Поле, русское поле,

Светит Луна или падает снег…

Какая Луна, когда на дворе день белый? И откуда среди лета снег? Ну, не совсем средина лета, но и не зима же. Июнь. А вот поле есть. Поле без конца, от края до края, до горизонта. И всё поросло красными маками. Да так густо, что и зелени почти не видать. Только кармин цветов. И по этому полю в обнимочку идут куда глаза глядят Пашка с Элькой, соседкой-татарочкой Не чистая, полукровка, да всё одно — татарка. А чему дивиться? Апосля нашествия Орды у нас едва не в каждом есть хоть капля татарской крови. Говорят чистая кровь русичей лишь на Севере осталась, куда татаре не добрались. А просто их коням жрать нечего было. А татарин ли, монгол ли без коня, что милиционер в бане без пистолета. Правду говорят: поскреби любого русского, татарин и вылезет.

Давно Пашка на Эльку засматривался, давно клинья бил, да всё мимо да мимо. И не сказать, что девчонка как-то отрицательно относилась к Пашке. Нормально. Только вот гулять с ним не соглашалась ни в какую. Выросли в одном дворе, вот и не воспринимала его как парня. Скорее как брата. А кто с братом гулять станет. Ни поцеловаться, ни потискаться, ничего такого. Вот и дружили, как пионеры. А тут Элька, словно королева, обратила внимание на своего верного пажа и снизошла до прогулки с ним. Вот и приминали они красивые цветы, идя невесть куда. Им было без разницы. Просто шли, разговаривая, и им было хорошо вдвоём. Где-то в вышине звенел жаворонок, в траве шмыгали какие-то букашки, стрекотали кузнечики. И вся эта какофония складывалась в музыку лета. Жаль не композитор Пашка и вообще ни разу не музыкант. А всё медведь виноват, который, видать, уши Пашке в детстве оттоптал и потому Пашка едва ли мог отличить ноту «До» от ноты «Ля». По крайней мере учительница пения в младших классах так и не смогла от него добиться чего-то вразумительного, музыкального. Зато пел Пашка, пусть и без слуха, громче всех в классе. Не в ноты, перевирая мелодию, но старательно выводил рулады. И потому ни гитары, ни пианино, ни сраного горна с барабаном ему не доверяли. А был бы музыкальный слух, записал бы эту музыку лета. Да ну её, ту музыку, когда рядом с тобой идёт такая девушка и не против, что ты смело обнял её за талию и твоя рука нет-нет да соскользнёт с талии на то место, откуда у людей ноги растут. Кстати, к слову сказать, что это место, что ножки у Эли на зависть.

Шли, останавливаясь, целовались до остановки дыхания и снова шли, пока не отдышатся. А потом опять целовались до головокружения. И в какой-то момент, когда целовались в очередной раз, Пашка с удивлением обнаружил, что Элины брючки странным образом куда-то исчезли и его руки ощутили бархат кожи Элиной попы.

Пашка в испуге отдёрнул руку. Вдруг Эля обидится. А она оторвалась от его губ, спросила

— Паш, ты что?

— Эля, можно?

Что можно было понятно без уточнений. Эля тихонько засмеялась

— Можно, Паша, можно. Тебе всё можно.

Сердце рвануло куда-то в вышину, туда, где невидимый жаворонок пел свою песню. Дыхание перехватило, как у той вороны, у которой в зобу дыханье спёрло. Тут не кусок сыра, тут намного лучше, вкуснее. И Пашкины руки уже смело начали изучать Элино тело. А её руки теребили пояс Пашкиных брюк, расстёгивали молнию и стягивали с него одежду. А Пашка исступлённо целовал Элю. Целовал губы, шею, целовал выступающие холмики грудей под кофточкой, целовал животик, Венерин холмик. Эля чуть раздвинула губы и напряглась, Пашка приник к ароматному…Ну как бы поэтичнее назвать то, что Пашка целовал взасос, вытягивая оттуда слегка пахнущую мускусом вкуснейшую влагу. А Эля теребила Пашкины волосы, гладила их, прижимая его голову к своей промежности и лишь шептала

— Паш, Паша, Пашенька…Милый, любимый! Пашаааа!

Она напряглась, застонала, прижала Пашкину голову к себе. Через какое-то время отпустила.

Пашка совершил обратный вояж от нижних Элиных губок к верхним. Элька со стоном прошептала, словно опасаясь, что её кто-то услышит

— Паш! Паша! Я тебя хочу!

Неужели?

Среди ясного неба прогрохотал залпы салюта, рассыпались фейерверком, симфонический оркестр Большого театра грянул музыку, земля закачалась и травы расступились, приняв в свои объятья влюблённых

Пидорасы! Бидорасы! Твари конченные! Чернильную каракатицу им в глотку через жопу. Каракатицу Пашка видел. Недавно смотрел по телевизору «В мире животных» и дядя Коля Дроздов рассказывал про эту хитроумную тварь. Чего бы ещё пожелать этим сволочам, достойным потомкам инквизиторов, придумавших будильник. Сссууукиии! Твари конченные! Бляди! Такой сон обломить. Нет, каракатицы им мало.

И Пашка принялся придумывать способы казни для изобретателя будильника. Оживлял, сволоту, и снова пытал, умервщлял. Так могло бы продолжаться долго, да надо было вставать. И без того обгаженное настроение упало ниже городской канализации. Пашка вспомнил, что сегодня в третий раз идёт сдавать курсовик грымзе еврейского происхождения — Саре Абрамовне. Тоже та ещё сука — два раза завалила. Так антисемитом станешь и будешь в любой беде искать еврейский след. Хотя вот Юзик, пацан из соседнего подъезда, вовсе на еврея не похож, хотя еврей чистокровный. И мама у него нормальная. Юзька в драке труса не празднует, товарищ надёжный, не жмот. А эта…Может всё же есть какая-то градация между евреями и жидами?

Этим вопросом Пашка замудряться не стал. Некогда. Умылся, пожевал чего-то, что нашёл в холодильнике, оделся и потопал в институт. Настроение ещё то и шёл Пашка будто на каторгу, едва передвигая ноги. Ему припомнилось, как о таком настроении как-то выразилась мамина подруга тётя Таня

— На работу иду, будто на аборт. Так не хочется, но знаю, что надо.

Аборт Пашке не грозил, а вот желания особого не было. Третий раз идёт на это рандеву. Не сдаст, можно рисовать паровозик с вагончиками и в одном из окошек вагона рисовать себя. Лысого, в необмятой форме новобранца, едущего — Ту! Ту! — туда, где принимают таких нерадивых студентов — в ряды Рабоче-Крестьянской доблестной Красной Армии. Денег на отмазаться нет и не предвидится. Пашка представил как будет над ним, сиротинушкой, издеваться эта…Нет, не будем поминать всуе. Это как нечистого помянуть. Помянул — он тут как тут. А вот и родимое крылечко не менее родного института. На крыльце весёлые и радостные стоят девчонки. Им что? Им ряды СА не грозят. Пашка тяжко вздохнул. Не то, чтобы он был таким уж уклонистом. Просто обидно, когда кто-то, имеющий папашу с лапой и с баблом, не думает про службу, твёрдо зная, что в любом случае отмажут. А тут…Эх, жисть моя жистянка!

Высокая двустворчатая дверь альма матер гулко бухнула, ощутимо поддав под зад не успевшего проскочить Пашку. Бля, ещё и эта туда же. И без того настроение хуже некуда.

Пашка добрался до третьего этажа, постучал в дверь аудитории, приоткрыл створку и засунул внутрь голову

— Можно?

А спрашивать-то и не у кого. Нет никого. Ауууу! Людииии! Отзовитесь! В ответ лишь эхо. И куда пропала эта экзекуторша?

Тут кто-то легонько похлопал Пашку по спине. Он резко развернулся. Вот она, Сара свет Абрамовна, во всей своей красе. Небольшого роста, черноволосая, с классическим еврейским носом. Пашка кхекнул, прокашлялся, проявил вежливость

— Здрасьте, Сара Абрамовна. Я вот…Вы мне назначили. Ну и вот.

Пашка протянул преподше папку с курсовиком. Та постояла, пристально глядя на Пашку хмыкнула

— Готов? Точно готов? Молодец! Только вот что, Данилов, у меня сейчас времени нет. Извини, ректор собирает на совещание. Если ты не против, то подходи после пяти — Она на минутку задумалась. — Знаешь, наверное лучше, если ко мне придёшь домой. Я точно не знаю, как освобожусь, а дома после семи точно буду. Может раньше. Помнишь, где я живу?

Ещё бы не помнить. Будучи первокурсником помогал перевозить мебеля на новую квартиру. Еврейка, она еврейка и есть. Нанять грузчиков жаба задавила, а вот студиозов припахать — милое дело. Это сладкое слово халява. Пашка замотал головой, соглашаясь.

— Данилов, не тряси так головой, оторвётся. А она тебе ещё пригодится. Тебе ещё два года учиться. Пока свободен. Буду ждать вечером.

Пашка добросовестно припёрся к назначенному времени и теперь сидел на лавочке у подъезда, терпеливо ожидая экзаменаторшу, чтоб ей…Вообще-то не поминай всуе, ведь ещё ей сдавать курсовик, а вдруг мысль вещественна? Кто знает, что там метафизики нагородили, вместе со всякими апологетами новомодных течений. Так вот пожелаешь чего человеку, а оно возьми и возвернись к тебе же. На фиг, на фиг. Лучше уж на лавочке сидеть, ногой покачивать. Благо вечных старожилов лавочек, как в других дворах, не наблюдалось никто не комментировал ни самого Пашку, ни его одежду. Ничего вообще. И потому он точно знал, что пока ещё не наркоман, не алкаш и что там ещё у бабушек в определениях. Обычно, если этим внештатным особисткам попадается на глаза девушка — проститутка, наркоманка и вообще блядь конченая. Парень — наркоман и пьяница. Благо в шпиёны не записывают. Говорят, что в одном из домов соседи собрали деньги и купили своим старушкам путёвку в Голландию, чтобы они посмотрели на настоящих наркоманов и проституток. Врут, поди. Зачем куда-то ехать, когда их и здесь пруд пруди.

А вот и явление Сары народу. К дому подкатила тачка и из неё выбралась дама еврейской наружности. Это внутри у Пашки что-то кипело. Каких-то особых признаков еврейства в Саре Абрамовне, кроме имя и отчества, не наблюдалось. Скорее проглядывало что-то ближе к Кавказу. Ну да Пашуня пришёл сюда не в родословных разбираться, а курсовик сдавать.

Преподша увидела студента, терпеливо ожидающего её на лавочке, подошла. Пашка вежливо оторвал свой зад от лавки, поздоровался

— Добрый вечер, Сара Абрамовна.

— Виделись, Данилов, виделись. Держи.

Она сунула в руку Пашке пакет и пошла к подъезду. Тот поплёлся следом. От преподши шлейфом растекалось благоухание духов и чего-то явно спиртного. И не банального пива или водки. Пахло дорогим вином. Ну так кто на что учился. Электронный замок мяукнул, открываясь, пара вошла в подъезд. Лифт мигом домчал до нужного этажа. Позвенев ключами, хозяйка отворила двери.

— Проходи, я сейчас. — И уже скрываясь за дверями туалета, вспомнила — Пакет на кухню поставь.

Пашка занёс на кухню пакет, поставил на стол. Огляделся. Мда, богато живут преподаватели. Мебеля, техника. Огляделся и вышел в прихожую. Скромно встал у стеночки, подпирая её своим плечом. За закрытыми дверями туалета послышался шум воды, что-то брякало, потом затихло. Хозяйка открыла двери, вышла.

— А ты что тут стоишь, как бедный родственник? В комнату проходи.

И пошла впереди, показывая куда идти.

— Вот тут я живу. Проходи, садись на диван. Ну что, готов к труду и обороне?

— К какой обороне? — Пашка сглотнул слюну. — От кого?

— От меня. Я буду тебя пытать, а ты отбиваться. Готов?

Пашка шутливо вскинул руку в пионерском салюте

— Всегда готов!

— Молодец. Показывай, что там у тебя.

И Паша робко протянул папку с курсовиком севшей напротив него преподавательнице.

Та каким-то хозяйским движением закинула ногу на Пашкино колено, не сделав попытки взять папку с бумагами. Пиджачок, застёгивающийся на одну единственную пуговицу, распахнулся. Епть! Тётка презирает лифчики? Так с её небольшими титьками такое вполне терпимо. Пашка, у которого проснулись естественный рефлексы, попытался отодвинуться, как-то, не обижая хозяйку, убрать её ногу со своей. Ситуация какая-то не совсем понятная. На возраст своих партнёрш по постели Пашуля давно не смотрел, благодарно принимая всё, что ниспослано. Но тут преподша. И как она посмотрит, прояви её студент активность. И просто сидеть, тупо пялясь на титьки и ляжки, тоже не выход. А эта зараза хихикнула, потянула Пашку за собой, заваливаясь на диван.

— Я же обещала пытку. Это лишь начало.

И прижала Пашкину голову к промежности, А для верности, чтобы не вырывался, скрестила ноги, захватив в их плен своего студента. Пашка, принюхавшись, понял: Подмылась, сучка, готовилась. Придётся ебать. И приняв это решение, осмелел. Сдвинув в сторону ткань ажурных трусов, губами и подбородком раздвинул коротко стриженные волосы, половые губы и лизнул открывшуюся мякоть пизды.

— Аххх! — Тело Сары выгнулось, подалось навстречу умелому языку. — Ещё!

Пашка мысленно хмыкнул: Сколько лизано-перелизано, начиная с писек и писюнек родственниц, и заканчивая письками подруг. Одной больше, одной меньше — какая разница. Тем более, что Сарина пизда не воняла, скорее пахла приятно. Видать чем-то побрызгала, кошёлка старая. И Пашка шевелил языком, старательно отрабатывая зачёт. Не всё преподам — мужикам студенток пялить. Оказывается и преподши- женщины тоже могут пользоваться своим положением. Пашке даже стало смешно. В диковинку, когда не выпрашиваешь, не лезешь к бабе, а она сама тебя почти что насилует, не интересуясь твоими хотенчиками. А хотенчики бугрили штаны, просясь на волю.

Сара застонала, сжала ноги, сдавив Пашке голову. Расслабилась.

— Ну вот, на тройку, считай, сдал. Теперь на четвёрку? Или трояка хватит?

Пашка возмутился.

— Чего это трояк?

Сара встала с дивана, стянула с себя трусы, приказала Пашке.

— На пол садись.

Сел. И что дальше? А дальше насильница, иначе её не назовёшь, присела над Пашкиным лицом.

— На четвёрку надо стараться. Приложить больше сил. Начинай сдавать, а я оценю.

— Молодец! Молодец! — Придерживая рукой задранную юбку, постанывала, не забывая хвалить старательного студента. — Клитор пососи. Уммм! Мальчик мой, ещё!

И Пашка давал ещё и ещё. А эта профурсетка, быстро кончив в первый раз, не торопилась получить ещё один оргазм, растягивала удовольствие, лишь комментировала действия студента и умело руководила ими, подсказывая на что стоит обратить внимание Пашкиному ласковому и умелому языку. Нууу, наконец-то! Сжалилась судьба над Пашкой. Сара коротко вскрикнула, кончая. Какая она влаго обильная. Потекло, будто из прорвавшейся трубы. Сара сама вытерла Пашкино лицо, скомандовала

— Сядь! И сними штаны!

А куды крестьянину податься? Увяз язычок, так и члену пропасть. Подчинился. Сара посмотрела на Пашкиного лучшего друга и напарника по плотским утехам, даже потрогала.

— Сиди, я сама. Только направляй.

И вновь Пашка в пассивной роли. Получается, что не он ебёт, его ебут.А Сара Абрамовна не спеша насаживалась на Пашкин кол, замирала на мгновение, чтобы вскоре двинуться назад, делала несколько быстрых движений задом и вновь насаживалась не спеша. Гурманка, блин! Любительница сладкого. А пизда у неё ничего, не расхлябана. Член входит плотно, растягивая губы. Пашке, откинувшемуся на диване в полусидячее положение, было прекрасно видно, как хуй с пиздой милуются, ведя неторопливую беседу. Но вот Сара задвигала жопой быстрее, заспешила и Пашка почувствовал, что вот-вот, прямо сейчас будет ядрёный взрыв с обильным выбросом поражающего вещества. Благо запасов того вещества скопилось достаточно. И едва Сара прижалась своим лобком к Пашкиному, ухватил её за жопу, потянул к себе, плотно прижимая и взорвался.

Отдышались.

— Ну что, четвёрку заработал.

— Пашка заворчал

— Я старался, а тут…

Преподша перебила его

— Хочешь отлично?

— Хочу.

— Раздевайся и иди в ванну. За ночь сдашь на отлично?

— Сдам!

Пашка, придерживая спадающие штаны, поплёлся в ванну. Да, блин, такой зачёт он и представить не мог.

Утром Сара Абрамовна, наливая Пашке ароматный, не растворимую бурду, кофе, спросила

— У тебя ещё хвосты есть?

И смотрит внимательно. Ночь не прошла даром. Губы опухли от поцелуев, под глазами синие круги, походка морская, вразвалочку.

— Есть.

— У кого?

— У Людмилы Эдгаровны.

— Хочешь сдать? Я договорюсь. Ты парень старательный, сильный. Есть вариант сдать на отлично. Договариваться?

— Да. А как я узнаю?

— Она сама тебя вызовет.

Пашка вышел из подъезда, вздохнул полной грудью. Армейский поезд поедет без него. Чего он там, в той армии забыл? У него там ни родни, ни знакомых. Достал зачётку и убедился, что пятёрка никуда не делась и это был не сон. Повернулся к окнам Сары Абрамовны. Она стояла у окна. Помахал ей рукой. Она помахала в ответ и послала воздушный поцелуй. Пашка улыбнулся. А есть же среди евреев нормальные люди, есть. И Сара Абрамовна одна из них. Ещё раз вздохнул и подумал о предстоящем экзамене. Всё, никаких шмар, надо силы копить. Если и Людмила такая же спермодавка, как эта, то сил понадобится много. Тихонько засмеялся, вспомнив старый анекдот про Василия Ивановича и сметану. А что, тоже вариант. И счастливый, довольный проведённой ночью и полученной пятёркой, пошёл на остановку транспорта.