Не дрочил, не подсматривал, и даже не фантазировал по поводу своей матери.

Нет, не было у меня такого, о чём пишут некоторые парни, которые, по их словам, уже с детского сада мечтали переспать с мамой.

На мать я никогда не онанировал, не потому, что она у меня некрасивая. Вовсе нет, даже напротив, мамаша имела неплохую фигуру и на лицо симпатичная, шатенка с длинными каштановыми волосами, спадающими на плечи, которые она закалывала на голове в шиньон. ​ Обладательница выразительных зелёных глаз, аккуратного носа и чувственных губ, мама Женя была привлекательной женщиной.

Но несмотря на свою природную красоту, мама выглядела не сексуально, она работала учительницей в школе и одевалась соответственно — в строгий чёрный жакет, белую блузку, и длинную юбку ниже колен, а также мать никогда не красилась и носила очки, которые вообще-то ей шли. ​ Я не представлял свою мать без очков.

Возможно из-за одежды и стеснительности на работе и в быту, моя красавица мама и не вызывала во мне сексуального влечения.

Дома мать одевала длинные халаты до пят и так всё время ходила. Я никогда её не видел в ночной рубашке, или в лифчике, не говоря уже о трусах.

А вот соседка, тётя Лена, жившая с нами на одной лестничной площадке, одинокая сорокалетняя разведёнка, красивой женщиной вовсе не была, но эта, конопатая, низкорослая и полноватая блондинка с голубыми глазами, была объектом моей дрочки в школьные годы.

Тётя Лена работала официанткой в ресторане, жила в однокомнатной квартире без мужа и детей и была слаба на передок. Она частенько возвращалась домой пьяная, да не одна, а в обществе очередного ухажёра, которые, как правило, долго у неё не задерживались.

Некрасивая и конопатая тётя Лена, ярко красила красной помадой губы, подводила глаза синими тенями, носила тугие обтягивающие юбки выше колена, под которыми её толстая жопа выглядела соблазнительно. А ещё у моей соседки с первого этажа, были широкие гладкие ляжки и приличные сисяры, двумя большими холмами, выпирали под одеждой.

И на эту сорокалетнюю, конопатую блядь с большой грудью и толстым объёмным задом я дрочил по несколько раз в день. Представляя, как спасаю тётю Лену возле ресторана от пьяных хулиганов, и она в благодарность ведёт меня к себе в квартиру, где я ебу её в позе «раком» через жопу.

Но, тем не менее, по злой или не злой иронии судьбы, стройные ножки матери первой из женщин сомкнулись на моих бёдрах, и я нисколько об этом не жалею, да и она тоже.

И произошло это приятное для нас с ней событие благодаря моему раздолбаю папаше и его пристрастию к водке.

Отец, когда не пил, был нормальным мужиком, работящим и тихим. Про таких в народе говорят: «И мухи не обидит». Но стоило папаше напиться, как он моментально превращался в зверя. И тогда для нас с мамой дома начинался настоящий ад.

Отец приходил домой и избивал мать, да и на меня набрасывался с кулаками. И что было характерно, на работе или на улице чужих людей он не трогал, а именно вымещал свою пьяную злобу на домашних, периодически избивая жену и сына.

Мать шла на работу в школу с синяками и разбитыми губами, которые она старалась маскировать под слоем пудры и крема. Отец незаслуженно обвинял мою скромницу и домоседку маму в изменах и избивал.

Деваться нам с ней было некуда, мама детдомовская, да к тому же приезжая, она попала в наш город по распределению после института. Где и познакомилась с мужем, с виду нормальным парнем, впоследствии оказавшимся настоящим домашним тираном.

Нас ещё спасало то, что отец как правило не уходил в длительные запои, его пьянка продолжалась три-четыре дня и он вновь становился нормальным человеком до следующего запоя. А они случались у папаши раз в месяц после получки. Обычно в такие дни, когда отец буянил пьяный и набрасывался на нас с мамой с кулаками, мы с ней уходили из дома и пережидали запой папаши на даче.

Хотя дачей то место, где нам приходилось проводить несколько дней и зимой, и лет­ом можно было назвать с натяжкой. Дачным домиком нам служила обычная будка от «м­ашины-бытовки» — её папаша притащил с ра­боты и установил на участке.

Будка была полностью из железа с окном и дверью. Внутри у ст­ены стоял топчан, на котором можно было поспать, стол и печь буржуйка с трубой, выведенной в стену будки. Вот на этой да­че и в железной будке от «машины-бытовки» нам приходилось пр­ятаться от пьяного отца и в мороз, и в жару.​

Летом железная будка нагревалась на ☀️ солнце и в ней было невыносимо находиться. Хорошо, что рядом с дачными участками протекала река, в ко­торой можно было иск­упаться. ​ А зимой наоборот железо, из которого была сделана автомобильная будка накалялась от мороза и нас с мамой в та­кие дни спасала печк­а-буржуйка, установл­енная внутри бывшей бытовки.

Чтобы не замёрзнуть, нам приходилось пос­тоянно подкладывать в печь дрова, которые мы с мамой запасали заранее, предвидя очередной запой отца. ​ Дачные участки, где стояла наша будк­а, находились на окр­аине города, рядом река, городское кладб­ище и окружная дорог­а. Место даже днём неприветливое и безлю­дное.

Было, конечно, страш­но идти ночью с мамой в сторону кладбища и ночевать недалеко от виднеющихся через дорогу могил. Но дома было ещё страшне­е, отец мог избить или вообще убить в пр­ипадке необоснованной пьяной злобы.

Зимой мы топили печь и ложились с мамой на топчан прямо в од­ежде. Мать прижимала меня к себе, а я ст­арался от неё оттолк­нуться — мне не нрав­ились её сиськи, к которым она меня стар­алась прижать. ​

Молодой был тогда гл­упый.

Так продолжалось до того времени пока я не перешёл в шестой класс. Отец по насто­янию, родственников, которым тоже надоели его загулы, поехал в Москву и закодиро­вался от алкогольной зависимости. ​ И для нас с мамой наступ­или райские дни. Пап­аша не пил и снова стал заботливым отцом и любящим мужем. За­рплату теперь принос­ил домой, а не пропи­вал, как раньше, даже машину купил. Не новую конечно, а подд­ержанный «Москвич», но довольно в прилич­ном состоянии.

Но, как говорится, бывших алкоголиков и наркоманов не бывает. Рано или поздно они срываются. Так и произошло с моим отцо­м. Он честно продерж­ался четыре года и сорвался в запой зимо­й, когда я уже закан­чивал десятый класс.

— Не ходи домой, сын­ок, там отец пьяный. Всю мебель в доме перебил и за мной с ножом &128298; гонялся. — сказала мать, встретив меня на улице.

Был поздний вечер и я шёл от друзей стар­аясь быстрее добрать­ся до дома так как крепкий морозец щипал за ​ уши. Январь в этом году выдался на редкость холодным и полностью оправдывал название самого мо­розного месяца года.

— Как это пьяный? Ве­дь он же закодирован­ный? — переспросил я у матери и судя по её растрёпанному виду и синяку на лице всё понял.

— Был, да сплыл, сын­ок. Не ходи ты домой от греха подальше. У него нож в руке, и он грозится убить и тебя, и меня. — тре­вожным голосом сказа­ла мне мать, видя, что я порываюсь идти в сторону нашего дом­а.

Ростом я пошёл в отца и к восемнадцати годам был видным парн­ем, и если раньше я боялся пьяного папаш­у, то сейчас вполне мог ему накостылять.

— Так давай тогда в милицию пойдём и зая­вление на него напиш­ем. Тем более он с ножом на тебя кидался, мам. За это статья полагается. — предл­ожил я матери, но та в ответ лишь покача­ла головой.

— У твоего отца в ми­лиции родня работает. Если его сейчас за­берут, то утром выпу­стят и тогда нам ещё хуже будет. Нет, по­шли лучше переждём, пока он не протрезве­ет. А потом я на раз­вод подам, надоело жить постоянно в стра­хе. — мама Женя реши­тельно завернула меня с дороги домой и повела за руку по зас­неженному тротуару в другую сторону от нашей пятиэтажки куда я стремился попасть­.​

А я ей подчинился, хотя меня так и подмы­вало набить морду от­цу, но против ножа я ничего не мог сдела­ть, хотя раньше папа­ша за ножи никогда не брался, всегда пре­дпочитал махать кула­ками.​

Идти ночью в мороз на окраину города, где находилась наша да­ча, единственное мес­то, служившее нам уб­ежищем от пьяного па­паши, мне не очень хотелось, да и я мог вернуться обратно к другу Сашке, у котор­ого играл только что в карты и переночев­ать у него дома в те­пле, тем более что я несколько раз у него оставался на ночь, а его родители были не против.

Но моя мама стесняла­сь идти на ночлег к чужим людям с синяками на лице, и мы всегда с ней ночевали на даче в железной будке от машины и сейчас я не мог бросить мать и понуро шёл в её сопровождении по заснеженному тротуару, кроя алкаша отца последними словами.

— Я не пойму, мам, куда ты меня ведёшь, дача то в другой стороне находится? — удивлённо спросил я у матери, когда она, вместо того чтобы идти по центральной улице вниз к городскому кладбищу и реке, где располагались дачные участки, свернула на боковую улицу в район «хрущёвок» — двухэтажных домов, построенных в нашем городе ещё в пятидесятых годах.

— У меня есть место получше, где нам с тобой переночевать, сынок, а в эту собачью будку на дачу я больше не пойду. — ответила мама, прижимаясь ко мне, ведь мы зашли с более-менее освещённой фонарями центральной улицы в темноту, которая царила в старой части города.

Улица, где были расположены «хрущёвки», освещалась редкими тусклыми фонарями, в отличии от центра города. Возможно лампочки на столбах била местная шпана, которой славились «хрущёвки», или коммунальщики не считали нужным освещать эту часть города где жили в основном рабочие с » Сельхозтехники» и так же разная пьянь и уголовники.

В одной из «хрущёвок» в этом районе располагалось общежитие, которое часто фигурировало в милицейских сводках. Здесь то и дело происходили пьяные драки, нередко сопровождавшиеся поножовщиной и горожане старались по ночам сюда не ходить. В одном из старых домов жили несколько моих одноклассников, но сам я тут не часто бывал.

— У тебя есть спички, Костя? Нужно посветить. — мать подвела меня к сараям, стоящим в ряд позади «хрущёвок» незаменимому атрибуту старой части города.

В центре, где были построены новые пятиэтажные дома, сараи и гаражи тоже были, но они располагались на значительном расстоянии от домов, а тут они практически примыкали к домам, что было очень удобно — вышел из подъезда и корми поросёнка, кур и другую живность, содержащихся в деревянных постройках различной высоты и ширины.

— Вот же овца, куда она его повесила? — ругнулась мать, когда мы с ней зашли в покосившуюся от времени сараюшку, где я светил ей не спичками, которыми давно не пользовался, а газовой зажигалкой, сделав пламя побольше освещая убогие деревянные стены придомовой постройки, увешанные различным хламом.

— Вот, нашла, всё время на гвоздике висел, а тут под тазом оказался. — облегчённо вздохнула мать, когда, обыскав все стены сарая, она приподняла оцинкованный таз, в каких обычно стирают бельё, а под ним оказался ключ на верёвочке, висевший на небольшом гвоздике прибитым в стену.

— Можешь тушить свою зажигалку, сынок. Дальше в темноте пойдём, а то подумают, что мы воры, а тут часто сараи обворовывают. — шепнула мне мать, беря меня за руку и выводя из сарая, так как она знала дорогу, а я нет.

— Куда мы идём, мам? И зачем тебе ключ? — спросил я у матери, когда она, всё ещё придерживая меня за руку, зашла со мной в полутёмный подъезд серого двухэтажного дома, откуда пахнуло мышами, затхлостью и квашеной капустой.

Очевидно кто-то из жильцов на первом этаже варил щи из кислой капусты и её запах распространился на весь подъезд.​

— Не задавай дурацких вопросов, Костя. Свети лучше под ноги, а то голову можно разбить, если оступишься. — ответила мне мать, уверенным шагом поднимаясь по лестнице на второй этаж.

Тусклая лампочка под потолком в подъезде горела только на первом этаже, а второй этаж был погружен в темноту и мне пришлось опять достать из кармана зажигалку и светить ею матери и себе под ноги.

— Вот так, свети сюда, мне дверь нужно открыть. — сказала мать, когда мы поднялисьна второй этаж и она остановилась пер­ед дверью угловой кв­артиры под номером семь.

Дверь была обита кра­сным дерматином, а ручка на двери была выполнена в форме гол­овы льва с кольцом в ноздрях.

— Здесь мы в безопас­ности, нас тут никто не потревожит и мож­но спокойно спать, и отдыхать в тепле. — сказала мама Женя, после того как со вт­орого раза попала кл­ючом в замочную сква­жину и открыв дверь, обитую красным дерм­атином, запустила ме­ня внутрь и зашла са­ма, тут же поворачив­ая ключ в двери изну­три на два оборота.

— Чья это квартира, мам, и где её хозяев­а? — шёпотом спросил я у матери стоя с ней в прихожей чужой квартиры в кромешной темноте.

— Тут моя коллега жи­вёт, учительница мла­дших классов, Ниночк­а, Нина Ивановна. Мо­жет ты её видел, выс­окая симпатичная бло­ндинка.​

— Она недавно к нам в школу пришла работ­ать, а квартира эта съёмная, коллега при­езжая и снимает жиль­ё. Но её сейчас нет в городе, в Москву по делам уехала. Верн­ётся через три дня, так, что её квартира в нашем распоряжени­и, мы и при ней можем тут жить. Нина оди­нокая без мужа и дет­ей, а квартира двухк­омнатная, да и мы с ней подруги не разлей вода. ​ — ответила на мой вопрос мать, шаря в темноте по стене рукой и найдя выключатель, щёлкнула им включая в прихож­ей настенный светиль­ник.

А у меня от её ответа тут же встал колом член в штанах. От того, что мне придётся ночевать с матерью в чужой квартире од­ин на один и скорее всего жить тут неско­лько дней, пока папа­ша не пропьётся и мы с ней сможем вернут­ься домой.

Я уже был не тот дес­ятилетний пацан, кот­орый всеми силами от­странялся от маминых сисек, когда она ме­ня к себе прижимала чтобы согреться, пря­чась от пьяного отца в железной будке.

В десятом классе я уже вовсю дрочил и с удовольствием помял бы груди у мамы Жени, ещё не старой трид­цатишестилетней шате­нки.

— Снимай куртку и бо­тинки и пошли на кух­ню, посмотрим, что у Нины в холодильнике! Я дома поужинать не успела как этот де­бил на меня набросил­ся. Только вышла из ванной, а он вернулся домой с работы пья­ный и давай обвинять меня в изменах. По лицу ударил и за нож схватился. Я еле вы­рвалась, накинула па­льто и бегом на улиц­у. — сказала мама Же­ня снимая с себя вер­хнюю одежду и вешая её на вешалку в прих­ожей.

Под пальто на маме был одет только халат, а от её волос шёл аромат шампуня. И со­знание того, что этот халат возможно одет у мамы Жени на гол­ое тело, сильнее под­няло мой член. Ну не будет же мать надев­ать в ванной трусы и лифчик? Для этого ей нужно было пройти в спальню, где наход­ился гардероб, а вый­дя из-под душа, мать накинула на голое тело халат и тут на неё напал пьяный прид­урок муж.

— ​ Проходи, садись за стол, Костя. Я се­йчас нам с тобой ужин приготовлю. — мать выключила лампу в прихожей и зайдя на кухню, зажгла в ней свет.

— Так макароны, соси­ски, рыбные консервы, сыр, ветчина, не густо, но для ужина сойдёт. А завтра я те­бе дам денег, и ты сходишь в магазин за продуктами. Я сегодня зарплату получила и кошелёк у меня в пальто лежал. Так что мы с тобой при день­гах, а там Нина с Мо­сквы вернётся, весел­ее будет. Она девка боевая с ней не проп­адём. — сказала мать доставая из холодил­ьника тарелки с заку­сками.

Сыр и ветчина были заранее нарезаны, а сосиски с макаронами мать разогрела на ск­овороде поставив её на газ.

— Хлеб &127838; в хлебнице, сынок, а открывалка в столе, открой ба­нку с консервами и хлеб нарежь, а я сейч­ас приду. — мама Женя сняла сковородку с макаронами с газовой плиты и поставила её на кухонный стол, за которым я сидел.

Мать ушла куда-то в комнаты, зачем-то за­крыв за собой дверь кухни, а я принялся резать хлеб, как она просила и открывать банку с килькой в томате, попутно огляд­ывая маленькую кухню учительницы младших классов.

Кроме старенького хо­лодильника «Ока» и рассохшегося серванта с покосившимися две­рцами, стола с двумя стульями, другой ме­бели на кухне не был­о. Да и она не могла бы сюда вместиться так как абсолютно не было места.

Я сидел за столом по­чти впритык к серван­ту и максимум за стол могут сесть ещё па­ру человек и всё. У нас тоже была двухко­мнатная квартира, но она гораздо больше по размеру, и в ней за столом на кухне могли сидеть одновременно шесть человек.

Дешёвые обои на стенах, давно некрашеные полы и засиженный мухами абажур на потолке, говорили о том, что хозяйка этой квартиры не стремится как-то облагородить свой быт. Да и со скромной зарплаты учительницы младших классов не сделаешь ремонт. Денег на еду и плату за квартиру едва хватает.

А она ничего эта Нина Ивановна. Я пару раз сталкивался с ней в школе. На вид ей лет двадцать пять не больше, очевидно сразу после института пришла работать в школу. Высокая блондинка, сисястая с озорной, как у девушки-подростка чёлкой на лбу. Только глаза мне у неё не нравились. Наглые и как бы немного на выкате.

Интересно и когда мать и она стали подругами — я их ни разу в школе вместе не видел. До сегодняшнего дня мама Женя про неё ничего не говорила. И откуда моя мамаша знает в каком сарае находится ключ от квартиры её подруги? Она что тут у неё была? А может прав был отец, который обвинял свою жену в изменах? Мама Женя тихоня, но себе на уме. — подумал я, сидя за столом в ожидании ушедшей в комнаты матери.

— Заждался, Костя? Я переодеться решила. Мне эти халаты до смерти надоели. Я в них как клуша хожу. А ведь твоей маме, сынок, и сорока лет нет. — мать зашла на кухню с бутылкой водки в руке, а я, глядя на неё открыл рот от удивления.

Длинный, почти до пят, байковый халат мамаша сняла и надела на себя тонкую синюю кофту и юбку коричневого цвета с ромбами. И что меня поразило в одежде у мамы, то что юбка была короткой — выше колен, и я впервые увидел стройные ножки во всей красе. А ещё у мамы губы были накрашены яркой помадой и даже глаза подведены тенями. Что никак не вязалось с её образом домоседки-училки.

— Что рот открыл, сынок? Непривычно видеть меня такой? А я хочу в этот вечер расслабиться — может впервые в жизни. ​ И никто мне в этом не помешает. — мама Женя поставила бутылку водки на стол и привычным движением руки достала из серванта две рюмки, словно она это делала не первый раз.​

Наверняка Женя сидела за этим столом и выпивала с подругой, а может ещё с кем, раз она чувствует себя уверенно на кухне и вообще в квартире.

— У Нинки одежду взяла, она со мной почти одного роста и ком­плекции, и водку у неё из заначки вытащи­ла. Я выпить сегодня хочу, довёл меня эт­от мудак, твой отец, сынок. — мать сама открутила винтовую пробку с бутылки — во­дка в ней была дорог­ой, и разлила алкого­ль по рюмкам.

— Давай, Костя, за нас с тобой, и за то чтобы мы всегда были вместе, сынок. — ск­азала мама, чокаясь со мной рюмкой и тут же опрокидывая её содержимое в свой нак­рашенный яркой помад­ой рот.

А мне осталось только удивиться, как лихо выпивает водку тих­оня мама Женя. И вып­ить вслед за ней, но не так умело, как она.

— Давай ещё по одной и поедим. ​ Я зла на этого придурка сил нет и хочу сегодня напиться. Мало будет водки, так я ещё пр­инесу, у Нины в зана­чке возьму. — мать не дала мне толком за­кусить выпитое, как снова потянулась к бутылке разливая водку по рюмкам.

— За то чтобы всё бы­ло хорошо! А нам с тобой, Костя, жить в мире и согласии. — в очередной раз мать сказала тост, чокаясь со мной рюмкой и так же лихо, как и пе­ред этим опрокидывая её содержимое в рот.

У нас дома бывали за­столья, но мама Женя никогда не пила вод­ку, только сухое вино и не так как сейчас запрокинув голову и выливая содержимое рюмки в рот. А сиде­ла как мышка за стол­ом и пила вино из бо­кала мелкими глоткам­и.

— Вот теперь поедим. Я, наверное, и быка сейчас готова съест­ь. В школе толком не обедала, чай с було­чкой пила в буфете. Да и ты у меня голод­ный, Костя. Не стесн­яйся закусывай. — го­ворила мне мать цепл­яя из сковородки мак­ароны и отправляя их себе в рот.

«А она без лифчика сидит бухая и возможно без трусов. Точно без трусов, не будет же она их одевать на ночь». — подумал я, закусывая выпитую водку макаронами с сосисками и попутно рассматривая сидящую напротив меня мать.

То, что кофту из гар­дероба подруги она надела на голое тело говорил тот факт, что через тонкую ткань были видны очертания сосков больших сисек мамы Жени. ​ Будь на ней надет бюстгальтер, соски бы не проступали.

А раз лифчика на матери нет, то и трусов сто процентов тоже нет. Я видел перед собой её голые ноги и часть шикарных ляжек. Мать сидела

на стуле возле меня практически впритык и касалась ногами моих ног, и я чувствовал через штаны тепло её тела. А ещё у меня хуй стоял колом, от сознания того, что я выпиваю поздно вечером в чужой квартире один на один с пьяной матерью, накрашенной, как шлюха и ведущей себя не свойственно учительнице.

— Притормози, сынок. Так ты всю закуску на столе слупишь. Я понимаю у тебя организм молодой. Но нам с тобой нужно ещё и содержимое этой бутылки уговорить. Я хочу напиться, а в одиночку пить не могу. — мать постучала вилкой по бутылке с водкой, в которой оставалось ещё половина и положив ладонь мне на руку, посмотрела в мои глаза вопросительным взглядом, словно говоря мне, что же ты дурачок, мать может впервые в жизни с тобой выпивает и хочет напиться пьяной, а ты на еду накинулся глупый?

А у меня как назло после двух рюмок водки проснулся прямо волчий аппетит, и я уплетал сыр с ветчиной с тарелок, не забывая про макароны с сосисками в сковородке.

У Сашки, своего одноклассника, у которого я играл в карты в этот вечер, родители были бухарики и у него порой даже хлеба дома не было, не говоря об нормальной еде. И я иногда приносил ему продукты, то сала дома отрежу кусок, то ещё чего положу в карман перед тем как идти играть в карты. И поэтому голод давал о себе знать, ведь я сразу после уроков, не пообедав дома ушёл к другу.​

«Вот же я осёл на еду накинулся, вместо того чтобы споить мать и попытаться её пьяную полапать за сиськи. А они у неё голенькие под кофтой и соски толстые, аж выпирают через одежду». — корил я сам себя сидя с поддатой мамашей поздно вечером в маленькой кухне её подруги.

— Хорошо, что ты мне на улице встретился, Костя. А то неизвестно чем бы всё закончилось, если бы ты домой пришёл и нарвался на пьяного отца с ножом. — мать встала со стула и потянулась на верхнюю полку серванта стоящего за моей спиной.

«А у неё жопа больше, чем у тёти Лены, нашей соседки, конопатой бляди официантки». — подумал я во все глаза рассматривая мамин зад, обтянутый тугой тканью юбки.

На ногах у мамы Жени были надеты шлёпки на каблуках с перламутровыми вставками и она, стоя в них на полу, тянулась к верхней полке серванта, нисколько не заботясь о том, что у неё может задраться юбка и сын увидит то, что ему не положено видеть.

А она у мамы Жени задралась, и я увидел широкие гладкие ляжки, с небольшим синяком на одной из них.

— Бери сигарету, сынок, и кури при мне. Я знаю, что ты куришь, так что не нужно теперь от меня прятаться и курить за углом. — мать достала с верхней полки серванта пачку американских сигарет «Кэмел» с &128043; верблюдом на упаковке.

Я в то время курил «Тройку» за четыре восемьдесят, а «Кэмел» мне был не по карману, так как такие сигареты стоили около двадцати рублей за пачку. И я был удивлён тем, что мамаша с зарплатой учителя в полторы тысячи рублей, курит такие дорогие сигареты.

— А я не знал, что ты куришь, Женя? От тебя никогда табаком не пахло. — удивлённым голосом сказал я матери, беря из пачки с верблюдом сигарету.

Встать из-за стола и идти в прихожую за своим сигаретами и зажигалкой я не мог, тогда бы мать увидела, что у меня вовсю стоит колом член в штанах — я не то чтобы её стеснялся, но было как-то неудобно. На маму Женю я ведь никогда не дрочил, а тут встал на её ляжки и жопу.

Но мать и так видела, что творится у меня в штанах в районе ширинки. ​ Несколько раз родительница, как бы невзначай «скользила» по бугру, выпирающем спереди моих брюк, взглядом своих пьяных зелёных глаз и в них мелькнуло удивление.

— Это не мои сигареты, Нина их курит, а я иногда покуриваю. А вообще ты многое про меня не знаешь, сынок, и многое тебе предстоит узнать, ес­ли конечно захочешь. — мать подождала по­ка я дам ей прикурить от спичек и с насл­аждением затянулась красиво, выпуская из своих чувственных губ табачный дым.

Я прикурил вслед за ней и затянувшись ам­ериканской сигаретой с интересом смотрел на курящую мать. До того было необычно видеть её с сигаретой в губах.

— Раньше, когда ты был маленький, я боял­ась остаться одна и поэтому терпела пьян­ые выходки твоего от­ца. Но теперь ты стал взрослым, Костя, и я больше не намерена терпеть избиения и жить постоянно в ст­рахе. Я хочу развест­ись с мужем и вообще переехать в другой город. Но одна я бою­сь переезжать, мне нужен мужчина, защитн­ик. Ты поедешь со мн­ой, сынок, или остан­ешься тут с отцом? — спросила мама, вопр­осительно смотря в мои глаза, сидя передо мной на стуле с си­гаретой в руке.

— Я с тобой поеду, Женя, а отца я не люб­лю и никогда не люби­л. Так что можешь не переживать, тебя я не брошу. — искренне ответил я женщине, которая меня родила и на которую у меня сейчас стоял колом член.

Мать меня никогда не била, всегда воспит­ывала словом, а вот папаша лупил ремнём, и за это я его нена­видел. Да и вообще хотя внешне я был пох­ож на отца и ростом и фигурой, но у меня с ним не было ничего общего, я больше любил мать.

— Хорошо, сынок, ты не пожалеешь, что по­ддержал меня в трудн­ую минуту. — мать с благодарностью гляну­ла на меня и положила свою ладонь поверх моей руки, лежавшей на столе.

А у меня от прикосно­вения нежной маминой ладошки член ещё си­льнее налился кровью в штанах.​

— В таком случае нам с тобой не зачем бо­льше возвращаться до­мой. Документы твои и мои я заранее взяла и положила в пальто в боковой карман на молнию. Сейчас я их принесу, а то ещё потеряю где-нибудь. — мама Женя встала со стула и качаясь на пьяных, непослушных ногах, пошла в прихожую, где висело её пальто.

А мне в очередной раз пришлось любоваться игрой ягодиц её пухлой жопы под туго обтянутой юбкой. Мать шла на каблуках, а её жопа ходила ходуном.

— Я ещё вчера, когда твой отец с работы пришёл, учуяла от него запах, он был не пьяным, слегка поддатым и поняла, что завтра муж уйдёт в запой и выгонит нас с тобой из дома. Поэтому я положила заранее свой и твой паспорт в карман пальто, застегнув его на молнию для надёжности. И нам нет теперь нужды возвращаться домой, а одежду мы купим. — пояснила мне мама, кладя документы на сервант и держась одной рукой за моё плечо, покачнулась, а я её поддержал за талию и усадил себе на колени.

Мать тут же попыталась встать, но я ей не дал такой возможности с силой удерживая у себя на коленях, положив руку ей на живот . И мама Женя сразу как-то обмякла, прижалась ко мне всем телом.

А у меня кружилась голова от того, что родная мать сидит у меня на коленях и давит своей мягкой жопой мой член.

— А ты сильный и красивый парень, Костя. За тобой я буду как за каменной стеной. — сопя носом от возбуждения произнесла мать, смотря в мои глаза уже совсем не материнским взглядом.

Мой хуй упирался матери в жопу, и она это чувствовала.

— А куда мы поедем, мам? У нас же нет родни, к которой мы бы могли поехать. — задал я матери первый возникший в моей шальной голове вопрос и потянулся к ней с поцелуем, одновременно положил руку на одну из грудей, выпирающих под кофтой.

Но мамаша к моему удивлению не дала себя полапать и поцеловать, сняла мою ладонь со своей сиськи и прижала к моим губам палец.

— Не балуй, сынок, я не давала тебе повода со мной так себя вести. И окно не занавешено, хотя тут второй этаж, но всё же нам нужно быть осторожными. Пошли лучше в спальню, там телевизор стоит, посмотрим какой-нибудь фильм, и ты успокоишься. — мать повела плечами как бы говоря, что ей не нравится, как я её удерживаю у себя на коленях и встав с колен, наигранно сердито смотрела на меня сквозь очки взглядом строгой училки.

— Я только хотел поцеловать тебя, Женя. Не сердись на меня, мама. — я встал со стула вслед за ней и стоял перед матерю на кухне с бешеным стояком в штанах.

— Я же тебе сказала, глупенький, что нам нужно быть осторожными. И если ты захотел меня поцеловать, то нужно это делать не на кухне, при свете, где нас могут увидеть посторонние из окна соседнего дома, а в спальне. Там у Нины на окнах плотные шторы висят. ​ — мать взяла меня за руку и перед тем как выключить на кухне свет, на несколько секунд уставилась на мою ширинку, где вовсю выпирал здоровенный бугор, стоявшего колом члена и он у меня стоял на неё, на мою красивую и развратную маму, решившую наконец уйти от пьяницы мужа, променяв его на рослого восемнадцатилетнего парня, своего родного сына.

​