Бывают такие славные деньки, когда с утра можно добротно выспаться даже несмотря на жгучие, набравшие силу лучики, легко преодолевающие путаницу узоров занавесок. Я все еще нежусь в постели и даже с закрытыми глазами понимаю, что за скрипом двери и осторожными шажками по скрипучему паркету, как и каждое воскресное утро, подразумевается приход мамы с грудой высушенного чистого белья. Вот, тихонько белье ложится в кресло, тихие скрипы паркетных лакированных дощечек уходят в сторону двери и теперь разбуженный слух больше не в силах игнорировать громкую болтовню и споры соседей на общей коммунальной кухне. Как здорово потянуться в теплой, уютной постели, когда солнышко уже залило светом комнату и совершенно некуда спешить.

Полный сил и желания с пользой провести выходной день, я оделся и направился в ванную. Благодаря чудной планировке столетнего доходного дома и слепой фортуне при распределении жилья, нам с мамой досталась комната прямо напротив широкого портала на общую кухню коммунальной квартиры. Вероятно, для мамы из чисто практических соображений это и имело какие-то преимущества, но для меня обычно оборачивалось излишним саркастическим внимание соседей, когда я заспанным начинал трудовые будни. А уж сегодня, когда мне выдалось доспать до той поры, когда большинство присутствующих уже подумывали о скором обеде, и вовсе не стало исключением. Только вот одно обстоятельство заставило меня замедлиться и не спешить из-под града острых стрел добрых, но колючих насмешек в умывальную комнату. Наша соседка, тетя Юля в этот самый момент влезла с табурета на подоконник и своими привычно энергичными движениями скинула старые шторки и навешивала новые, разноцветные, возможно даже импортные.

Все мужчины, включая меня, замолкли и уставились на рукодельницу-соседку. И не удивительно, и без того вызывающе короткий заграничный халатик каждую секунду грозил раскрыть женскую загадочность. Соседка на цыпочках стояла на табуретке и беспомощно тянулась к прищепками на упругом шнуре, чтобы закрепить пестрые шелковые шторки. Невозможно было отвести взгляд от голых стройных женских ножек, края белых трусиков, едва подернутых срезом порхающего халатика, очертаний соблазнительного женского тела под невесомой материей. Тетя Юля отчаянно тянулась пальчиками, а ее натянутое струной изящное тело, достойное кисти лучшего художника, дрожало и манило мужские взгляды. Краешек халатика обещал в любой момент вскрыть предугадываемые объемы и взгляды мужчин жаждали этого свершения, как истинного чуда.

— Чего глаза повылупляли?!! — вскрикнула не отличающаяся особой любезностью тетя Гуля, помешивающая у конфорки варево в большой алюминиевой кастрюле, — а ты, вертихвостка, выставила тут напоказ…

Мама тоже сидела на кухне, у второго окошка, прикрытого еще пока старой шторкой, и штопала выстиранное белье. Она не сразу поняла причину скандала и при первых же перепалках соседей проявила живой интерес. Я же, уличенный маминым любопытным взглядом, предпочел ретироваться в ванную и даже оттуда прекрасно слышал отчаянную критику пожилой тети Гули и беспроигрышные аргументы адвокатов — остальных жильцов коммуналки. Вся баталия, изначально обреченная для тети Гули на поражение, свелась к праву Юли на некоторое снисхождение ввиду ее заслуг в том, что в нашей квартире водится масло и тушенка, появились эти самые шторы, и даже комунхоз обещает телефонный аппарат установить в общем коридоре.

Ну а о том, что соседка в добавок ко всему одарила присутствующих невероятно восхитительным видом своих стройных ножек, спорщики предпочли умолчать. А мне оставалось только гадать, сводился ли мамин пристальный взгляд к немому укору или она и вовсе не заметила причину переполоха. Наконец, все разбрелись по своим воскресным делам, присущим коренным ленинградцам, а я остался провести этот денек дома, где на коммунальной кухне висели новые цветастые шторки, добытые соседкой тетей Юлей и развешенные, благодаря принципиальности тети Гули, все-таки мужскими руками.

— Приятного аппетита! — внезапно впорхнула с присущей легкостью тетя Юля, нисколько эмоционально не затронутая недавними баталиями.

— Спасибо…- я ответил смущаясь.

Чувство вины за соучастие в утреннем событии не покидало меня, да еще и усиливалось неосведомленностью соседки о моем в нем участии.

— Здорово, правда, получилось?

— Ага, — не отрывался я от тарелки.

— А почему ты дома остался? Денек такой прелестный? — искренне поинтересовалась такая светлая и добрая тетя Юля.

— Да так…

Я продолжал поглощать завтрак, уставившись в тарелку. Прямого диалога после того, как я подглядывал за ней, я не мог вынести, тем более глядя прямо в вопрошающие глаза. Соседка подошла к окну и сразу повеяло свежим майским ветерком, по характерному звуку, стало понятно, что она закурила. Когда я поднял глаза от тарелки с остывшими макаронами, второй за утро приступ остолбенения охватил меня. И как бы ни были тяжёлый укоры совести, но новый соблазн проявился с удвоенной силой.

Тетя Юля стояла у открытого настежь окна, оперевшись локтями о подоконник, и выпускала сизый дымок от тонких заграничных сигарет. И не было бы ничего примечательного в курящей советской женщине, не будоражила бы она мой юношеский мозг, если бы ее соблазнительно короткий халатик не собрался выше дозволенного. Так, прогнув спину и пуская с наслаждением струйки дыма вытянутыми губами, сама того не подозревая, тетя Юля наградила меня самой немыслимой и желанной наградой. Я потерял счет времени и какую бы то ни было осторожность, глядя на повернутую ко мне спиной соседку. То, что сберег халатик утром от случайных мужских взглядов, то не удалось скрыть сейчас, когда на кухне был только один зритель.

Сотни раз воображаемые объемы под краем коротеньких платьиц соседки в одно мгновение предстали передо мной. Круглая, белая, по-женски зрелая попа в белых нескромных трусиках гипнотизировала меня покачиванием от поочередно расслабляемых коленок. Даже взрыв атомной бомбы в соседней комнате, казалось, не способен отвлечь мое внимание от этого роскошного вида.

— Вовчик, ты же не расскажешь никому? — внезапно повернувшись, как ни в чем не бывало спросила тетя Юля.

Застывшее мое лицо и заторможенный ум не сразу были способен на ответ.

— А то они так сердятся, когда я курю на кухне, — с удивительным простодушием продолжила Юля.

Соседка как бы невзначай провела ладонью по моей кучерявой голове и шагом, совершенно не свойственным взрослой двадцативосьмилетней женщине, выпорхнула из кухни и там, в конце коридора, хлопнула дверью своей комнаты. Тайное мое бремя рецидивиста-вуайериста нарастало как снежный ком и теперь предстоящий выходной день не казался таким уж безоблачным. Как только представилась возможность, я сгорбившись, чтобы даже самому не видеть упругую мачту в штанах, просеменил к высокой двустворчатой двери нашей комнаты, где и обрел убежище. От утренних захватывающих впечатлений внутри меня все бурлило и вся эта энергия каким-то странным образом сконцентрировалась в области паха.

Убедившись, что я плотно притворил дверь, я поспешил на свою заправленную постель и, предоставив свое юношеское лицо теплым лучикам, закрыл глаза. Образы прекрасной наготы кружились, не впуская в мое сознание никаких больше мыслей. В квартире еще долго никто не объявится и ничто не нарушало безмятежной лени и смакования увиденного. Нестерпимый зуд заставил меня запустить руку и стянуть штаны, от чего сдавленный пенис упруго выпрыгнул. Тщетно силясь открыть глаза на яркий оконный свет, я безошибочно ощущал мощь и пульсации своего члена, покрытого потеками прохладной скользкой жидкости. Первое же прикосновение пальцев к натянутой коже упругого ствола заставило меня вздрогнуть от нестерпимо сильной и концентрированной дозы удовольствия. Так, вспоминая белую ерзающую попу соседки, я медленно водил кончиками пальцев вверх и вниз по стволу и ощущал себя на самом краю пушистого облака.

Когда нежные прикосновения приходились на край чувствительной обнаженной головки, я чувствовал, что вот-вот упаду с облака и буду лететь вниз бесконечно долго. Под пальцами чувствовалась нарастающая сила пульсаций и с каждым сокращением сосудов где-то в глубине моего организма наружу появлялись все новые и новые скользкие прохладные капли. Как гром среди ясного неба, без всякого предупреждения резко отворилась дверь комнаты. Не было ни звонков, ни скрипа шагов, ни скрежета ключей в замке входной двери, просто среди полной тишины со скрипом отворилась тяжёлая дверь. Как и следовало ожидать, это могла быть только единственная в квартире, кроме меня, живая душа и при данных обстоятельствах эта мысль показалась пугающей. Со свойственной легкостью и простодушием, тетя Юля ворвалась в комнату и первое, что она увидела, был маяк на теле лежащего на кровати у окна юноши.

— Вовчик, не обращай внимания…- защебетала соседка, не задевая моей чувствительности, — я только белье свое заберу, твоя мама постоянно прихватывает мои вещи с веревки.

Следует уточнить, что вопреки правилам нашей коммунальной квартиры, тетя Юля стирает и сушит свое белье когда ей вздумается, а не в отведенный для этого день, поэтому потом ей приходится ходить по соседям и собирать свои вещи, как уже частенько бывало и служило поводом для многочисленных шуточек. Не рискуя пошевелиться от того, что Юле пришлось увидеть меня в столь унизительном положении, с пальцами на члене я замер глядя на соседку, которая вмиг опытным глазом нашла груду неглаженного белья. Подливая масла в огонь, она наклонилась и начала выбирать свои предметы туалета, невольно спихивая меня с облака. Всеми силами я старался удержаться, для чего приходилось защемить в груди глухие стоны. Соседка даже не подозревает, какая драма разыгрывается в моей душе, просто стоит рядом и как ни в чем не бывало, перетряхивает высохшую одежду.

— Нашла, вот посмотри, беру только свое! — тетя Юля растянула пальцами в стороны эластичную резинку импортных кружевных трусиков, — а ты заканчивай тут безобразничать, Вовчик.

Вид женских трусиков, хоть и не надетых на стройное тело, и нарочито вызывающая походка женщины, позволяющая увидеть самые бесцеремонные движения ягодиц под тонкой материей послужили спусковым механизмом. Мощная волна экстаза сконцентрировалась внутри меня и бурным потоком хлынула через крошечную дырочку на взбухшей головке. Словно прорвав плотину, бурный поток спермы вылетел высоко вверх, отчего в глазах потемнело и чувство бесконечного падения с уютного облачка затмило на время дискомфорт от разлетевшейся липкой жижи.