После того, как с Леной было все кончено, и она, счастливая, опустошенная, потягивалась на гальке, Лиза сказала:

—Осталась только ты, Надежда…

—Надежда умирает последней, —слабым голосом подхватила Леночка; голос еще не слушался ее.

Надя вдруг набычилась:

—Не… Не хочу, —и прикрыла обеими руками свою пизду.

Мы оторопели.

—Ну как же? Ты ж хочешь!… —сказала Лиза. —Давай! Это так… так приятно, просто потрясающе! Игорь такой… Нет никаких слов… Ты ж видишь… —и Лиза повела руками, показывая на себя и Лену, —Главное, сама все придумала, и сачкуешь?

Я молчал, до крайности удивленный тем, как Лиза агитирует подругу переспать со мной.

—Давай. Что ж, сделала нас… сама знаешь кем… и в кусты? —продолжала Лиза.

Так вот оно что! Здесь, оказывается, сложная женская психология!

—Девочки, не приставайте. Если Надя не хочет, ее нельзя заставлять. Да и… —я хотел сказать, что устал, но понял, что тем самым разрушу нимб вокруг своей головы— нимб бога любви.

Надя вдруг сдалась:

—Ладно. Насилуйте меня. Вот она я. Берите меня, дырявьте меня!… —в ее голосе звучали отчаянные нотки, а на глазах показались слезы. Но я видел, что Наде хочется секса так же сильно, как и подругам, может быть, даже сильнее. И поэтому, не отойдя еще от секса с Леной, я прильнул к Наде, обнял ее и принялся ласкать.

Надя немедленно поддалась, выгибаясь под моими поцелуями. По ее щекам катились слезы. Я забрался рукой в ее пизду— там все прямо чавкало от соков. Я нежно сказал ей:

—Раз ты такая вредная, я сейчас зацелую тебя до смерти, —и впился в ее ротик.

Этот поцелуй тут же снес нам крышу. Я снова почувствовал, как «поймал волну»— как нас обоих уносит головокружительный поток, ведет нас, как в танце, и нужно только вовремя слушаться его. Я целовал Надю, страстно обнимая ее, лаская ей по очереди сосочки и чавкающую пизду, она урчала и страстно прижмала меня к себе… С ней я решил попробовать другую тактику— тем более, что хуй мой пока болтался без дела.

Мы сидели на гальке; я целовал ее в губы, лаская рукой пизду; потом целовал шею, ушки (от этого поцелуя она захрипела, и я подумал, что в оргазме ее ждет невыносимое блаженство), спустился к грудке… Тут и хуй мой проснулся. Я снова попросил одеть на меня презерватив— последний, —Надя тоже не сразу справилась с этим, —и я усадил ее на себя, как читал в инструкции, и стал ласкать рукой вокруг пизды, целовать сосочки, и потом— мало-помалу ебать, неглубоко, не заходя внутрь.

Такой секс, когда мы приноровились к нему, принес дикое наслаждение нам обоим. Надя прижималась ко мне все более и более страстно, порывисто… иногда— судорожно обхватывала меня за шею или за плечи, и целовала сама— в макушку, в лицо, в уши. К Наде у меня было особенное отношение— только теперь я понял это (поздновато…)— она была самая хрупкая, самая незащищенная среди них всех, и я понимал, чего ей стоило решиться на этот секс. В ту минуту— когда Надя нежно целовала меня, постанывая и прижимаясь ко мне, а я ласкал ей пизду и грудки— я многое понял. Понял, что мне нельзя было, по-хорошему, ебать Надю при всех (как и нельзя было ебать никого из этих наивных девочек), но назад уже дороги нет… Понял, что Надя неспроста предложила нам секс: это была бравада, надрыв, который возник на почве…

… Надя так нежно отвечала на ласки, что у меня уже не было сомнений: она неравнодушна ко мне. И это понимание вдруг связало нас какими-то токами: я обнял ее нежно-нежно, провел кончиком пальца по клитору, она отозвалась, задрожала…

Я ебал ее все быстрее, интенсивнее, не проникая пока внутрь, и чувствовал, что она близка к оргазму. Потом, не прекращая ласк, постарался уложить ее на гальку, мигнул девочкам— и они мигом прильнули к ее соскам, а я— к пизде. Надя блаженно завыла, напряглась… (я подумал, что отмечаю женский оргазм, как рабочий момент)— но вдруг решил… оправдаться перед ней, что ли, —подарить ей больше блаженства, чем другим девочкам. И— не стал в нее входить, а продолжал лизать ее пизду все время, пока Надя билась в оргазме— до тех пор, пока судорога не отпустила ее бедра, и девочка не начала обмякать… Кроме того— я чувствовал, что мой хуй еще недостаточно отвердел. «Как бы не оплошать», думал я…

Надин оргазм был не похож на оргазмы ее подруг: она словно изживала его в себе, не выпускала наружу муку наслаждения— закусывала губы, мычала, дергалась… Когда она затихла, я сказал: «это был первый раунд», и продолжил ласки, попросив девочек целовать ей груди, лицо и уши. Надя заметалась под нашими поцелуями, и я начал ебать ее— едва-едва проникая хуем в дырочку. Она сжалась в преддверии второго оргазма— и тут я стал входить в нее. Как и Лена, она кончала все время, пока я входил в нее, —а вот я так и не кончил, к своему стыду. Силенок не хватило. Впрочем, этого, конечно, никто не заметил.

И Надя попробовала на вкус свою девственность, и ее кровь осталась на листочке из блокнота— с пометкой «Надя».

Потом Надя лежала, а я ласкал ее, благодарил, говорил, какая она молодец— стараясь не вызвать ревности других девочек, и в то же время сделать приятное Наде…

Вот так я выебал всех трех подруг. У меня дрожали руки, а внутри будто разливалась большая-пребольшая пустота… Оргия на этом не закончилась: девочки успели возбудиться по второму кругу, и я делал всем «куни»; потом и Надя возбудилась, и ее пизденку я лизал и смоктал, пока Наденька не зашлась стоном… Потом и мне очень захотелось разрядки, и я попросил приласкать меня: поцеловать мне уши и яички в то время, пока я буду дрочить хуй. Эта фантазия возникла у меня прямо на месте, и принесла неописуемое блаженство: вот когда я узнал, на что обрек девочек… Поцелуи ушей— нечто невозможное: язычки будто проникают тебе в самый мозг, месят его, и тебя заволакивает скользким дурманом блаженства; в это время третий язычок теребит твою мошонку, и кажется, будто ты таешь, как мороженое…

***

После третьего оргазма я был так истощен, что не мог пошевелиться, и мы все вчетвером лежали какое-то время прямо друг на друге. Прошло много времени, солнце клонилось к закату, зверски хотелось кушать и купаться, но не было сил.

Все комплексы, все табу были уничтожены, и мы лежали, как зверята или как одна семья. Удивительно, но это было так. Мы все ласкали друг друга— и я, и девочки. Было настроение удивительной интимности и опустошения. Никогда не забуду этого момента…

Потом— все-таки поползли в воду. После купания решили отметить этот великий день в баре. Надя вдруг попросила меня «навести ей макияж»: нарисовать на веках и вокруг глаз черные круги, а лицо и уши закрасить синим, —что я и сделал, к удивлению Лены с Лизой. Потом она еще больше удивила нас: взяла кусок голубой глины, размочила его— и принялась втирать глину в волосы. Скоро у нее на голове образовался глиняный шлем, и Надя стала похожа на расписной горшочек. Она объяснила, что хочет войти в бар в образе инопланетянки, какой она ощущает сейчас себя, —и так и пошла: с черными кругами вокруг глаз, с синим лицом и ушами, и с головой, густо обмазанной глиной. Она и впрямь была похожа на инопланетянку…

Что дальше рассказать? Мы посидели в баре, торжественно выпили «за новоиспеченных женщин»— за всех вместе и каждую по отдельности. На Надю все глазели, естественно; глина на ее голове засохла, и мы писали на ней разные слова— приличные и не очень. Потом мы напились пьяные, и— не помню, как нашли дорогу домой…

На следующий день я поднялся с дикой головной болью и мутной душой, попросил вернуть мне деньги, уплаченные за неделю вперед, и уехал из Коктебеля.

***

Я ехал в поезде, на боковой полке, добытой с боем. На душе выли волки. Я чувствовал себя последней скотиной— и не только из-за того, что выеб трех малолеток, но и из-за того, что не понял вовремя Надю. И— частично из-за того, что сбежал. Струсил и сбежал.

В глубине души где-то шевелилась гордость за то, что я, совершенно неопытный любовник, принес столько наслаждения трем девушкам и, по всей видимости, совершенно безболезненно лишил их девственности; но за гордость эту мне было тоже стыдно, и я отгонял ее…

Надя. Ничего не знаем друг о друге. Никогда не встретимся. Никогда. Никогда…

… Звонок. Смотрю на телефон— незнакомый номер. И вдруг— в безумной надежде— жму на кнопку и ору:

—Алло! Алло!!! —кнопка не нажалась, телефон продолжает надсадно гудеть.

—Алло! Кто? Лена?!… Как… Как ты узнала мой телефон?

—Ты потерял блокнот на пляже, а мы нашли его, —говорила Лена, потому что это была она! —Игорь. Спасибо тебе… спасибо за все, мы с Лизкой всегда будем помнить тебя. Мы все понимаем… да ну, ну не надо (это я пытался кричать «простите меня»)— не надо… Игорь! Слушай! Тут такое дело… В общем, я даю Надю. Да, Надю!..

Тут в трубке послышалась какая-то возня, знакомый голосок говорил «я не могу», «не-е-е-е» и что-то еще, а потом вдруг наступила тишина, и я ощутил на том конце провода дыхание. И через секунду—

—Игорь!

—Да, Надя, —голос не слушался меня.

В трубке послышалось шуршание, бормотание, и потом— снова Надин голос:

—Игорь! Я… Я люблю тебя.

Я опрометью выскочил в тамбур, прижимая к уху телефон…

***

Через полтора года мы поженились. Мы женаты уже четыре года, и у нас все хорошо— никаких измен, никакой групповухи. С Лизой и Леной мы дружим, правда, без сексуального подтекста, и никогда не говорим о том дне. У Лизы и Лены тоже все хорошо: Лиза замужем, у Лены есть парень…

Е-mаil автора: vitе[email protected]а