Чем заняться молодому военному, уволенному в запас по выслуге лет? Пенсию государь — батюшка назначил приличную, даже очень, так что хватает и на хлебушек, и на молочишко, и на всё остальное. Только вот скучно. Привыкнув всю свою сознательную жизнь общаться с народом, тяжко переносил одиночество. Жена уже давно покинула меня, не вынеся тягот и лишений воинской службы. И кому понравится мотаться по гарнизонам, спать на казённой кровати с номерком от КЭЧ, кушать на казённом столе и ждать мужа из очередной командировки. Она — молодая женщина. Ей хочется в город, хочется ходить по асфальту на каблучках-шпильках,хочется в кино и в театр. И хочется каждый день засыпать рядом с мужем, а не в пустой постели. Желание понятно и легко объяснимо. Потому и расстались без ссор и скандалов, без выяснения отношений. К тому же нас не связывали общие дети. Так и жил один. Привык. Но вот общение всё же было просто необходимо.

Товарищ, уволившийся в запас чуть раньше, пригласил к себе в ЧОП работать. Только не по мне эта работа. Это для бабушек: сидеть на вахте, открывать вертушку и записывать в журнал посетителей. Тогда он предложил сходить в одну маленькую контору и попытать счастья там. Им нужен завхоз.

Коллектив, куда я пришёл на рекогнасцировку, оказался практически женским. Прямо бабий гарнизон. Только водитель и программист оказались молодыми парнями. А так полтора десятка бабс в возрасте самого сока из категории сорок плюс. То есть как раз те, кто уже точно знает чего в жизни надо. В мои обязанности входило много чего, да я сам взвалил на себя много дел в виду отсутствия всяких слесарей-сантехников, электриков и прочих плотников. Сам себя я гордо именовал начальником гарнизона и по совместительству завхозом, пародируя Яшку-артиллериста из комедии «Свадьба в Малиновке». Быстренько стал в коллективе своим. Привычка находить общий язык с людьми, знание основ психологии, командный опыт — всё в купе позволило определиться с местом под солнцем. И не просто стал своим, стал необходимым. Теперь без Василия Николаевича никто и никуда.

Молодые щеглы, попытавшиеся показать зубки пенсионеру, очень пожалели об этом. Смирились с тем, что они пока что ещё щенки и против волкодава не тянут. Иерархия — великая вещь. Фактически у меня не было подчинённых. Разве что техничка Любаша, женщина лет сорока пяти. Миловидная, симпатичная. Она была приходящей. Вечером прибежит, приберёт всё, вот рабочий день и закончился. Потому что она не находилась в прямой зависимости от наших женщин, со всеми держалась ровно. И они не поджимали презрительно губы,общаясь с ней. Ситуации у людей разные, каждый выживает как может. Вот и ей приходилось после основной работы искать приработок, чтобы содержать ребёнка.

Мою каморку папы Карло я мыл сам. Армия приучила выполнять любую работу. Конечно, будь я на службе, драил бы за милую душу полы солдатик какой. Дома меня никто не ждал, поэтому я часто задерживался на работе. Все разошлись, тихо, можно поработать, никому не мешая. А дел хватало. У женщин вечно что-то ломается. Так уж они устроены. До меня всё неисправное барахло складывали в закуток, дожидаясь списания и перемещения на мусорку. Я разобрал эти авгиевы конюшни, рассортировал и начал потихоньку ремонтировать.Шахиня радовалась, глядя на результаты моей работы. Это же сплошная экономия. жПремию я получал заслуженно. Никто из женщин ни разу не пикнул. мало того, стали приносить из дома неисправные приборы домашнего обихода в надежде на починку.

В этот вечер я задержался, что-то починяя. Прямо Кот Бегемот с примусом. Пришла Люба, прибиралась в кабинетах,в коридоре. Заглянула ко мне. Предложила полы помыть. Я ей недавно фен, чайник, утюг, что-то ещё ремонтировал. Она пыталась всучить мне презент в благодарность, пришлось послать её с этим презентом по известному адресу. Но культурно и корректно. Женщина, которая моет полы для подработки, не может иметь лишние деньги. Так хоть пол помыть в благодарность. Да ладно уж, помой, чтобы не чувствовать себя обязанной. Люба шваброй елозит по полу, я вышел в коридор покурить. Моя резиденция (имя какое гордое ) расположена в тупике, в самом конце коридора. Одно время тут пытались устроить курилку курящие дамы, да быстро отказались от сей дурной затеи. Покурить и не перемыть косточки кому-либо, значит потратить время зря. А вот чужие уши совсем ни к чему. Так что обломал я им весь кайф.

Люба пол моет, а я смотрю на неё и любуюсь. Попка кругленькая, обрисовывается натягивающимся халатом, когда она наклоняется. Да и халат задирается слишком уж, заставляя мозги работать на тему эротических фантазий.Ноги голые, без колгот, без чулок и прочего покрытия. Красивые. И волосы на ногах не бреет. Бритые ноги сразу видно. Как не маскируй пеньки, их не спрячешь. А у этой лёгкий пушок на икрах. И всё. Пушок, не пеньки от волос. Интересно, а лобок она подбривает? Или естественно всё? Ну и мысли у вас, господин пенсионер. Вон, смотри, от этих мыслей что-то в штанах зашевелилось и наружу прёт. Как некрасиво будет показаться перед женщиной. Хотя, по большому счёту, у меня этой самой женщины (не конкретно Любы, а вообще) давненько не было. Да, задрать бы халатик повыше и не давая распрямиться трусики стянуть с этой попы. И вдуть! Почти как малолеток размечтался.

Люба полы домыла, пошла убрать инструмент. А я позвал её чаю попить на дорожку. А если есть желание, то и чего покрепче. Есть всё, как в Греции. Люба от чего покрепче не отказалась. Так что сидим красиво. Или, как говорили в одном фильме: Хорошо сидим! А чего? Коньяк самый приличный. Закуска тоже. Есть лимон, есть шоколад. Разговариваем. Люба переоделась. По летней поре на ней лёгкая кофточка, юбочка, как говорила моя бабушка, только срам прикрыть. Красивая женщина. Эх, в постель бы такую затащить. А Люба между прочим в разговоре пожаловалась на неисправность сантехники дома. То ли кран течёт, то ли наоборот не течёт. Мысли у меня были несколько отвлечёнными, так что прослушал. Но врубился, что есть повод в гости к женщине зайти. А там уж как карта ляжет.

Машину оставил на работе, потому как пьяный за рулём — преступник. Это аксиома. Ехать особо и некуда. Пара остановок пешком — не расстояние.

Квартира у Любы оказалась вполне нормальной. Они с мужем, я так понял, при разводе поделили всё справедливо. Ей квартира и ребёнок, ему гараж, машина и алименты. А место жительства у новой жены. Девочка Любина у матери в деревне. Так что женщина практически одна. И это есть гут, как говорят наши заклятые друзья.

— Ну, и где он, этот кран?

— Да вот, в ванне.

— И что с ним?

— Да вот, сам посмотри. Совсем не работает.

— Ладно, ты иди, чай ставь. А я посмотрю.

Там и смотреть нечего. Забилась сетка фильтра, водичка еле протекает, напора нет. Приехали, называется. Не знаю, сколько бы содрал сантехник с этой глупой в бытовом отношении женщины, я бы с удовольствием взял плату натурой. Пока она на кухне возилась, я исправил засор. Позвал хозяйку.

— Принимай работу. По — хорошему надо бы тебе душ принять, а я бы посмотрел, как и что работает.

Люба лукаво усмехнулась

— Могу и принять. А от смотрин не ослепнешь?

— А что, могу?

— Как знать.

— Ослепнуть не ослепну, а вот изнасиловать могу. У меня, знаешь ли, давно уж женщины не было. А мужик я ещё не старый. Так что от экспериментов воздержимся.

Потянулась всем телом, закинув руки за голову, отчего кофточка натянулась, обрисовывая грудь.

— Хотелось бы, чтобы изнасиловали. Только не били чтоб. Не маньяк какой. А такой мужчина, как ты. Раз несколько. Уммм!

— Люба, Люба! Не буди лихо!

— А что, я не подхожу?

Более прозрачно намекнуть было бы трудно. Ну, не стоять же идиотом, когда женщина так откровенно напрашивается на еблю. Подхватил на руки, понёс в спальню.

— Отпусти, я хоть постель расправлю.

— Насильникам это ни к чему. Молчи, женщина, и подчиняйся. И она молча лежала на кровати, пока я раздевал её. Молчала, когда раздевался сам. Лишь вздохнула разок, увидев то, чем я собирался её насиловать.Молчала до поры, до времени, когда начал ласкать. А потом терпение закончилось и она начала стонать. От радости, от удовольствия. Попыталась затянуть меня на себя. Нет уж, красавица, дай мне наиграться с твоим телом, насладиться, насытиться.

Лобок, как я предполагал, Люба не брила. Ни к чему ей это. От природы растительность образовывала аккуратный треугольничек светлого пуха. Если и подстригала, то слегка. Груди, не крупные, торчали вызывающе, даже когда она лежала на спине. Соски маленькие,остренькие, в розовом окружении. Животик слегка округлён и пупочек спрятался в тонком слое подкожного сала. Бёдра нормальной ширины, не мальчишечьи. И вообще низ у неё был несколько крупнее верха. Но смотрелось всё это в целом не просто красиво, прекрасно. И пухлая нижняя губа, и огромные глаза зелёного цвета в обрамлении пышных ресниц. Широковатые скулы выдавали примесь татарской крови. Целовал губы и не мог насладиться их ароматом и вкусом. Маленькие соски сами просились в рот. Животик мелко подрагивал под ласками языка, впуская его в ямку пупочка. А уж когда дошло до поцелуев бёдер, когда начал целовать меж ними, туда, где навстречу моим поцелуям раскрылась раковинка наслаждения, тогда молчание стало просто невозможным.

Не знаю, что думали соседи и люди, спешащие по своим делам. Да мне это и без разницы. Думается мне, что не один застывал статуей командора под раскрытым окном. Хорошо, что этаж не первый, а так бы кто-то из любопытных не выдержал и влез в окно. Выкидывай потом любопытного. Откричав и отметавшись по так и не разобранной постели, утихомирилась, излив накопившуюся страсть и напряжение.Женщины ведь тоже страдают от отсутствия секса. Отдыхает. Вся покрылась капельками пота, дышит тяжело. Первый раунд закончен с моим преимуществом один — ноль. Раз хотела несколько раз, то и получит. Приподнялась на локте, с интересом посмотрела

— Первый раз встречаю такого насильника: бабу довёл, а сам так и не кончил. Мне как лечь?

— Никак. Сам положу, как надо будет.

— Нет, ты точно не нормальный. И я такая же.

— Почему?

— Потому, что я ещё хочу. С самого начала.

С самого — так с самого. И мы продолжили, так и не сняв покрывала с постели. И когда Люба взорвалась в очередной раз, испустив крик, которому позавидовал бы Тарзан, приподнял её за бёдра, завёл их себе за спину и не спеша вошёл в это разгорячённое лоно,истекающее соками страсти. И пока она раскрывала и закрывала рот, то ли от удовольствия, то ли от возмущения таким вторжением, успел закончить. Всё же я долго терпел.

Теперь уж отходили оба. Отдышались. Всё же такие нагрузки больше подходят для молодых.

— Может постель разберём, мой насильник? И мне бы помыться не мешало. И мы хотели чай пить.

— Давай начнём с помывки, потом чай, а потом всё остальное. Лады?

— Лады, мой насильник. Как скажешь, мой господин.

— Люба, что за высокопарный слог?

— Ты теперь для меня господин. А я твоя раба. Делай со мной, что тебе угодно.

— Не дури. А вдруг я прикажу тебе …ну…в окно выпрыгнуть?

— Прикажи. Я только спрошу: мне одеться, или так прыгать?

— Тогда приказываю: бегом в ванну, не одеваться, я ещё не насмотрелся. Потом на кухню. А потом в постель.

— Как скажешь, повелитель. Слушаю и повинуюсь.

Получив шлепок по заднице со смехом убежала в ванну. И хотя мне нравится наблюдать, как женщины подмываются, не стал форсировать события. Вдруг она считает, что это слишком интимный процесс.

Пока приводил себя в порядок, Люба накрыла на стол. Мда, перекус не обещал быть лёгким. — Повелитель, позволь задать тебе вопрос?

— Спрашивай.

— Конечно, не мне, презренной, спрашивать, но почему ты заставляешь меня ходить нагой, а сам закрылся одеждой?

— Потому что ты красивая. А я просто мужик, недалеко ушедший от обезьяны. И что такого ты можешь рассмотреть во мне красивого?

— Самое главное: интересна ли я тебе и хочешь ли ты меня.

— Вон ты о чём. И что, мне теперь совсем не одеваться?

— Могу дать халат. Я его после ванны надеваю. Он без застёжек. Мне всё будет видно и ты прикрыт, если уж ты такой стеснительный.

— Давай. Ты же не успокоишься, пока не будет по-твоему?

После чаепития, если так можно назвать то, что мы съели, перешли в спальню. Люба успела разобрать постель. Видно, что застелила свежим бельём. Это, видимо, пока я мылся.

— Знаешь, я тоже хотела бы побыть в роли насильницы и изнасиловать мужчину. Можно?

— И как это будет выглядеть?

— Ты лежишь, руками ничего не трогаешь. Подчиняешься. Я же с тобой не справлюсь. И получаешь удовольствие.

— Как ты?

Утверждающе мотнула головой

— Как я.

Ну, ну. Посмотрим, что здесь за насильница такая.

И Люба взялась за меня на полном серьёзе. Если опустить поцелуи, которые длились бесконечно долго, причём губы её порхали по всему телу. Лёгкими касаниями, покусываниями, засосами дарили наслаждение. И всё это действо проводилось везде, только лишь старательно обходя инструмент недавнего насилия. Но дошло дело и до него. Да, дело это для Любы знакомо. И не просто знакомо, ей это нравится. Доведя меня до состояния взрыва, почувствовав, что я сейчас начну извергаться, выпустила головку изо рта и быстренько оседлала меня. И я выстрелил во влагалище.

— Извини, что я так. Я потом отсосу, правда-правда. Просто я захотела, чтобы туда. У меня так давно не было мужчины!

— Глупая. Мне приятно и так, и эдак.

Помолчали, отходя от пережитой нагрузки.

— Ты не считаешь меня блядью?

— А почему я тебя должен считать блядью?

— Ну как же, в первый же день мужику дала.

— Предрассудки. Я тебя глазами и в мечтах столько раз насиловал. И представлял всяко.

— И как?

— В каком смысле?

— Как представлял?

— Можно, я не буду рассказывать? Я тебе потом покажу.

— Ладно. А какая я была? Ну, в мечтах.

— Могу сказать, что наяву ты оказалась намного лучше.

— Ты знаешь, я давно тебя хотела. Не знала только, как решиться. Ты такой!

— Какой?

— Ну, такой, одним словом. А я с тобой разговариваю, а у самой в трусах мокро.

— Вот блядь!

Вскинулась.

— Ты чего?

— Да дурак я. Ебанутый. На всю голову. Сколько времени потеряли! Ужас!

— Успокойся. Теперь мы вместе. Теперь ты можешь меня…ну…это самое…

— Люба, а по — русски?

Присела на кровати, серьёзно поглядела в глаза

— Теперь ты можешь ебать меня в любое время и в любом месте, в любой позе, в какой тебе захочется. В любую дырку. Хоть куда.

— Люба, это смелое заявление. Ты меня не знаешь. А вдруг я маньяк?

— Ну да, как же! Заставил бедную женщину кончить два раза, и лишь потом кончил сам. Такие маньяки не бывают. Я думала, что с ума сойду.

— От боли?

— Дурак какой! От счастья.

— Да, соседи, очевидно, так не считают.

Зажала ладошкой рот

— Я что, сильно орала?

— Очень.

— Стыдоба какая! Я всегда кричу, когда мне хорошо. Контроль теряю. Как же теперь с соседями?

— Скажешь, что порнофильм смотрела. А лучше ничего не говори. Проходи мимо с гордо поднятой головой. У тебя есть причины для гордости?

— Да.

— Вот и гордись. И пусть они пилят своих мужиков за то, что так не орут.

Хихикнула, фыркнула и вдруг звонко рассмеялась

— Представляю! Ой, мамочки! Весь дом ночью — сплошной рёв и вой! Ой, не могу! Щас уссусь!

Действительно рванула бегом, старательно прижав ладонь к пизде.

Пришла, легла рядом, всё ещё вздрагивая от смеха.

— Рассмешил!

Полежали рядом.

— Знаешь, что я хочу?

— Что?

— На тебя лечь.

— Так ложись.

— Я тяжёлая.

— Не пугай. Ложись давай. Не всё мне на тебе лежать. Тебе тоже на мне можно.

Радостно взвизгнув, мигом улеглась на меня. Приятная тяжесть, упираясь сосками в грудь, растеклась по моему телу. Поглаживаю спину, попку.

— Не надо так.

— Что не надо? Что-то неприятно?

— Наоборот приятно. Я так ещё захочу. Уже хочу.

— Так в чём дело?

— Ты устал.

— Люба, Люба, какая же ты глупая. Ну-ка!

Подхватил её под мышки, потянул на себя повыше

— Ты что? Зачем?

— Раз ты готова отдаваться мне в любое время, в любом месте, в любой позе, в любую дырочку, почему бы мне не ответить тебе тем же?

— Ну так ты же не всегда можешь.

— А ты всегда?

— Мне проще. Ноги раздвинула и всё.

— Люба, у меня, кроме той штуки, что сейчас дремлет, есть руки и рот. Что тебя не устраивает?

— Ну…я не знаю. Как-то это неправильно.

— То есть женщине сосать правильно, а мужик женщине доставить удовольствие языком не имеет права?

— Нет, правда, ты так хочешь?

— Люба, кончай вечер вопросов и ответов. Заявляю ответственно и торжественно: В ответ на готовность Любы стать моей рабыней, давать мне всегда и везде по моему первому требованию, обязуюсь, как повелитель,доставлять ей радость и удовольствие в любое время и в любом месте любым понравившимся ей способом. А теперь садись и надевай свою (кстати, а как мы её назовём?) на мой рот. Только сама раскрывай губки. Руками.

— Я сейчас, сейчас.

Заторопилась, на коленях надвигаясь на лицо.

— А называй как хочешь. Мне всё равно.

— А как ты называешь?

— Смеяться не будешь?

— Обещаю.

— Мальвина.

— Почему Мальвина.

— Ну, она у меня такая вся светлая. Ты не смеёшься?

— Совсем нет. Тогда у меня Буратино. С носом.

— Лучше Пьеро.

— Почему?

— Он такой романтичный, такой ласковый.

— И у меня ласковый? И какая в нём романтика?

— Ну пожалуйста, пусть будет Пьеро.

— Хоть Карабас-Барабас. Ну, давай свою Мальвину. Будем знакомиться.

Причмокивания, звуки поцелуев в раскрытые губки, стоны женщины, получающей удовольствие, затем крики, заглушаемые прикушенной ладонью, падение обессиленного тела. Финал.

Отдышалась.

— Можно мне немного поспать? Ты не обидишься?

— Нет, глупая. Прижимайся. Только учти, что во сне, в твоём сне, тебе может присниться, что в гости к Мальвине зашёл Пьеро. Не пугайся.

— Ой, почаще бы заходил! Ей так скучно одной. Она у меня гостеприимная.

— Всё, спи. Мне тоже отдохнуть не мешает.

— Конечно. Затрахала мужика совсем.

— Люб, не нравится мне это слово. Лучше уж по другому как-нибудь.

— А как?

— Да хотьна русском могучем.

— Заебала, что ли?

— Так точней.

Захихикала

— Тогда получается, что не ты меня, а я тебя заебала?

— Если это тебя удовлетворяет, то ты.

— Всё, сплю.

И никакой Пьеро никуда не приходил. Так что Мальвина спала всю ночь спокойно до той поры, пока не захотела в туалет. А тут и будильник затрезвонил. Бегом, скачками, в торопях попили чаю, быстро собрались и побежали по своим рабочим местам. Расставаясь, предупредила, чтобы без неё не уходил никуда, ждал.

Вечером Люба пришла на работу. Те из наших женщин, кто ещё не ушёл, с изумлением смотрели на похорошевшую в одночасье женщину. Причёска, маникюр, сияющее лицо.

— Сказать ничего не могу,- только и произнёс я, когда Люба появилась передо мной, — потому что всё вылетело из головы. Ты прекрасна. Ты- само совершенство. Ты- все пять элементов. В одном флаконе. Нет у меня таких слов. И если ты не хочешь, чтобы я набросился на тебя прямо здесь, в этом коридоре, скажи, чтобы я зажмурился. Но и это не поможет. Ты и через закрытые глаза просвечиваешь. Нельзя так с ума сводить мужчин.

— Я и не свожу с ума мужчин. Мне хватит одного. Моего любимого повелителя.

Ушла прибирать кабинеты. А я в ступоре. Так захотел эту женщину. Я что, пацан какой, так себя вести? Точно: седина в бороду. Природа, мать наша, шутки шутить изволила.

Вся контора разошлась. Остались мы вдвоём. Люба зашла ко мне, закрыла дверь на ключ.

— Желание наброситься не пропало, мой повелитель? Тогда я готова.

Тискал, сжимал податливое тело, целовал желанные губы. Не выдержав напряжения, развернул женщину к себе задом. Плоть рвалась из штанов. Люба с готовностью наклонилась, опёрлась о стол, повернула голову

— Так?

Не до слов. С рычанием задрал подол, сорвал трусики, порвав их, со стоном наслаждения воткнул перестоявшего Пьеро в Мальвину. Даже не понял, кончила ли она, когда закрыв глаза, изливался спермой.

Люба рассматривала свою мальвину

— И как ты её не порвал? Набросился, как дикарь. Трусы вон порвал. Как домой идти? Юбка короткая.

Подошла, погладила по щеке.

— Бедненький, как соскучился по своей рабыне. Повелитель ты мой ненасытный. Давай я тебя вытру. И пойдём домой.

— нет, не пойдём.

— Люба удивлённо распахнула глаза. В один миг в них промелькнула обида, потухшая надежда, боль и страдание

— Люба, успокойся. Мы не пойдём пешком. Мы поедем. Сегодня я трезв до безобразия. Заедем в магазин.

— Так я без трусов.

— Вот за ними и заедем. Там же кабинки есть, оденешься. Потом, если ты не против, в кино сходим. Я билеты купил. Потом в кафешку зайдём, мой товарищ держит. А потом уж домой. Как раз аппетит нагуляем. Обещаю, что дома я трусики рвать не буду. А ещё лучше ты сама их снимай.

— Рви, если так хочешь. Мне нравится, когда ты с меня их снимаешь. Грубо, рывком. И нежно, не спеша. Всяко. Подожди, я в туалет сбегаю.

— Пописать?

— И пописать. И подмыться. Не буду же я с такой п…Мальвиной новые трусы натягивать.

Всё вышло как нельзя лучше. Вместе выбрали трусы. Много. Одни Люба надела в примерочной кабине. Девушка — продавец отнеслась к этому с пониманием. И в кафе посидели. Познакомил Любу с друзьями. А вот дома…

Дома подхватил её на руки и от самого порога отнёс в спальню. Раздел, ничего не порвав. Разделся сам. И лёг рядом. А потом тела переплелись. И когда насытились ласками и поцелуями, разложил женщину и ласково, но настойчиво вошёл в неё. Не торопился. Первое чувство голода притупил ещё на работе. Добивался, чтобы она кончила столько, пока не попросит меня кончать скорей. И добился. На что любительница, а не выдержала.

— Всё! Кончай! Не могу!

А потом, даже не встав помыться, просто обнялись и уснули.

А утром я, как обещал ранее, нанёс визит к Мальвине. Она тоже, как и обещала, была гостеприимна, отвечала взаимностью на все галантности Пьеро. Визит прошёл ко взаимному удовлетворению, как говорят в новостях о политиках. И к удовольствию. И Мальвина разгрузилась, и Пьеро.

Через некоторое время стал я замечать нездоровый интерес женщин нашего коллектива к своей скромной персоне. И не как к коменданту-завхозу-мастеру-на-все-руки. Как к мужчине. Что-то мне это не очень нравится. И поделился я с Любой своими наблюдениями.

— Ой, какая же я дура!

— Почему дура?

— Так пристали: от чего я такая счастливая? Я и рассказала. А теперь они от зависти нас разведут.

И она, прижав ладони к щекам, замерла с широко открытыми глазами, представляя дальнейшее развитие событий.

— Люба! Не всё так плохо.

— А что хорошего. Там вон какие есть.

В глазах слёзы, голосок дрожит.

— Люба, радуйся! Есть возможность проверить мужика на моральную стойкость. Это раз.

— А два?

— А два? А два — совсем просто. Надо выдаивать его так, чтобы у него сил не оставалось не то, чтобы с кем-то изменить, даже подумать об этом.

Развеселилась.

— Это я могу! Это хоть сейчас!

— Э, э! Не так резко! Мне ещё надо и просто передвигаться. А ты меня совсем обессилишь. А как же работа?

— Да я бы тебя дома закрыла и не выпускала никуда.

— Ну, и кто же из нас рабыня Изаура?

— Прости! — Потёрлась носиком о плечо. — Как подумаю, что нам расстаться придётся, страшно становится.

— А зачем расставаться?

— Мне скоро ребёнка забирать.

— И что?

— И всё. Ты же не захочешь жить с чужим ребёнком. Вот и расстанемся- — — Знаешь, милая, сделаем так. Я буду приходить в гости. Пусть она привыкнет. Дети не сразу принимают чужого человека, ревнуют. А когда привыкнет, или нет, тогда и порешаем.

С девочкой всё вышло просто чудесно. Эта малявка приняла меня. И даже начала ревновать к матери. С её приездом возникли некоторые проблемы сексуального плана.Теперь приходилось искать место для уединения. Или заезжать на мою квартиру и расслабляться там. А вскоре этот вопрос отпал сам собой: не очень-то порезвишься, когда женщина вынашивает твоего ребёнка. Малая ожидание прибавления в семействе приняла на ура.

Всё прошло просто замечательно. Маленький комочек дома. Радости у всех нет предела. И у мамы. Отойдя от родов насела на меня с требованием отдать задолженность, что скопилась во время беременности. Часто кормит дитя, лёжа на кровати, а сама попу подставляет для ласк. Куда же денешься, раз должен. Ребёнок сосок тянет, а папа с тыла мамину Мальвину посещает.

Починка крана привела к созданию семьи. О чём никто из нас четверых не сожалеет.