Девочка только кивнула головой.

– Приходилось пробовать?

– Нет, нас с сестрой только ремнем стегали! – глазки приговоренной стали круглыми от ужаса. – Не надо, я не хочу!

– Нет, Катенька, от твоего желания тут уже ничего не зависит! – рассуждал Борис, любуясь вздрагивающим телом, – ты уже достаточно взрослая девочка, совершила очень плохой проступок, и по тебе плачут!

«Неужели он ее не разденет? – скамейка почувствовала, как отчаянно бьется сердце Катеньки. – Польза от наказания сильнее!» Она знала, что не один десяток девочек сгорали от стыда и от унижения, когда их заставляли не просто заголить попу, а раздеться совсем.

– Хорошо лежишь, вот только на тебе слишком много одежды, – Борис решительно стянул до щиколоток и шорты и трусики, а затем задрал к подмышкам футболку. – Так – то будет лучше!

Теперь картинку портила только зеленая полоска лифчика. Борис расстегнул крючки и задрал его к подмышкам, не забыв при этом оценить на ощупь размеры грудей.

«Я могу, могу внушать людям мысли! Не разучилась за столько лет!», – скамейка почувствовала вкус напрягшихся от унижения и страха девичьих грудей, и поняла, что шанс избежать геенны огненной появился вновь.

А зрелище было действительно красивое: девочка зажмурилась, готовясь в любую секунду принять на себя первый удар, но наказание не начиналось. Борис не смог отказать себе в удовольствии унизить девочку еще сильнее: он провел кончиком прута по обнаженному телу от пяток до шеи, любуясь, как оно вздрагивает от прикосновения вишневой ветки.

– Теперь, кажется, все готово, можно, как говорил Михал Сергеевич, нАчать! Вот только нехорошо, если соседи услышат, чем мы тут занимаемся. Впрочем, к дискотекам деревенские привычные! – мужчина включил радиоприемник. – Сейчас найдем музыку пострашнее!»

– Не надо! – Катя повернула к Борису заплаканное личико. – Я больше не буду!

Скамейка поняла, что в этот момент она готова на все, даже на потерю невинности, лишь бы избежать позорного и унизительного наказания. Борис отступил на шаг, полюбоваться пленницей. Привязанная к лавке, мелко вздрагивала и просила пощады хорошенькая девочка – подросток. Тонкий не загоревший треугольник светлым пятном выделялся на фоне темных ног и спины. Борису показалось, что еще не совсем созревшее тело юной женщины ждало наказания.

– Не надо, ну, пожалуйста, не надо! – девчонка поняла, что до порки остались секунды, и отчаянно пыталась спастись от неминуемой кары.

«Нас не догонят!», – орали татушки из динамика.

– Как по заказу! Лучше мелодии для порки просто не придумать! Нет, девочка, надо! – Борис поднял прут и, резко взмахнув, рассек воздух.

– Мама! – девчонка дернулась и судорожно сжала ягодицы, ожидая удара.

– Догонят! – Борис опустил вишняк на круглый зад.

Боль горячей дугой пересекла попку, белой молнией лопнула в мозгу, заставив девушку вздрогнуть, отчаянно дернуться, и напрячь ноги: для плотного обхвата дырочки в ремне не хватило, и несколько сантиметров свободы попке осталось. Потом боль превратилась в зуд, но и это еще не было началом.

– Воровкам место на скамейке! – Борис, решая растянуть наказание, провел кончиком прута по сжавшимся от страха и предвкушения новой боли ягодичкам.

«Так ее!», – злорадствовала скамейка.

Третий удар прошелся по середине ягодиц – полоса быстро вспухла. Девочка вздрогнула и заелозила по дубовой доске, насколько позволяла привязь, доставляя старой мебели огромное почти забытое удовольствие. Второй куплет подросткового шлягера, показался Катерине вечностью, а заодно и дал проникнуться воровке чувством раскаяния.

– Нас не догонят! – орали безголосые девчонки лесбийской ориентации.

– Пять! – Борис размахнулся и хлестнул прутом поперек ягодиц, на которых тут же появилась тонкая красная полоска. От неожиданной боли девушка запрокинула голову, прикусив губы, вытянулась и тонко взвизгнула.

– Это не больно! А вот так больнее будет! – Борис начал сечь в такт бесконечно повторяющемуся припеву, не давая никаких послаблений. – Шесть, семь, восемь!

Розга опускалась на беззащитные нежные ягодицы, каждый раз оставляя красный рубец. Пока лесбиянки пели незамысловатый куплет, экзекутор поменял сломанный прут, и перешел на другую сторону скамейки. Там, где кончик прута куснул кожу, красные полоски оканчивались капелькой крови.

– Хватит! – девочка выровняла дыхание, надеясь, что порка уже позади.

– Хватит будет, когда я скажу! – прут вновь со свистом рассек воздух.

«Мочить надо прутики, – скамья привычно подставила бок пруту, соскользнувшему с наказанной попки, – так их на дольше хватит!»

– Ой! Ай! – вопли девочки стали односложными.

– Опять прут о скамью обломился, – Борис взял новый, – жаль, надо было побольше их нарезать!

– Больно! – девчонка извивалась, визжала и просила не сечь больше, уверяя, что все поняла.

«Нет, ей еще мало, – думала скамейка, – сколько лет без работы!» Вопль из динамика, противный свист, и снова прут опустился на юное тело.

– Воровкам по заслугам! – и Борис отшвырнул обломанный прут в сторону. Целых два раза татушки повторили идиотский припев без болевого сопровождения. Она начала успокаиваться, видимо решив, что наказание окончено.

– Ну, отдохнула, – тут Борис взял свежую розгу, чем вызвал громкий вопль отчаяния, – тогда продолжим!

«Хороша ведь, негодница!», – подумал Борис, любуясь проделанной работой. На попе уже не оставалось свободного места, и удары пришлись чуть выше ягодиц и на обнаженные ляжки девушки.

– Ничего, – Борис решил, что последние удары должны быть наиболее сильными и болезненными, – недельку на речку не походит! А с родителями, если будут качать права, я разберусь!

Татушки наконец – то отпелись, и экзекуция закончилась вместе с последним сломанным прутом. И палачу и жертве понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя: ни тот, ни другой не представляли, каким приключением обернется сегодняшний вечер.

– Развяжи меня, – девушка немного успокоилась и теперь жалобно всхлипывала, надеясь, что наказание окончено, – пожалуйста!

– Развязать? – извивающееся юное тельце произвело на Бориса такое впечатление, что он решил не ограничиваться поркой.

«Впендюрь ей в задницу! – подумала скамейка, поняв настроение Бориса. – В качестве дополнения!»

Член в штанах давно стоял колом и упускать возможность разрядиться, когда тут такая вкусная девушка, было глупо. Тут взгляд его упал на банку с медово – прополисной мазью, оставшейся еще со времен деда Матвея, которой он мазал руки и другие места для активного долголетия.

– А вот это именно то, что надо! – Борис снял крышку и понюхал. – Думаю, она если и выдохлась, то для смазки все равно подойдет!

Отбросив розгу, он отвязал девчонке ноги, снял полностью трусики и штанишки, а потом вновь связал их лодыжками, но уже под скамьей.

«Молодец! Догадался!» – думала скамейка, наслаждаясь судорогами жертвы. – Как он ее пробрал! Мало не показалось! Жаль только, мало крови. Всего пять капелек!»

«Зачем он это делает? Неужели еще будет бить?», – Катька зажмурилась и замотала головой.

– Ну, Катенька, продолжим твое воспитание! – Борис несильно пошлепал ладонью по избитой попе. – Меня нельзя, я девочка! – заплакала Катя, догадавшись о намерениях мужчины.

– Девочкой и останешься! – Борис провел рукой по ягодицам, с удовлетворением ощущая жар исполосованного тела, склонился над бесстыдно выставленной маленькой шоколадной дырочкой, намазал ее дедовской мазью…

– Нет! – Катя попыталась сжать очко, но Борис ввел туда смазанный указательный палец до самого основания.

– Расслабься! Будет Легче! – Борис завернул крайнюю плоть, намазал мазью головку и приступил к делу.

Катенька, как только бесстыдный палец убрался из ее попки, решила, что мучительное и унизительное наказание уже позади, но тут почувствовала, как сильные мускулистые руки еще сильнее разворачивают ягодицы, и тут внезапная невыносимая боль вторглась внутрь девичьего тела.

– Нет, нет! – хрипела Катя. – Прекратите, не надо!

Капроновые веревки больно впились в тело, но скамейка и не думала отпускать Катю. Борис, навалившись сверху, не упустил возможности облапить ладонями соски юной жертвы.

«Пусть вытворяет, что хочет, лишь бы взял меня обратно в дом!», – подумала скамейка, поскрипывая под тяжестью двух тел. В свое время ее добротно собрали на шипы, но годы простоя не прошли даром, и теперь они немного рассохлись.

– Мне решать, что надо, а что нет! – мужчина, преодолев плотный охват кольца, начал двигаться, постепенно увеличивая темп, а потом тяжело задышал и навалился на нее всем телом. – Лежи, как лежала, если не хочешь еще розог!

– Мама! – Катя почувствовала внутри себя неслабых размеров орган.

– Расслабься! – Борис принялся разрабатывать отверстие, в такт своим движениям сжимая девичьи грудки.

Тут скамейка поняла, что в стонах и воплях наказанной девочки появились новые нотки. «Ну, все, сомлела девка, – вспомнила скамья, что в давние времена ее время от времени использовали и для плотского греха. – Так кричат не от боли, а от удовольствия!».

– Теперь можешь встать и одеться! – Борис расстегнул ремень и перерезал веревки.

Катя, не вставая с лавки, сдернула футболку вниз по спине и села, охнув, на скамейку. Ее лицо было красным, как помидор, глаза блестели, а слезы чудесным образом успели высохнуть. Набухшие грудки приподнялись, и Борису показалось, что соски уставились на него недоуменным взглядом.

– Можно мне в туалет? – униженно попросила она, опуская майку на живот.

– Пожалуйста! – Борис достал ведро и поставил его перед девушкой. – Садись.

Это было уже слишком, но мочевой пузырь и прямая кишка подавали сигнал о последних секундах задержки.

Катя села на ведро, закрыла глаза, чтобы не видеть лица Бориса, и расслабилась. Большего позора и унижения ей в жизни испытать не удалось.

– На! – Борис протянул одежду, и не думая отворачиваться. Он не без удовольствия наблюдал, как морщится Катенька, натягивая шорты. Трусы она положила в карман.