Я беспомощно пожимаю плечами.

— Галадриэль, — шепчу я.

Лекси пристально смотрит на меня.

— Что? — спрашивает она.

— Ты будешь Галадриэль из «Властелина колец». Ты не принадлежишь этому миру. Ты слишком совершенна.

— Ты серьезно.

— Абсолютно серьезно, — тихо говорю я.

Она делает глубокий вдох и импульсивно оглядывается.

— Лекси, что ты…

— Мне нужно полное мнение, Робин. Она расстегивает лифчик и роняет его на пол.

У меня перехватывает дыхание. Но становится еще хуже — она зацепляет пальцы за пояс своего нижнего белья и медленно скользит ими вниз, наклоняясь вперед. Затем она пинает их и медленно выпрямляется, глядя на меня. Ее глубокие карие глаза непроницаемы. Я не смею отвести от них взгляд.

— Ты просто используешь меня в своих интересах, — решительно говорю я.

— Да, — отвечает она. — У меня никогда не хватило бы смелости сделать это, если бы ты не была недееспособен, а я не был пьяна.

— Ты что, пьяна?

– Трижды выпила, но со льдом.

— У тебя будет не самое трезвое суждение, — говорю я, пытаясь выторговать выход из этой ситуации.

— Только отчасти, — отвечает она. – Итак моя оценка твоей внешности.

Она упирает руки в бока и поднимает подбородок, вызывая меня. Это странная и очень тревожащая меня сторона Лекси, с которой я никогда раньше не сталкивалась. Я читаю ее достаточно хорошо, чтобы обычно знать, чего она хочет, прежде чем она думает попросить об этом. Странно, когда ко мне предъявляют такие прямые требования. То, что они являются этими требованиями, выходит за пределы совершенно новых измерений странности, в которых я абсолютно не могу ориентироваться. Есть такая поговорка: когда тигра держат за хвост, надо просто держаться. И именно это я и делаю, цепляясь за свои ногти и ожидая, когда меня растерзают. Я ничего не могу с собой поделать. Она стоит там, само совершенство, и говорит мне… Нет, приказывает мне смотреть на нее. Это не моя вина, говорю я себе. Я пытаюсь подавить жгучую боль в животе, глядя на ее идеальные, высокие, упругие груди, маленькие, красивые соски с крошечными темными ареолами, плоский живот, нежный изгиб живота и выбритый холмик ее лона, едва видимый между бледными и безупречными внутренними бедрами.

— Господи, — шепчу я.

— Я прошла твою проверку? — серьезно спрашивает она.

— Боже, Лекси. Ты убиваешь меня здесь.

— Что? — Лекси, пожалуйста. Я тебя умоляю. Пожалуйста, оденьтесь. Мне становится очень неудобно.

— О Боже, Робс, я даже не подумала об этом. Позвольте мне надеть рубашку и нижнее белье.

Она быстро одевается, явно смущенная. Что касается меня, то я хочу, чтобы земля разверзлась и поглотила меня. Я зажмуриваюсь и открываю глаза только тогда, когда Лекси отрывисто говорит: «Готово!».

— —

Она снова сидит в шезлонге, поджав под себя ноги и опустив голову.

— Я сегодня совсем охренела, — внезапно говорит она и грубо трет лицо кулаками.

Лекси не часто ругается. Я слышу это только тогда, когда она действительно напряжена.

— Ну не настолько, как я, — спокойно отвечаю я ей.

Она поднимает глаза и снова встречается со мной взглядом.

— Извини, Робс, я совсем забыла о том, что ты мне вчера сказала. Я тупица. Пожалуйста, прости меня.

Я прищуриваюсь и заставляю себя улыбнуться.

— Как я могу держать такое шоу против тебя?

Ее глаза расширяются, она фыркает, а потом начинает смеяться. Я присоединяюсь. Внезапно назревающее напряжение лопается, как мыльный пузырь, и исчезает.

— Ты с ума сошла, — говорю я ей.

— Кукушечка ты моя, — щебечет она.

— Сыграй мне что-нибудь, чтобы облегчить боль? — прошу я через некоторое время.

Она встает и исчезает внизу, вскоре появляясь со своим потрепанным футляром для виолончели. Она садится на край шезлонга лицом ко мне и кладет виолончель между ног. Она смотрит на меня, слегка улыбается и начинает играть, когда я закрываю глаза. Мелодия богатая, но грустная, одновременно навязчивая и совершенно незнакомая. Я слишком устала, чтобы пытаться разгадать композитора или точку; на этот раз мой мозг позволяет мне просто слушать. Музыка наполняет меня, прогоняя невероятную странность только что пережитого утра, позволяя расслабиться и на мгновение забыть о боли в голове и между ног. Я снова открываю глаза и смотрю, как она играет. Ее глаза закрыты, когда она чувствует музыку, двигаясь в такт, танцуя свой танец с инструментом.

Солнечный свет через окно моей спальни будит меня; очевидно, уже поздний вечер, чтобы светить здесь. Виолончель Лекси прислонена к стене в углу, а Лекси свернулась калачиком на моей кровати, под небольшим одеялом, положив голову на руку. Она выглядит такой уязвимой, когда спит. Мое сердце сжимаетсяза нее, когда я думаю о том, какой одинокой она должна быть, застряв здесь со мной. Несмотря на все ее протесты, я думаю, что у нее была бы более счастливая жизнь в другом месте. Я служу за ее дыханием. Ее щеки и нос покраснели, она снова плакала. Это очень больно; мысль о том, что она плачет, пока я сплю и не могу видеть, или помочь, или даже просто обнять ее.

Я медленно выбираюсь из-под одеяла, стараясь не разбудить ее. Все немного кружится, в голове стучит, но я ухитряюсь подвести себя к креслу у окна, которое построил для меня папа. Я ложусь на спину и закрываю глаза, наслаждаясь оставшимся дневным светом. Но еще больше меня греет воспоминание об идеальном теле Алексис и о том, как она почти дерзко разделась для меня. Я списываю это на алкоголь. Я чувствую себя несколько грязной. Я мог бы легко избавиться от этих ее образов. Но я не могу. Сестра или нет, но она превратилась в мою личную богиню секса, и мой разум переворачивается при виде ее обнаженной передо мной. Все, что я могу сделать, это тщетно пытаться думать о других вещах.

— —

В конце концов я снова погружаюсь в дремю, но просыпаюсь через какое-то неопределенное время, когда Лекси зовет меня по имени. Я смотрю на кровать; она перевернулась и смотрит в мою сторону.

— Привет, — говорю я.

— Прости, мне нужно знать, как сейчас твоя голова, — тихо спрашивает она.

— Неприятное ощущение. А мы можем спуститься вниз? — умоляюще спрашиваю я. – А то я тут с ума схожу.

— Только если ты пообещаешь держаться за перила и сразу же скажешь мне, если почувствуешь головокружение.

— Клянусь всем сердцем.

— Хватит, — отвечает она, и мы в конце концов спускаемся вниз.

Лекси оставляет меня прислоненной к двери в гостиную, а сама подтаскивает диван к камину; затем подводит меня к нему и убеждается, что я правильно устроилась на троне с подушками. Она разводит огонь, потом подходит и садится на пол передо мной, чтобы прислониться ко мне головой. Мы слушаем, как огонь шипит и хлопает, когда он начинает захватывать.

— Прости, что я пыталась истечь кровью в душе, — говорю я через некоторое время.

— Прости, что заставила тебя участвовать в стриптиз-шоу, — отвечает она.

— Считай, что ты получила заслуженное наказание.

— Хотела меня отшлепать?

— А как же!

Я болезненно ерзаю, потом перекатываюсь на бок, чтобы тоже оказаться лицом к огню. Протягиваю руку и провожу ладонью по волосам Лекси.

— А если серьезно, перестань винить себя. Это я споткнулась.

Она молчит.

— Лекси? — спрашиваю я через некоторое время.

— Хм? — отвечает она.

— Ты плакала. Почему?

Она долго молчит, потом поворачивается и смотрит на меня. Ее глаза темнеют в свете костра; я не могу прочесть их.

— Рискну предположить, что у тебя проблемы с мальчиками…

Она фыркает.

— Если бы. Просто общее недомогание, Робс.

— Ты никогда раньше не плакала из-за этого.

— Я просто с ума сходила из-за тебя. Наверное, просто стресс настиг меня.

— Ну, теперь ты можешь остановиться, хорошо? У меня толстый череп. У меня будет еще один шрам для моей коллекции, вот и все.

— У тебя их и так слишком много, — говорит она, снова поворачиваясь к огню.

— И как же я из этого выберусь?- с любопытством спрашиваю я. — Довольно далеко зашло. Ты хихикала и все время твердила об акулах.

— Прости.

— Не надо меня жалеть, Робс. 9 швов на голове — это довольно большая шишка. Но доктор говорит, что этот разрез должен хорошо зажить.

Я наблюдаю за ней. Она сидит очень тихо, и ее голос звучит странно.

— Лекси?

Она начинает дрожать, а потом резко оборачивается и крепко обнимает меня. Я чувствую, как она дрожит, и неловко обнимаю ее свободной рукой.

— Я так испугалась, — шепчет она мне в шею. — Там было так много крови, что я сначала подумал, что убила тебя.

Я сжимаю ее изо всех сил, и постепенно дрожь прекращается. Она делает глубокий, дрожащий вдох и трет глаза тыльной стороной ладони. Импульсивно я запечатлеваю поцелуй на ее лбу; то, что она всегда делала со мной, но я никогда не отвечал ей взаимностью, до сих пор. Я чувствую прилив яростной любви к моей сестре. К этой сильной, но хрупкой женщине, которая выдержала все, что бросала нам жизнь, и все же сумела поднять меня. Я фыркаю от неосторожного каламбура, затем качаю головой в ответ на озадаченный хмурый взгляд Лекси.

— Иди сюда, — говорю я. — Здесь есть место для нас обоих.

Я откидываюсь на спинку дивана и освобождаю место для Лекси, чтобы она втиснулась прямо передо мной. Это срабатывает, потому что если бы у кого-то из нас был лишний вес, она бы лежала на полу. Это тесновато, но мы справляемся, и я обнимаю ее левой рукой, чтобы прижать к себе.

— —

Мы лежим, прислушиваясь к шипению огня. Мое дыхание входит в естественный ритм, а ее замедляется, чтобы соответствовать моему. Теперь я чувствую ее запах. Запах герани из ее духов смешивается с запахом ее кожи. Я стараюсь держать руку в нейтральном положении, но мне кажется, что ничто на ее теле больше не подходит под это описание. Если я просто закрою глаза, то смогу вспомнить ее в мельчайших подробностях. Я отчаянно оглядываюсь в поисках безопасной темы для разговора, но ничего не нахожу.

— Это так мило, — вдруг говорит Лекси. — Только для того, чтобы меня хоть раз обняли.

— Теперь ты знаешь, почему я всегда бежала к тебе, когда мне было грустно. Потому что ты обнимаешь меня лучше всех.

— Я думаю, что ты действительно могла бы побить меня там, — говорит она. — Серьезно, я чувствую каждый мускул в твоем животе прямо сейчас.

Это смущает меня, и я пытаюсь отстраниться, но Лекси протестует.

— Нет, не уходи. Это очень мило. Я чувствую тепло и пушистость от того, какой ты сильная.

Я перестаю вырываться и некоторое время просто лежу неподвижно, а Лекси прижимается ко мне. Однако ее замечание пробудило мое любопытство, и я пользуюсь случаем, чтобы подглядеть.

— Сколько времени прошло?

— Слишком долго, — отвечает она почти без паузы.

— Но ведь кто-то же должен быть?

— «Совсем одна…»- поет она и вздыхает.

— Но ведь кто-то же должен быть?

— Почему?

Короткие, прямые вопросы, кажется, работают.

— Я обожглась, — она снова вздыхает, потом делает глубокий вдох. — Люди лгут, Робс. По крайней мере, тебе не придется об этом беспокоиться.

— Нет, я просто влюбляюсь в людей, которые меня не хотят.

— Обменяю тебя на себя, — тихо говорит она.

— Поверь мне, ты не выиграешь от этого, — отвечаю я. — Сиськи в этом мире повсюду, и я, кажется, не могу достать ни одной.

Лекси хихикает, и после небольшой паузы я присоединяюсь к ней.

— Девчонки часто с ума сходят, — говорит она, когда успокаивается. — Не могу поверить, что до сих пор никто не хотел запрыгнуть на тебя.

— Ты же меня знаешь, Лекси. Я не смогла бы наладить отношения со шлюхой, даже если бы от этого зависела моя жизнь.

— Вот это звучит странно, — говорит она. — С тобой так легко разговаривать.

— Это просто потому, что ты мне нравишься, Лекс.

— Ха. Я трудная, требовательная сучка, Робс.

— Кто, черт возьми, это сказал?

— Это сказал Эндрю.

— Я убью его, черт возьми, если еще когда-нибудь увижу. Как он посмел! Господи, Лекси, ты совсем не трудная. Ты для меня — открытая книга. Все, что тебе нужно, — это твое собственное пространство, и никто с тобой не связывается, и ты совершенно счастлива.

— Открытая книга, да? – задумчиво говорит она.

— Большая детская книжка, — говорю я, все еще злясь на явный идиотизм ее бывшего.

Мои пальцы судорожно дергаются, когда я наслаждаюсь приятной фантазией о том, чтобы задушить его. Лекси берет мою левую руку и обнимает меня, крепче прижимаясь ко мне. Мой гнев медленно угасает.

— Я всегда умела читать тебя, — говорю я через некоторое время. — Достаточно хорошо, чтобы знать твое настроение. Любой, кто хоть немного заботился бы о тебе, был бы таким же.

Она вздыхает, но сначала ничего не говорит.

— Так тебя когда-нибудь целовали, Робс?

Я ошеломлен тем, что она снова начала расспрашивать меня об отсутствии любви.

— А зачем тебе это знать?

— Потому что мне любопытно. Мы дома, делать нечего, бежать некуда, а мне скучно. Поставив себя на мое место — я отвлекаюсь и получаю забавные ответы заодно с материалом для шантажа.

Я ненадолго задумываюсь, не соврать ли, но потом понимаю, что это бесполезно.

— Нет. Никогда не целовался, никогда не спала, никогда не был любима.

Лекси поворачивается ко мне с недоверчивым выражением на лице.

— Серьезно, Робс, ты была под таким огромным камнем всю школу?

— Привет, исключение, если тебя поймают, помнишь? — отвечаю я.

Ее присутствие так близко чрезвычайно отвлекает. Теперь ее глаза превратились в глубокие черные озера; сгущающийся мрак затуманил зрачки, и у меня появилось смутное тревожное чувство, что она может заглянуть в мою душу.

— Привет, прогулки в лесу, спортивные поездки и так далее? Как, по-твоему, я раскусила свою вишенку?

— Лекси! — выдыхаю я. – Думаю, что ты набросилась на кого-то во время гастролей оркестра…

— Ну, что касается прыжков, я не уверена, была ли я соблазнительницей, но да. Я потеряла девственность со вторым кларнетом…