Мы неспешно прогуливались по песчаному берегу реки. Купаться настроения не было, и мы просто шли, то и дело лавируя меж расположившихся на пляже отдыхающих и вещей тех, кто отправился принимать водные процедуры.

Мы шли с ней, взявшись за руки. Я был в кроссовках, а она босиком. В свободной руке она несла свои босоножки, потому что их каблуки вязли в песке. День клонился к вечеру, но солнце всё ещё ощутимо пригревало. Но куда большее и значимое тепло я ощущал сейчас в своей руке, в которой держал её нежную ладошку.

Вместе мы уже не первый год. Ей сейчас двадцать четыре. А я… я намного старше. До неё в моей жизни, конечно, были другие женщины. Но то, что я чувствую, засыпая и просыпаясь рядом с ней, не идёт ни в какое сравнение с тем, что было до того, как она появилась в моей жизни.

Нежная, хрупкая, тихая, чуткая, кроткая, застенчивая, но в то же время невероятно яркая, звонкая, чувственная и страстная. А самое главное — моя и только моя! Я это точно знаю, в этом меня уже не проведёшь!..

Раньше, когда я слышал фразу «они созданы друг для друга», я лишь усмехался и толком не понимал, что это значит. Но сейчас я так могу сказать о нас с ней. Никто так не понимает и не чувствует меня, как она. И я понимаю и чувствую её. Нам порой даже слов не нужно, чтобы общаться, мы можем просто молчать, находясь рядом. И это не оттого, что нам не о чем говорить, просто не хочется сотрясать воздух, хочется просто слушать молчание и дыхание друг друга…

Сейчас мы тоже шли молча. Но это не означало, что мы отдалились и думаем каждый о своём. В такие минуты мы оба думали о нас. Я упивался уже лишь тем, что она идёт рядом со мной, вложив в мою руку свою ладошку. И суета этого пригородного пляжа нас не касалась. Мы были с ней здесь вдвоём, а всё вокруг нас существовало будто в какой-то параллельной реальности.

Конечно же, наши с ней отношения не платонические. У нас есть секс. Много и часто. И ещё какой!… Мне есть, с чем сравнивать. Ни с одной женщиной я такого не испытывал, как с ней. Меня заводит и притягивает в ней буквально всё! И то, как она говорит, и то, как она смеётся, и то, как она дышит… Даже то, как она кашляет. Правда в такие моменты мне хочется взять её на руки, обнять, прижать к себе, пожалеть и забрать у неё эту чёртову простуду, только чтобы ей стало легче.

Во время и перед сексом нам обоим порой нравится вытворять такие вещи, о которых многие даже вслух говорить постесняются. А мы и не говорим, мы их просто вытворяем! Она — моя девочка, и ни на её теле, ни в её душе у неё нет от меня секретов. И мне это очень нравится. Но самое главное — это нравится ей. Главное, потому что только тогда я могу наслаждаться по-настоящему, когда уверен, что сам дарю наслаждение ей, моей девочке.

Мы прошли весь пляж от начала до конца и теперь возвращались обратно. Нам предстояло вернуться к началу песчаной части берега, свернуть на тропинку, чтобы пройти к парковке, где мы оставили машину.

И вот пляж закончился, под ногами уже был не песок, а утоптанный грунт. Мы остановились, и она, держась за мой локоть, надела босоножки. Тропинка уводила нас прочь от пляжа в сторону небольшого лесопарка. За ним все и оставляли свой транспорт. Несмотря на приближающийся закат, нам навстречу частенько попадались шумные группы людей с плавательными кругами и другими купальными принадлежностями.

— Ты знаешь… а я до дома ведь не доеду, — призналась она мне вдруг почти шёпотом, едва мы стали отдаляться от берега.

— Что случилось? — Удивился я.

— Я очень писать хочу…

— Так в чём же проблема?!

— Проблема в том, что тут негде.

В ответ я крепче обхватил её руку и зашагал чуть стремительнее вглубь лесопарка. Признаюсь честно: я всё подстроил. И эту прогулку, и маршрут, которым мы будем возвращаться, и время… и ту пол-литровую банку джин-тоника, которую почти заставил её допить, когда мы выходили из машины… и даже этот широкий сарафан, в котором она сейчас была, ведь вместо него она собиралась надеть свои любимые футболку и шортики…

Я часто бывал здесь ещё с детства и прекрасно знал этот лесопарк. Сейчас я с замиранием сердца вёл мою девочку в сторону зарослей высокого кустарника, который рос тут повсюду. Но нет, я не собирался стоять «на шухере» пока она будет там писать. Я намеревался стать непосредственным свидетелем этого процесса. Она прекрасно знала, что мне очень нравится смотреть, как писает моя девочка. И её саму очень заводило, когда она, преодолев стыд, показывала мне это.

В той банке джин-тоника был двойной смысл: во-первых, это был довольно объёмный источник влаги для её миниатюрного тельца, а во-вторых — слабый алкоголь немного притупил чувство стыда, и у меня был отличный шанс посмотреть, как будет струиться тонкая ниточка из глубины её аккуратненькой бритой щелочки. При мыслях об этом у меня аж в висках застучало…

— Ай… погоди, не так быстро, я зацепилась, ай!… — пищала она, пробираясь вслед за мной сквозь кустарник.

Очень скоро мы оказались на небольшой укромной площадке в десятке метров от тропы. Вокруг нас были заросли почти в человеческий рост, но если присесть, то со стороны нас никто не мог увидеть. Мы остановились и стали ждать, когда те люди, что могли заметить, как мы сюда свернули, отойдут подальше и скроются из виду. Я тем временем развернул её лицом к себе, обнял обеими руками и, поцеловав в лобик, прошептал ей прямо в ушко:

— Потерпи, моя девочка-мокрощелочка, сейчас, они все уйдут, и ты пописаешь…

После этих слов она обмякла, тоже обняла меня и глубоко задышала, повиснув у меня на плечах.

Убедившись, что в данную секунду рядом с нами никого нет, я решительно присел вниз и одновременно запустил ей под подол обе руки. Тут же нащупал тонкие кружевные трусики и потянул их вниз. bеstwеаpоn Опершись руками о мои плечи, оставаясь в туфлях, она послушно приподняла поочерёдно обе ножки и рассталась с совершенно лишним теперь предметом одежды.

Я быстро убрал комочек их кружев к себе в карман и провёл ладонями по задней части её бёдер, приглашая присесть. Она опустилась на корточки. Я сидел, опершись коленями о землю напротив неё. Ножки ей пришлось сразу раздвинуть, поскольку мои колени не позволяли сейчас ей их свести.

Мы оба знали, зачем мы здесь. Оба волновались и жаждали начала этого волнующего и такого постыдного процесса. Я обожаю делать ей стыдно и подталкивать к тому, чтобы она преодолевала этот стыд. Она сидела с голой писей, широко раздвинув бёдра, напротив меня и смотрела мне прямо в глаза, ожидая каких-то действий или слов с моей стороны.

Она снова обняла меня руками за плечи. А я плавно, но решительно приподнял полог широкого подола и положил его ей на колени. Моему взору открылась её совершенно лысенькая щелочка. Увидев, что я беззастенчиво ей туда пялюсь, она еле слышно хмыкнула и попыталась было свести ножки, но у неё ничего не вышло.

— Ш-ш-ш, ш-ш-ш, моя хорошая, не надо прятаться, покажи мне свою красивую писю… — прошептал я ей в ответ и нежно обхватил сзади левой рукой её тонкую шейку, прижав её лоб к своему.

Правую руку запустил ей между ножек и дотронулся кончиками сразу всех пальцев до нежной плоти её тёплой писюли и мягкой попочки. Сделал несколько ласковых круговых движений, упиваясь на ощупь наготой моей любимой девочки.

— О-ой… я больше не могу… а-ай… — прошептала она в ответ и чуть пошатнулась, но я её удержал.

— Да… Давай… Пописай, моя маленькая, пописай, моя сладенькая… — уговаривал я, продолжал щекотать пальцами попочку и набухшие губки, осторожно проникая средним пальцем всё глубже меж тёпленьких, нежных, но пока ещё почти сухих складочек.

— Но там… твоя рука, я не могу…

— Можешь, ещё как можешь… Ты будешь писать прямо на мой пальчик! Ты ведь так уже делала, помнишь?..

— Ну… у меня сейчас не получится…

— А я тебе помогу,

я буду нежно трогать ласкать твою голенькую и бесстыжую писюльку…

— А… ай… что ты со мной делаешь?!. Я так не могу…

— Пссс… Сможешь!… Ну, давай, смелее!… Псссс-псссссссс… — Я не сдавался и шептал ей прямо в ушко.

Ей действительно было ужасно стыдно от этих моих слов и особенно — звуков, но сил сдерживаться уже не осталось. К тому же она знала, что спорить со мной в такие моменты бесполезно. А я всё не унимался:

— Я очень хочу почувствовать твою тёпленькую струйку… Писай, моя девочка, писай, писай… Покажи мне свою голую писюлю, пусти для меня тоненькую струйку… я хочу трогать и ласкать тебе маленькую сладкую письку, пока ты пускаешь струйку в кустиках, сидя на корточках, как самая бесстыжая девочка-сыкушечка.

Она дважды глубоко вдохнула и выдохнула, потом чуть подалась в мою сторону и, плотно прижавшись ко мне, начала писать. Я услышал тихий характерный шипящий звук, с которым струйки изливаются из девичьих щелочек — его ни с чем нельзя спутать! Через мгновение мне удалось поймать подушкой среднего пальца горячую иголочку влаги, бьющей из писи моей любимой бесстыдницы.

Я сходил с ума, играя пальцами с тоненькой тёплой струйкой, истекающей из красивой щелки моей сидящей на корточках девочки. То на мгновение позволял ей бить прямо в траву, но снова ловил пальцем. Мельчайшие капельки разлетались вокруг, орошая ей попку и бёдра. Все мои пальцы на правой руке уже были описаны ею.

— ЭЙ! ПОДОЖДИТЕ МЕНЯ! Я НЕ МОГУ ТАК БЫСТРО, МНЕ ШЛЁПКИ ТРУТ!.. — заорал с тропинки кому-то вслед чей-то женский голос.

От испуга моя писающая девочка вздрогнула и прервала на мгновение истекающую из неё ниточку. Но я был совершенно спокоен, и это спокойствие передалось ей. Уже через секунду у неё из писи снова раздалось такое знакомое и волнующее мой слух еле слышное шипение. Я продолжал наслаждаться её горячей влагой:

— Какая же ты у меня сладенькая, мокренькая, тёпленькая, ласковая и бесстыжая сыкушечка… пися-девочка… пися-щелочка… моя любимая мокрощелочка… обожаю стягивать с тебя трусики, усаживать на корточки, раздвигать ножки, трогать попочку и писающую щелочку… Шире ножки, моя сладкая… шире… да… вот так… писай, писай мне на пальчик… а я тебя за это подрочу, приласкаю письку и попочку твою маленькую голенькую полапаю…

Не переставая, я теребил влажными пальцами розовые лепесточки её внутренних губок, дрочил маленький нежный клитор и щекотал сжатое колечко ануса моей писающей красотки. Одновременно с этим левой рукой, обнимающей её за шейку, чуть приподнял голову так, чтобы наши губы встретились.

Я успел заметить, что глазки её закрыты — она явно млела от этого бесстыдства, моего безумного шёпота и непрекращающихся таких бесцеремонных ласк меж раздвинутых ножек. Мой язык тут же проник в её приоткрытый ротик и встретился там с её мягоньким язычком…

Постепенно струйка, бьющая из её безволосой щелочки, стала ослабевать. Под конец я стал на время прижимать пальцем проток девичьей уретры, чтобы через секунду снова ощутить пальцем короткое прикосновение тонкой тёплой и короткой ниточки, выскакивающей из девичьей письки.

Когда струйка совсем пропала, я смог ощутить всю силу девичьего возбуждения. На смену ощущению маленького фонтанчика, бьющего из узенькой дырочки, меж широко раздвинутых ножек моей девочки, пришло невероятное скольжение, которая давала смазка, обильно выступившая в её писе.

Я не смог отказать себе в удовольствии подрочить сладенький клитор сидящей на корточках девчонке. Я прекрасно знал, как именно она любит, чтобы я это делал, поэтому не стал её мучить и сразу повёл проверенным коротким путём к оргазму. Продолжая шептать ей на ушко непристойные подробности того, что мы сейчас с ней делаем, взяв нужный ритм, я средним пальцем онанировал девичий клитор именно так, как она это любит и не может долго выдержать, чтобы не разрядиться оргазмом.

Не прошло и минуты, как тельце её напряглось, ротик сначала приоткрылся, а в следующий момент её зубки стиснулись и прикусили мой глубоко вставленный ей в ротик язык. Но я не перестал дрочить писю моей девочке. Она кончала, громко, почти вслух, постанывая, так и не выпустив из своего ротика мой пленённый зубками язык.

Плотно прижав в последний миг клитор пальцем, я ощущал, как он пульсирует, доставляя только что пописавшей в кустиках малышке постыдное наслаждение в мокренькой писе.

— Ну, вот… а ты говорила «шорты надену… шорты надену… « — пристыдил её я, когда ей зубки выпустили мой язык, и, не дожидаясь ответа, тут же снова впился ей в ротик горячим поцелуем взасос.

Трусики я ей так и не отдал. Ей пришлось идти остаток пути до машины, ощущая ветерок на своей маленькой попке и влажной щелочке под подолом. И в машине тоже не отдал. Она сидела справа от меня, и пока ехали до города, я то и дело снова задирал ей подол сарафана, чтобы потрогать и проверить, на месте ли её восхитительная пися? Сначала она пыталась возмущаться, но под конец пути вошла во вкус и даже сама стала широко раздвигать ножки, намекая, что проверку надо бы повторить…