиться – как могло это с ним, с Артёмом, произойти… жил – и не знал, на что он способен… «я не педик»… а если педик?

После душа, погасив свет, они какое – то время еще не спали – лежали каждый в своей постели, и Марат говорил Артёму про секс, про Америку, про институт… про то, что «можно с девчонками и с парнями» – что многие так и делают, как делал древний Экклезиаст…

Артёму хотелось узнать, был ли у Марата секс ещё – с другими парнями или с девчонками, но сам Марат про это ничего не говорил, а Артём почему – то его, Марата, об этом не спрашивал… ещё, слушая Марата, Артём думал о том, что вот они оба сходили в душ, Марат выбросил в унитаз все использованные салфетки, комната была проветрена – запах взаимного мужеложства уже не чувствовался… и получалось, что не было никаких улик, каким – либо образом свидетельствующих о том, что делалось – происходило в одной из комнат большого студенческого общежития, и завтра, при свете дня, уже трудно будет поверить, что всё это было в действительности – что это всё не приснилось… лампа была погашена, и уже подступал, подбирался сон, – Марат, по сопению Артёма почувствовав, что Артём засыпает, тихо проговорил:

– Всё? Спим?

– Ага, – отозвался Артём, – спим.

Но провалиться в сон Артём не успел – через минуту или, может быть, полторы он услышал, как Марат его окликает протяжным, теплым, щекочущим уши шепотом:

– Артём… Артёмчик…

– Что? – отозвался Артём, не открывая глаза.

– Имей в виду: у меня по утрам стоит… понимаешь, о чем я?

– Ага, – засмеялся Артём в подушку… и, помолчав, добавил: – У меня по утрам тоже стоит… спи!

Ну, а что? Два парня – в студенческом общежитии… в комнате для двоих… и невозможное – возможно, – ничего невозможного в сексе нет!