Как-то вызвала Вовку Макарова школьная медсестра Лариса Батина. «Вовка!», – сказала она с чувством. – «В прошлый раз ты нарисовал очень хорошую стенгазету».

Вовка прищурился.

— Еще надо?

— Да, надо еще.

— Сделаем! А на какую тему?

— Да как тебе сказать…

— Скажите прямо, чего уж.

— Тогда скажу, сейчас, сейчас…

Она смутилась и покраснела так, что хоть спички зажигай.

— О геморрое, что ли?

— Нет. О половом созревании девочек и мальчиков.

О, ужас! Макаров так и сел на услужливо подставленный медсестрой стул.

— Будет комиссия из Минздрава, будут проверять, как у нас поставлена медицинская информация. Ударим их стенной печатью, а?

Вовка глубоко вздохнул.

— Ударим. Что рисовать?

— Ну, как. Половые органы. До и после.

— После чего?

— После созревания, будь оно неладно!

— Картинки давайте…

— Нету картинок.

— Мне, что же, выходит, с натуры рисовать?

— Наверное, ты – художник, тебе виднее…

Вовка задумался.

— Значит, так. Заголовок я напишу, не проблема, а вот вверху девочку и мальчика, а внизу – девушку и юношу. Для юноши мне потребуется большое зеркало, я его с себя нарисую, а вот девушку либо с одноклассницы, либо с Вас. Как Вам такой расклад?

— Ну хорошо, – нехотя согласилась медсестра. Приходи после уроков и рисуй, ватман и краски я приготовлю.

Озадаченный Вовка отправился на урок физкультуры, где не столько бегал и прыгал, сколько присматривался к девушкам, к их грудям и задницам. «У тебя стояк, что ли?», – тихо спросил Юрка Ефимов.

— Будет тут стояк, – жалобно сказал Макаров. – Вон у них сиськи какие!

К концу урока у Вовки вызрела идея: пригласить для позирования двух девушек – перезрелую Таньку Дудину и недозрелую Людочку Шенгелия. Танька была, о, как сорокалетняя баба, с большой грудью, которую не могли сдержать никакие лифчики-бюстгальтеры, хоть два надевай, хоть три. И на бревно она забиралась с помощью учительницы, и тут же оттуда падала на маты с сочным шлепком. А Людочка не носила никаких бюстгальтеров вообще, и вместо грудей – только острые соски.

Утром, накануне описываемых событий, Макарову приснился отличный сон. Будто он в актовом зале сидит один, а на сцене стоит голая завуч Евгения Васильевна с огромными вислыми грудями, лежащими н круглом животе, а рядом с ней – кушетка с ремнями для рук и ног, покрытая белой простыней. Евгеша открыла журнал и сказала:

— Сегодня будет дефлорирована…

Девушки у сцены сбились в голую кучу и испуганно заохали тонкими голосами, а Евгеша беспощадно продолжала, ведя пальцем по странице классного журнала:

— Будет дефлорирована, будет… Людмила Шенгелия!

Людку выпихнули из кучки, и она, понурившись, пошла на сцену, смуглая, длинная и тонкая, как тростинка. Она покорно легла на кушетку, а Евгеша, сотрясаясь всем могучим телом, пристегнула ее к кушетке. Довольно крякнув, завуч ткнула пальцем в Вовку.

— Я назначаю дефлоратором тебя! Пойди и проткни ее!

А что было делать? Завуч и учительница русского языка и литературы! Макаров вышел на сцену и поклонился, дернув членом.

— Так, у тебя стояк, – отметила Евгеша. – Теперь вставь ей член в половые губы.

— Вставил, – ответил Вовка. – Дальше что?

Он действительно уже вставил свой член между безволосых губ, а Людка вдруг закричала:

— Ой, ой! Я боюсь!

— Не бойся, дура! – грубо сказала Евгеша. – Чпок, и домой пойдешь!

Она толкнула Макарова в зад, и его член влетел в Людку, как поезд в тоннель метро. Что было дальше, Вовка не видел, потому что проснулся и сладко спустил в одеяло…

Вовка подстерег потных девушек у физкультурной раздевалки и сказал прямо и откровенно: «Вас вызывает медсестра. После уроков приходите в медкабинет». Людка от удивления распахнула карие глазищи еще шире, а Танька, наоборот, подозрительно сузила.

— Не знаешь, зачем?

— На отработку. Она вам справки от физкультуры дает? Надо прибраться, комиссия будет.

— А ты?

— И я. Я буду ведра носить из туалета. А вы мыть.

— Что мыть? У меня руки! – с вызовом сказала Людочка Шенгелия.

Она играла на фортепиано и готовилась к поступлению в консерваторию.

— У всех руки! – ответила ей Дудина. – Ничего, помоешь! Вовка, мы придем!

Они действительно пришли, но Макаров пришел раньше. Он развернул лист ватмана и положил на углы всякую дребедень, которая нашлась в медкабинете: две запасных гирьки от весов, большой пинцет и тяжелый хирургический нож.

— А, пришли! – обрадовалась медсестра Батина. – Раздевайтесь, я вас осмотрю.

— А он? – забеспокоилась Людочка. – Он пусть выйдет!

— Я отвернусь, – пообещал Макаров.

— Мы вообще-то полы мыть пришли, – сказала Дудина. – Что-то изменилось?

— И полы помоете, и вообще, – туманно ответила Лариса Батина. – Давно я вас не осматривала…

Вовка действительно отвернулся, но не к стене, а к большому зеркалу в рост человека. Макаров помнил это зеркало с первого класса, когда их привели в медкабинет на прививки. Они и раздевались вместе, «бесполые» малыши, а их спинки протирали пахучим эфиром и больно кололи под лопатку. «Я уколов не боюсь, если надо уколюсь!», – пелось в детской песенке про третий класс…

Хитрая Танька Дудина заметила Вовкин маневр и улыбнулась ему в зеркало, а Людочка Шенгелия сразу стала раздеваться. Она легко сняла черный фартук, коричневое платье ей помогла снять медсестра, рубашка упала вниз, а Вовкин член, наоборот, поднялся вверх и уперся в сатин трусов, потому что она осталась в одних светлых трусах, нет, в трусиках с зайчиками. Со своими коническими сосочками. Как трогательно! Сразу захотелось их потрогать.

Захотелось потрогать и Таньку Дудину, которая тоже обнажилась и встала рядом с Людочкой. И не только потрогать, а страстно отыметь во все дыры. Потому что из всех девчонок она была самой грудастой и волосатой. И красивой. Только сейчас, когда Татьяна разрумянилась, Вовка понял, что еще и очень красивая. Ему захотелось целовать эти пухлые губы, эти монгольские скулы, эти зеленые славянские глаза. Людочку тоже хотелось ласкать, но сначала поняньчить, поносить по комнате и поцеловать в лобик. И лишь потом уложить на спину.

— Люда, – сказала медсестра Батина. – Тебе надо гормоны попить. Ты сильно отстаешь в развитии от коллектива.

Люка беспомощно развела руками, показав узкую длинную, ничем неприкрытую щель. «У меня мама тоже такая была», – сказала Шенгелия. – «пока замуж не вышла».

— А мне какие гормоны пить, — спросила Дудина. – чтобы сиськи не росли, а? И жопа? Я уже лифчики сама шью из простыней, дома скоро спать будет не на чем. А трусы вообще отцовы ношу.

— Я таких гормонов не знаю, – вздохнула медсестра. – Но зачем тебе уменьшаться-то. Женщина в теле всегда была объектом мужского внимания. Какие груди, какие бедра, за тобой мужики-то еще не бегают?

— Мне братика хватает, – засмеялась Танька. – Каждое утро на меня спускает, скотинка!

— Мы, вообще-то, зачем здесь? – тихо спросила Людка, отводя непослушную прядку со лба. – Полы мыть или на медосмотре?

— Мне нужна стенгазета на тему полового созревания, а он (Батина показала на Макарова) не может рисовать по памяти, потому что он голых девушек никогда не видел.

— Для художника важна правда, – снисходительно пояснил Вовка. – Вон Роден, прежде, чем лепить, ощупывал своих натурщиц руками.

— Так ты нас собрался ощупывать? – в один голос воскликнули девушки.

— А почему нет? – удивился Макаров. – Если врачу или медсестре можно, а художнику нельзя?

— Ты – художник? – презрительно выпятив губу, спросила Танька. – Ты же школьник!

— Ты встань у стенки, постой полчасика и увидишь, художник я или нет.

— Да, девочки, постойте спокойно и идите.

Вовка работал очень быстро. Вместо гуаши или акварели, он брал цветные карандаши, очень мягкие, с сочными цветами. Где Батина взяла китайские карандаши, оставалось загадкой, но через минут пятнадцать он уже мог показать озябшим девушкам эскизы. Вышло очень похоже, а, главное, натурально.

— Да, Вовка, ты настоящий художник! – восхищенно сказала Люда Шенгелия.

— Ладно, Вован, беру свои слова обратно, – сказала Танька Дудина. – Но сиськи ты мне маленькие нарисовал. Исправь!

Они еще немного повосхищались, оделись и ушли, а Макаров остался наедине с медсестрой Батиной.

— А скажи мне, Вовка, ты в самом деле с женщиной еще ни разу?

Макаров помотал лохматой головой.

— Не, ни разу.

— А хочешь? Тебе ведь надо «разрядить батарейки»?

— Ох, надо!

— Так, давай. Прямо здесь и сейчас. А газету нарисуешь завтра!

Лариса протянула пухлую руку и ухватила Макарова за мотню…