– Никита! Ну, что за слова – «в жопу», «выебал», «ебал», – рассмеялся Андрей, невольно любуясь Никитиной наивностью… эта наивность, почти детская, совершенно не наигранная, открывшаяся у шестнадцатилетнего парня с большим и крепким писюном, была одновременно и уморительна, и умилительна, и вместе с тем она, эта искренняя наивность, странным образом ещё больше подогревала, подстёгивала и без того сильное Андреево желание. – Есть другие слова, Никита! Другие слова, обозначающие этот процесс… хотя, быть может, и не такие звучные! Понятно, что суть важнее, скажешь ты «жопа» или скажешь «попа»… суть всегда важнее слов, и это правильно… но это с одной стороны. А с другой стороны, всё определяется словами, и оттого, какие слова мы выбираем для определения сути…

– Ты меня выебал? – не дослушав Андрея, повторил Никита; теперь в интонации, с какой Никита это спросил, уже было не осмысление услышанного вслух, в совершенно конкретный – прямой – вопрос.

– У нас, Никита, был секс… совершенно нормальный мужской секс, состоящий из разных видов активности… орально, анально – всё это было, и всё это было по высшему разряду… у нас был нормальный секс – секс, Никита, а не «ты меня выебал»… обалденный был секс! – Андрей произнёс последние три слова с жарким придыханием, сладко смакуя каждый выдыхаемый слог, так что у Никиты не должно было остаться ни малейшего сомнения в правдивости такой оценки. – Естественно, я тебя трахнул – вставил тебе в попку… да и как могло быть иначе? Ты сам, Никита… сам ты этого хотел!

– Сам хотел? Я хотел, чтоб ты меня выебал? – недоверчиво проговорил Никита, медленно осмысливая новую порцию новой информации.

– Именно так! – рассмеялся Андрей. – Никто тебя ночью здесь не насиловал – не принуждал… да и чего было принуждать, если секс нам обоим был в кайф? В принуждении, Никита, кайфа нет… во всяком случае, для меня. К принуждению склонны люди, не способные делиться радостью… я называю их хапугами – от слова «хапнуть», то есть урвать для себя… я такого не понимаю. Взаимное наслаждение – вот кайф! Когда этого хочет каждый, и каждый…

– Сам хотел… – словно эхо, повторил Никита, всё так же недоверчиво глядя Андрею в глаза, и по выражению лица Никиты было видно, что эта информация не укладывается у него в голове. – Сам… зачем? Я не мог… не мог, бля, этого хотеть…

– Почему ты думаешь, что ты этого хотеть не мог? – отозвался Андрей.

Они лежали по – прежнему, не меняя конфигурацию: Никита лежал на спине, разведя в стороны чуть согнутые в коленях ноги, Андрей лежал на Никите, вдавливаясь в Никитин пах напряженно твёрдым членом, одновременно с этим чувствуя горячую твёрдость члена Никитиного, при этом руки Никиты раскрытыми ладонями все так же обтекаемо лежали на сочных Андреевых ягодицах, – Андрей, опираясь на согнутые в локтях руки – нависая над Никитой, смотрел Никите в глаза, и в груди Андрея сладко щемило от неизбывной нежности… Андрею хотелось обнять Никиту, крепко стиснуть его, долго и сладко целовать его в губы, как это было ночью… он, Никита, «не мог этого хотеть»… как же, не мог он… хотел, ещё как хотел!

И – спросив Никиту, почему он думает, что хотеть он этого н е м о г, Андрей, в принципе, знал, ч т о Никита ему может ответить, но Андрей интуитивно чувствовал, что Никите нужен диалог, потому как в диалоге осознаётся истина, и Андрей Никиту подталкивал к разговору – Никита нравился Андрею всё больше и больше, а с человеком, который нравится, всегда хочется сближения, невозможного без взаимного понимания, обоюдной искренности, – Андрей не соврал Никите, когда сказал, что настоящий кайф для него, для Андрея, может быть только взаимным, обоюдным, и никак по – другому.

Этот парень – Никита – определённо нравился Андрею, и Андрей, лёжа на Никите – ожидая ответа, легонько двинул вверх – вниз бёдрами, потому что лежать без движения с залупившимся, сладко гудящим членом было невмоготу, – хотелось… хотелось ласкать Никиту, обнимать его, целовать – так, как он это делал ночью, когда Никита был не просто отзывчив на ласки, а сам с безоглядным упоением то и дело перехватывал инициативу… «я не мог этого хотеть»… наивный!

– Как я мог хотеть этого, если я не голубой? Что, бля, за хрень! – воскликнул Никита, и в этом восклицании было столько искреннего, неподдельного непонимания, что Андрей невольно улыбнулся.

– Никита, а ты что – боишься быть голубым? – Андрей задал этот вопрос с интонацией спокойной, подчеркнуто будничной, тем самым умышленно – на уровне интонации – лишая вопрос его сакраментальности, его глубинной значимости для многих и многих, впервые соприкоснувшихся с однополым сексом.

– Хуля мне бояться! Я ничего не боюсь! – запальчиво проговорил Никита. – Я просто… просто не голубой, и всё! Я не боюсь, а я не понимаю… я не мог этого хотеть! Ты врешь… ты всё врешь! Ты… ебал меня? Честно скажи… ебал?

– Ебал! Ещё как ебал! – так же напористо проговорил – выдохнул Андрей, но напористость эта была весёлой, азартной, ничуть не страшной; интонация, с какой Андрей подтвердил факт полового сношения, была подобна весеннему ветру, упруго бьющему в лицо: «ебал! ещё как ебал!»

– Значит, вчера… я вчера был пьяный – я ничего не соображал… и ты этим воспользовался – ты меня выебал пьяного, – отозвался Никита, глядя Андрею в глаза; такой сценарий событий минувшей ночи Никите был более – менее понятен, точнее, такой сценарий объяснял для Никиты, как и почему всё это могло случиться. – Ну, бля, дела… – протянул Никита, обращаясь не столько к Андрею, сколько к самому себе.

Никита произнёс последние три слова с чувством растерянности и вместе с тем с чувством удивления, что такое могло случиться – могло с ним, с Никитой, произойти, – осознание того, что его ночью трахнули, для Никиты прошло совершенно безболезненно, без истерики и надрыва, и всё это потому, что Никита пребывал в совершенной уверенности, что он, Никита, не голубой… да, это случилось; парень, лежащий сейчас сверху, судя по всему, не врёт – он, этот парень, действительно его, Никиту, сексуально поимел, но в понимании Никиты это был контакт исключительно физический, напрочь лишенный какой – либо внутренней – душевной – вовлечённости в действо… это был сугубо технический момент, и не более того, – так это видел – понимал Никита, наконец – то осознав – осмыслив, что его, пьяного, ночью поимели… конкретно поимели – в жопу!

– Да, ты был пьяный, – улыбнулся Андрей, – и я этим воспользовался… я дважды, Никита, этим воспользовался: сначала я тебе вставил, а потом я тебе подставил… ну, ты был пьяный – ты ничего не соображал, и потому, наверное, ты натянул меня в зад с превеликим удовольствием… классно это сделал! Трахнул меня, ничего не соображая… – Андрей, глядя Никите в глаза, рассмеялся.

– Я тебя тоже… тоже ебал? В жопу тебя ебал? – переспросил Никита, и глаза его вновь невольно округлились от удивления; собственно, Андрей об этом уже говорил – проговаривал это – в самом начале, когда отвечал на Никитин вопрос, кого они трахали, но акцент в разговоре переместился на пассивную роль Никиты, и потому Никита совершенно искренне удивился, на этот раз не просто услышав, а р а с с л ы ш а в то, что сказал – повторил ему Андрей.

– Блин, ну что за слова! – Андрей, укоризненно качая головой, шутливо поморщился. – Ты не в жопу меня ебал, а в попу… или, если тебе не нравится слово «попа», совершил со мной анальный половой акт – анально меня трахнул, и сделал ты это с большим удовольствием… а до этого мы друг другу кончили в рот. И всё это было, Никита, лишь потому, что ты был пьяный – ты был беспомощный, ты ничего не соображал, а я этим нагло воспользовался… изнасиловал бедного мальчика – со всех сторон изнасиловал! Так получается? – В голосе Андрея прозвучала легкая, но вполне различимая ирония.

Никита, не отвечая, смотрел на Андрея, и по взгляду Никиты Андрей видел, как Никита медленно переваривает – заново осознаёт – осмысливает – новую порцию информации о минувшей ночи… и эта новая информация для Никиты была куда важнее, чем информация предыдущая! То, что Андрей, воспользовавшись опьянением Никиты, мог совершить с ним половой акт – это было одно… а то, что Никита сам – сам! – трахал Андрея, причём делал это, как сказал Андрей, с превеликим удовольствием – это было совершенно другое… принципиально другое!

В первом случае Никита был жертвой – никакой ответственности за совершенный с ним половой акт он, Никита, не чувствовал, потому что т а к о й акт для него, для Никиты, не мог быть сексом, а следовательно, сам Никита никаким образом не делался от такого траха голубым… здесь для Никиты всё было ясно и понятно. А вот во втором случае… если он, Никита, точно так же трахал Андрея, да еще и делал это с удовольствием, то это значит, что никакого принуждения не было, и не было никакого беспомощного состояния, а был самый настоящий секс – был взаимный трах… а перед этим они друг у друга сосали – брали в рот, один одному отсасывали… и он, Никита, от всего этого тащился – он испытывал удовольствие?

Тогда получается, что это был секс – настоящий секс… и тогда получается, что он, Никита, делавший всё это с удовольствием… он – кто? Голубой? Но мысль о самой возможности такого никогда у Никиты не возникала – эта мысль была ему не просто чужда, а вообще никогда не приходила ему в голову, никогда такая мысль его не посещала… и вот – на тебе: здравствуй, жопа, новый год… лёжа под Андреем, Никита смотрел Андрею в глаза, и во взгляде Никиты Андрей отчетливо видел вопрошающую беспомощность – искреннее непонимание, как и почему всё это могло случиться… как т а к о е могло случиться?!

– Ничего я не понимаю… – проговорил Никита, нарушая паузу. – Не понимаю…

– Что ты не понимаешь? – улыбнулся Андрей, любуясь Никитиной непосредственностью; сладострастно вдавливаясь пахом в пах Никиты, Андрей легонько – совершенно ненавязчиво – вновь двинул бёдрами. – Никита… что тебе нужно объяснить?

Во всём облике Андрея – в его взгляде, в его улыбке, в интонации его голоса – было что – то такое, что невольно располагало, настраивало на искренность, на ответную улыбку… был во взгляде Андрея, в интонации его голоса, в выражении его лица какое – то непонятное для Никиты очарование, и Никита, глядя Андрею в глаза, неожиданно для себя самого улыбнулся в ответ, – Никита всё так же лежал под Андреем, раздвинув ноги, чувствуя животом напряженно твёрдый, горячий Андреев член, и ладони Никиты по – прежнему были на Андреевых ягодицах, но не это было сейчас главным… «что тебе нужно объяснить?» – спросил Андрей… да всё, бля! Всё нужно было объяснить… может, этот Андрей – голубой… ну, то есть, настоящий голубой – и потому он тащится от такого секса… может такое быть? Может… или не может? А он, Никита… он сам от чего тащился ночью? И сейчас вот… сейчас он лежит под Андреем – и у него, у Никиты, тоже стоит, и ему, Никите, это приятно… очень приятно… почему?!

– Я вот что не понимаю… – Никита, глядя Андрею в глаза, непроизвольно облизнул вдруг пересохшие губы. – Мы ночью ебались, как ты говоришь… ну, то есть, друг друга… в жопу друг друга… так?

– Так, – отозвался Андрей. – В жопу друг друга… пусть будет «в жопу», если тебе это слово больше нравится, – Андрей улыбнулся. – Ну, и что тебе непонятно? Отличный секс! Ты ничего, Никита, не помнишь… и здесь я одно лишь могу сказать: жаль, что не помнишь! Но это ведь дело поправимое… правильно я говорю?

– В смысле? – не понял Никита.

– В смысле, что сейчас мы всё повторим… да? Никита… скажи «да»…

Андрей, горячо выдыхая последние три слова, раз и другой сладострастно сжал, стиснул ягодицы, и Никита, совершенно не чувствуя никакого внутреннего протеста, тем не менее дёрнулся под Андреем, стараясь то ли высвободиться, то ли прекратить эти движения, напоминающие – имитирующие – половой акт.

– Бля… хуля ты это делаешь – словно ебёшь меня? Как голубой, бля… тискаешь меня, как девку! Всё утро тискаешь…