Мы взяли Город! Да, мы всего лишь неотесанные варвары, но Город уже наш! Пусть не все очаги сопротивления были подавлены, и город все еще продолжал защищаться, но уже больше по инерции, как только что изнасилованная девственница под уже вторым солдатом, разрывающими ее плоть. Но ничего, к наступлению утра последний мужчина будет умерщвлен, а все богатства Города и его женщины будут принадлежать только нам.

Я, честно говоря, и не собирался помогать убивать последних изнеженных хлюпиков, собравшихся, как крысы, в подвалах отчих домов или изо всех силенок стаскивающих хлам на баррикады. О, нет, с этим справятся даже тыловые крысы. У меня есть дело поинтереснее – это моя Охота. Я, вожак сотни, имею право немного поразвлечься, а драгоценности Города от меня не убегут: мои верные воины награбят и на мою долю.

Итак, пропустив вперед сотню, я свернул с широкой улицы в узкий проход между домами. Явственно попахивало дымом – должно быть уже занялся чей – то дом. Я выбрал дом побогаче и с разбегу высадил дверь. Первое, что я услышал, была тишина. Но тишина – мой друг и я стал вслушиваться, пока не разобрал тихие звуки и не отделил один от другого. Чье – то дыхание.. прерывистое, испуганное: так дышит зверь, попавший в ловушку. Да! Я – Охотник, а ты, затаившееся человечье существо – зверь: зверь, попавший в расставленную армией дикарей, ловушку. Дикари, варвары – так презрительно называли вы, жители Города, нас, лесных жителей. Вы нас недооценивали и теперь жестоко поплатились за это! Я пошел на звук. Ближе, ближе: вот. Тут. Я резко открыл дверь чулана, вынеся с одного пинка хилый засов. На первый взгляд здесь никого не было, но это только на первый взгляд, да и то, если бы смотрел не я. Вон, в углу чуть пошевелилась груда шкур. С победным рыком я прыгнул и поддел топором край верхней шкуры. О, это была та самая добыча, о которой только может мечтать воин! Это была награда за промозглые ночи, когда стоишь на страже не смея сомкнуть глаз, за утомительные переходы, за жаркие битвы. Под ворохом шкур сжалась в комочек девушка, почти девчонка, наряженная в богатые тряпки и обвешанная золотом, как будто это простое железо! Да если бы у меня было бы столько денег, сколько стоили эти побрякушки, я бы никогда не стал воином, купил бы дом, женился бы на хорошей девушке: Моя Тара давно вышла замуж за торговца или кузнеца побогаче меня, за парня, который смог собрать выкуп за невесту. Из моего горла донеслось клокотание: Услышав это, девчонка, лежащая передо мной, сжалась еще больше, хотя мне казалось, что это невозможно. Я ухмыльнулся: что ж, добыча, поиграем. Первым делом я сорвал с нее все безделушки и запихнул их в карман – кто знает, может потом в запарке будет не до того. Наконец ее прорвало: она зарыдала, умоляя отпустить ее, она говорила, что скоро вернутся ее отец и братья и дадут за нее много – много денег, а если мне покажется мало, то они убьют меня. «Твои близкие давно мертвы, – сказал я, – Никто не придет за тобой! А все, что мне надо, я возьму сам!» Я взял ее за косу и вздернул на ноги. Она истошно завизжала. Кричи, кричи, – подумал я, – мне нравится это. Потом я левой рукой содрал с нее платье. Она оказалась стройна и хороша собой, хоть грудь ее чуть маловата на мой вкус, ну да ничего, вырастет, если девчонка сможет выжить. Кожа ее была необычного золотистого цвета а сосцы, сморщенные от страха и холода маленькие бусины, цвета дубовой коры. Правой рукой она пыталась избавиться от моей руки, крепко сжимающей ее пшеничного цвета косу, а левой прикрывала срам, заросший вьющимися полосками. Я отодрал ее руку и несильно ударил по лицу:

– Не кривляйся, стой прямо. Я не сделаю тебе плохо, если будешь послушна. Кто знает, может, возьму тебя в рабыни. Или даже в наложницы.

Но она не послушалась меня, лишь зарыдала еще громче.

Я повалил ее на шкуры лицом вниз и зажал ее руки над головой. Так, надавливая на ее крестец коленом, я мог быть уверен, что глупышка полностью в моей власти. Стянув поясом ее запястья, я решил, что пора приступать к делу и рывком раздвинул ее ноги. Она закричала так, что мне показалось, мои уши лопнут. Я наслаждался ее бессилием. Связанными руками она могла лишь приподняться над полом, выгибая спину, не в силах перевернуться. Я не торопясь высвободил своего жаждущего зверя из тенет штанов. Но я хотел оттянуть сладкий миг первого проникновения в не знавшую ключа дверцу и сначала засунул в тайные ворота палец, проверяя целостность замка. Замок был не тронут. Значит, первым завладею сокровищем именно я! И, воодушевленный этой мыслью, я двинулся на приступ. Сначала узкая дверь не хотела пускать моего восставшего воина а девчонка, почувствовав что вот – вот случится, стала извиваться с новой силой. Тогда я ударил ее по сочным булочкам попы, вызвав из уст моей добычи очередной вопль боли – на этот раз я ударил ее сильно, а рука у меня тяжелая.

– Ну что, богатенькая, никто из твоих хахалей так не ухаживал за тобой? – спросил я, – терпи и будь ласкова, а не то не увидишь синего неба и ясного солнца никогда боле.

Она чуть затихла и перестала дергаться. Пользуясь моментом я вошел с размаху, Разрывая то препятствие, которая сама природа воздвигла на нашем пути. Девчонка опять заорала и задергалась, но теперь ее рывки были мне даже приятны и увеличивали мое наслаждение. Хоть ворота и были сухи, а райская роса и не думала появляться, я пахал это поле до седьмого пота, проникая в тайный вход под разными углами, чтобы доставить себе наибольшее наслаждение, а ей – наибольшую боль. Ибо боль смиряет гордыню, а смирение ей еще пригодится. Наконец я вторгся в ее тайник последний раз, изливая жизненный сок в ее измученное лоно, и вышел. Она всхлипнула жалостно и свернулась калачиком, пытаясь достать связанными руками изорванную плоть, над которой я надругался. Наконец ей это удалось и, прижав пальцы к окровавленной дверце, она зарыдала снова, будто оплакивая потерянное девство. Но я еще не наигрался с этой дичью. Мне хотелось объездить эту кобылицу и насытиться ее унижением и смирением.

Я почувствовал, как зашевелился зверь в штанах, вновь готовый к кровавой трапезе. Я сделал шаг по направлению к жертве и, услышав, она вздрогнула и повернула ко мне заплаканное лицо. Между пальцами ее просачивалась кровь.

– Не надо больше, прошу Вас.. мне так больно: не надо: – шептала она.

Но я был непреклонен. Перевернув ее на спину я отнял ее связанные руки от лона и прижал к полу над ее головой. Левой рукой проверил, не появилась ли райская роса на ее лоне, но нет, и в этот раз было сухо, только кровь замочила мои пальцы. Дурочка, если бы расслабилась, в этот раз было бы легче, а так: и я вновь вторгся в ворота, не смотря на то, что девчонка взвыла и заметалась опять. И во второй раз я вбивал кол и вытаскивал его множество раз, пока не вспотел и излил живительную влагу. Тут моя жертва прикрыла глазки и в бесчувствии откинулась на шкуры. Ну этого не надо! Я быстро привел ее в чувство двумя оплеухами и решил напоследок преподать ей настоящий урок. Вновь перевернув ее на живот, я раздвинул ее ягодицы и всадил свой перемазанный в крови ее лона и моем семени кол ей в попу. Я думал, она не сможет завопить громче, чем вопила до сих пор, но она орала, как будто ее резали. Хотя это было недалеко от истины. Ее узенькая попка не была предназначена для такого внушительного инструмента, как мой и поэтому я порвал ее, входя и выходя вновь. Крики ее были, должно быть, слышны по всему городу, так что не удивительно, что к тому времени, когда я выпустил из себя последнюю на этот раз струю семени, в дом вломились мои воины. Быстро найдя нас по ее воплям (ну я же говорил, что не надо кричать) они встали вокруг и хвалили меня с удачной находкой. Полностью удовлетворенный, я пожаловал это сокровище своим воякам на неделю. А если она выживет, то будет хорошей, покорной и исполнительной рабыней. А нет – так хоть ребята мои потешатся.

Потом пятеро бойцов остались с ней, уж больно не терпелось им вкусить женской ласки, а я с остальными пошел охотиться дальше.

Мы нашли еще много интересного, только это уже совсем другая история: