Когда мы с Алёной вышли из дома и неспешно пошли по Большой Морской улице, начал накрапывать мелкий дождик.

— Видишь, Петербург жалеет о твоем отъезде, — мягко пошутила Алёна, раскрывая зонт.

— Благодаря вашей семье это было совершенно удивительное путешествие. В том числе, мое путешествие в меня саму не вполне изведанную. До чего же все-таки странно иногда складывается жизнь…

— Не стесняйся своих чувств и желаний. Потому что какой-то другой жизни для них не будет. А все началось, если помнишь, с твоей фразы об ожидании рыцаря на белом коне.

— Помню-помню.

— Как филолог могу тебе авторитетно подтвердить, что вся романтическая и лирическая литература создана людьми, неприкаянными в личной жизни. Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Тургенев, Некрасов, Фет, Бальмонт, Маяковский, Блок, Бунин, Есенин, Цветаева, Ахматова — все это фигуры с очень диссонансными отношениями с теми, в кого они были влюблены. Потому что у кого личная жизнь складывается, так сказать, успешно, — тот уже не будет писать пронзающих душу строк. Так что вся любовная лирика — это всего лишь литературное зеркало неудач в любви.

— Я как-то не задумывалась. А ведь, пожалуй, это действительно так.

— Когда у юноши или девушки еще нет опыта отношений, они поневоле руководствуются литературной моделью, созданной неуспешными и страдательными в любви авторами. И бредут тупиковой дорогой, проторенной великими неудачниками. Поэтому первая сильная влюбленность практически всегда бывает комом. Да и вторая-третья, пока молодые люди отличного от романтических образцов личного опыта не наберутся.

— И, может быть, станут прагматичными циниками в отношениях…

— Крайности хороши только для того, чтобы быть услышанным. А истину нужно соразмерно искать между крайностей. И гармония отношений — это мозаика интересно сочетающихся друг с другом противоположностей.

Мне вдруг захотелось снова пройти по Каменному мосту. Я предложила Алёне свернуть на Гороховую улицу и потом свернуть по каналу Грибоедова на Невский. Однако звенящая тишина себя никак не проявила — и я поняла, что все ответы мне придется искать самой.

— Скажи, Лена, а ты ведь когда-нибудь наверняка воображала, что живешь в каком-то другом веке. И наверняка аристократкой, хозяйкой светского салона…

— Конечно, воображала.

— И какой век ты для себя выбирала?

— Ну допетровские и даже доекатерининские время, как мне кажется, малоинтересны с точки зрения полноты женской жизни. Скорее первая половина девятнадцатого века.

— Вообще в те времена возраст женщины воспринимался совершенно иначе. Расцвет жизни для тебя был бы лет в 16. А дальше угасание. В 20 лет ты была бы уже далеко не юной дамой с двумя, а то и тремя детьми. К 35 лет ты народила бы 10—15 детей, и у тебя даже появились бы уже первые внуки. А сама ты бы уже казалась окружающим почти пожилой женщиной.

— Какой ужас! Я уже чувствую себя старушкой!! Жизнь, можно сказать, безвозратно прошла. Хочется метаться, биться об стенку и рыдать белугой. Нет, я не хочу в девятнадцатый век!

— Между прочим, до «Тридцатилетней женщины» Бальзака, написанной в 1842 году, мировая литература вообще в упор не замечала мир чувств замужней женщины. Считалось, она должна быть полностью удовлетворена своей ролью машины для родов и воспитания детей. Я уж не говорю о том, что сексом женщине полагалось заниматься только в исподнем и лишь для деторождения, а не для взаимного удовольствия. Чтобы не водить в грех ни себя, ни мужа.

— Я думала, что бальзаковский возраст — это далеко за пятьдесят.

— Вовсе нет, во времена Бальзака даме бальзаковского возраста вполне могло быть и двадцать с небольшим.

— Как же все-таки изменились стереотипы всего за каких-то полтора столетия! Всего за пять — шесть поколений!

— Кстати, замужество по любви раньше было редчайшим исключением из грустного правила: решение о браке принимали, исходя из экономических соображений главы семейных кланов. Причем в большой патриархальной семье, жившей в одной избе, главы семейств сплошь и рядом женили своих сыновей лет в 12—13. А пока неопытные сыновья догоняли в физиологическом развитии своих молодых жен и на период отхожего промысла или армейской службы, за них супружескую обязанность выполнял со своей снохой свекр. Этот осуждавшейся церковью обычай снохачества в деревнях сошел в своей массовости на нет лишь в начале двадцатого века.

— Боже мой, какие страсти! Лучше уж жить в свое время.

— Зато в нашей современности у женщин новые проблемы. И они все больше связаны с падением качества среднестатистического мужчины. Сегодня слишком многих мужчин пугает необходимость преодоления трудностей. Они сами понимают свою неуверенность в себе, и опасаются, как бы это не обнаружила сильная женщина. Женщины внушают этим мужчинам страх именно потому, что не скрывают свой внутренний мир, не прячут свою неуверенность и свои чувства.

— Алёна, а я сильная женщина?

— В тебе есть задатки сильной женщины. Слабая женщина ни за что бы не приняла наше с Денисом предложение в день знакомства.

— Да уж, любопытство — страшная сила. Особенно при условии гарантии безопасности, — улыбнулась я.

— Знаешь, настоящий мужчина всегда противоречив. Он хочет, чтобы его женщина была одновременно и блудницей, и святой. Так что приходится соответствовать, чтобы вместе двигаться вперёд и радоваться жизни. Иногда ты — скрипичная струна, а твой мужчина — смычок. А порой все наоборот.

— Я чувствую, что из-за условия звенящей тишины мне придется еще год-два побыть блудницей-девственницей. Попробовав себя и в роли струны, и в роли смычка.

— Есть какие-то московские идеи? В Питере мы с Денисом всегда готовы поддержать твои начинания в этом плане…

— Пока московских идей нет. Подумаю об этом в поезде. Алёна, меня все-таки мучает один вопрос: вы знаете, как появилась первый раз Дениза?

Алёна удивленно посмотрела на меня. Потом, чуть поколебавшись, ответила:

— Это было до меня, когда Денис был в десятом классе. У него был школьный друг Олег. А у Олега была старшая сестра-студентка Анна. Денис часто бывал у них дома, когда их родители были на работе.

Ну и эта Анна хитренько выстроила так свои отношения с мальчиками, что те стали ее куни-пажами.

— Так это же инцест! — воскликнула я.

— Если называть куни-отношения близких родственников инцестом, то это инцест, — спокойно отреагировала Алёна.

— А что, может быть, как-то по другому это называть?

— Смотря, что считать критерием инцеста. В первобытные времена все человечество почти сплошняком, можно сказать, занималось инцестом. Тогда ведь в общине почти все были близкими родственниками. Потом жрецы заметили, что потомство женщин, попавших в общину со стороны, — более здоровое, чем чем потомство женщин, родившихся в общине. Постепенно сформировалось непоощрение брака между близкими родственниками со стороны церкви и возникло табу на инцестные браки. Словом, табуирование обществом инцеста — это следствие накопленного поколениями страха перед последствиями кровосмешения. Соответственно, вполне возможна и такая точка зрения что там, где между близкими кровными родственниками исключено зачатие, то это уже не инцест как проклятие вырождения потомков, а что-то другое.

Меня так и подмывало спросить об отношениях Дениса и Алёны с Александрой, но я удержалась.

— Все равно как-то не очень комфортная тема для меня, — вырвалась у меня.

— Тут все определяется позитивной или негативной экологией эмоций в семье, уровнем доверия и ответственности в отношениях. По формальным критериям вообще не стоит судить такие случаи. Тем более по одной и той же мерке ситуации, совсем разные внутренне.

— Может быть, это и так, но мне это непривычно.

— Да, так вот. Относительно твоего последнего вопроса. В отсутствие родителей Анна игралась с Олегом и Денисом как с маленькими ласковыми котятами, не отказывая себе ни в каких удовольствиях, кроме полового акта. Потому что берегла свою девственность для мужа. И в какой-то момент от скуки она предложила мальчикам самим почувствовать ощущения девушки во время ласк. Ну мальчишки-то по духу экспериментаторы. Они и согласились. Сначала Олег стал Ольгой для Дениса. А потом Денис стал Денизой для Олега. Но это продолжалось тогда недолго. У Анны появился взрослый ухажер, в которого она по уши влюбилась и она оставила эти эротические игры с мальчишками. А вскоре их семья уехала на ПМЖ в Германию. И линия Денизы ожила уже через много лет.

— Когда в вашей жизни появились Инга и Виктор?

— Нет, раньше. Причем сначала без второго мужчины.

— Как это? Не понимаю.

— Линия Денизы ожила к моему полному удивлению и по просьбе Дениса мне выступить в роли мужчины.

— Совсем ничего не понимаю тогда. Зачем это было нужно Денису?

— Это было связано с его работой, точнее с критическими ситуациями на фирме. Вообще-то, Денис пока дела идут нормально — руководитель обычно весьма либеральный и демократичный, стремящийся к коллегиальным решениям. Но когда ситуация становится критической, он замыкает все решения на себя и ведет себя на фирме как совершеннейший деспот. Как он сам говорит, становится последней сволочью, выжимающей из исполнителя последние соки. А когда проблема разрешена, все возвращается на круги свои. Но пока критически важная проблема не разрешилась, Денис совершенно не сносен в своем постоянном раздражении.

— Никогда бы не подумала, что Денис так себя может вести.

— Жизнь есть жизнь. Всякое бывает. И чтобы не нести эту свою деспотичную несносность в семью в такие периоды, он предложил мне смену ролей в постели. Роль Денизы умиротворяет его, оставляя замашки тирана за порогом дома и супружеской постели. Такая вот своеобразная компенсация издержек управления фирмой в критические периоды. Когда ситуация не критична, такой потребности обычно в нем нет.

— А в первый вечер моего появления в вашем доме, была какая-то критическая ситуация на работе?

— Нет. Просто Денису захотелось протестировать твою реакцию на экстрим. Он просто обострил ситуацию, чтобы она для всех быстрее разрешилась в ту или другую сторону. А что было потом, ты сама знаешь — вмешалась звенящая тишина.

— Поразительно. Мне кажется, что если бы не звенящая тишина, то сейчас я уже была женщиной. Настолько вы с Денисом меня увлекли и вовлекли.

— Главное — соблюдать позитивную экологию эмоций в отношениях. А кто кем физически обладает в ласках — это уже вопрос второстепенный. Особенно для людей, в которых есть би-начало. Как в тебе и во мне.

Так за разговором, незаметно коротая время, мы и дошли до Московского вокзала. До отправления поезда оставалось еще двадцать минут. Когда мы прошли к моему вагону, то увидели Романа с букетом белых астр с ярко-желтой сердцевинкой. Он пошел нам навстречу и, совсем смутившись перед мамой, просто протянул мне цветы. Оценив эту сценку, Алёна сказала:

— Пожалуй, я оставлю вас. Надеюсь, у нас с Денисом получится повидать тебя в Москве перед Новым годом. Так что давай считать, что прощаемся сейчас ненадолго.

Мы с Аленой обнялись и она оставила нас с Романом вдвоем.

— Спасибо за астры. Она смотрятся как праздничный салют в мою честь. Это очень мило. Я рада, что ты меня провожаешь.

— Ну я же обещал проводить. Просто выполняю обещание.

— А как насчет обещания вести себя с твоей девушкой так, как будто меня нет в твоей жизни?

— Вот тут проблемы. Катя почувствовала, что что-то изменилось. Вела себя со мной сегодня как-то беспокойно. Предложила сразу после школы пойти к ней домой поласкаться. Я еле сбежал.

— Ты что, сказал ей обо мне?

— Не сказал. А то она мне все глаза выцарапала бы тут же.

— Роман, ты все-таки постарайся как-то наладить ваши отношения. Приласкай ее, если она тебя так хочет.

— Буду стараться. Но, честно говоря, я не уверен, что сейчас это у меня получится. Я не мастер сидеть на двух стульях сразу.

— Я все-таки настаиваю, чтобы ты продолжал с Катей неплатонические отношения. Ты мужчина, и тебе нужна разрядка.

— Если она будет психовать так же, как сегодня, то я не смогу себя заставить никакими силами, — мрачно сказал Рома.

— А у меня тоже для тебя подарок, только я оставила его в твоей комнате под подушкой, — шепнула я ему на ушко.

— И что же это? — оживился Роман.

— Кстати, ты зачем трогал мои трусики и лифчик, когда я уходила к Александре? Ты ведь трогал же, сознавайся!

— Ну трогал, — насупился он.

— Так вот, эти трусики и лифчик сейчас под твоей подушкой. На память, чтобы не очень скучал до следующей нашей встречи.

— Так, молодежь, давайте уже быстро целуйтесь. А то до отправления поезда осталось пять минут, — крикнула нам проводница, стоящая у дверей вагона.

— Давай мы сейчас просто обнимемся. Крепко-крепко. И ничего не будем друг другу говорить, — шепнула я Роману.

Мы обнялись, с трудом удерживая себя от поцелуев.

— Осталось три минуты, — снова раздался настойчивый голос проводницы.

Я оторвалась от объятий, прижавшись на прощание к его щеке. Подошла к проводнице, та взглянула на мой билет и сказала:

— Эх, молодо-зелено. Прямо завидую вам белой завистью. Красивая вы пара. Счастья вам! Ну проходи на свое место.

Мое место оказалось у окна, к которому тут же ладонями прижался Рома. А я прижала свои руки к его рукам через разделявшее нас стекло. Вагон плавно тронулся и перрон с Романом поплыл назад, в Петербург. Я осталась с астрами одна. С чувством, что перевернулась одна страница моей жизни и открылась новая.