Эротические фантазии на тему секса, рассказанные сестре.

Утро начинается с рассвета. Решили именно сегодня перебрать крышу на дровнике. Не сегодня — завтра дожди зарядят, а крыша протекает. Непорядок. Раз уж взялся исполнять роль мужа, так соответствуй. Муж, он ведь не только для постели. За настоящим мужем жена не должна горя знать. Что необходимо по хозяйству, то без напоминаний обязан делать. У мужика всего делов: навести порядок во дворе, содержать всё в исправности, зарабатывать деньги, быть защитой семьи, любить, нежить и ебать жену. Сделал все дела — отдыхай. Ой, вон там, оказывается, ограда покосилась, а ты и пропустил. Исправь и смело отдыхай. И так без конца до конца. Не до того, что у тебя в штанах, а до того, когда тебя отпоют.

Перед ремонтом скатались в город. Надо же закупить чем работать. У Валюхи что-то из инструмента есть, от мужа осталось, а чего-то и не было. Да материал нужен. Проблема с транспортом решилась неожиданным образом. У соседки, что проживает в конце улицы во дворе стоял старенький Москвич-каблучок. Когда распадались колхозы, её муж сумел урвать эту лайбу. Урвал, притащил во двор и забыл. А когда ей заниматься, если после сухого закона в страну хлынул поток дешёвого пойла. Гуляй, рванина! Пей до усрачки! И пили мужики. Соседкин муж из коллектива не выбивался. И когда значительная часть коллектива перебралась на местное кладбище, сменив место жительства, он последовал за ними. Не отрываться же от корешей. А машинка так и стояла сиротливо под навесом, пока я её не приметил. Сговорились за смешную цену. Единственное условие, поставленное соседкой, при нужде свозить её куда попросит. Ну да это выполнимо.

Подшаманил лайбу прямо во дворе у соседки. Про сам ремонт и сопутствующие ему обстоятельства ещё расскажу. Главное, что точило на ходу: фырчит, рычит, но едет. Вот на этом чуде советского автопрома, выпускаемого в своё время для доставки мелких партий грузов, для агрономов и бригадиров на селе. Для своего времени очень удачная машинка.

Да ещё и в пассажирском исполнении. Мечта колхозника.

Добрались до города, затарились, ещё по магазинам пробежались. Женщина, попавшая в город, не осмотревшая бОльшую часть торговых точек, не может считать себя полноценной. Потому малость подзадержались. Выехали за границы города и к себе в деревню рванули. Время перевалило за обеденное и желудки напомнили об этом громким урчанием. Свернули с трассы в лесок. Валюха расстелила одеялко, припасённое заранее, разложила снедь и мы малость подкрепились. Разомлев, развалились, сыто щурясь на солнышко. Типа: Я на солнышке лежу, я на солнышко гляжу. Всё лежу, лежу, пизду Валькину лижу. Ну да, чего зря время терять, когда вокруг такая благодать. Тепло, светло, никого рядом. Вот и потянул с Валюхи трусы. Она и сама не против, мигом разделась и ноги раздвинула.

Любимое дело — подставить пизду под поцелуи. Спешить нам некуда, потому и вылизывал Валюшку не спеша, нежно и ласково. Доводил до состояния — сейчас кончу! — и отпускал, давая время успокоиться.

— Вов, хватит издеваться! Дай кончить!

— Обойдёшься.

— Ну ты сосем уже. Ой, Вов, ещё!

Так и лежали, отдыхая. Для разнообразия, чтобы Валюшка отвлеклась, давал ей пососать малосольный огурчик. Потом вставлял его с самого краешка и тут же убирал, пока не успела кончить. А уж когда пообещала или изнасиловать тут же, или прибить, чтобы не издевался, вдул.

Натерпевшаяся женщина кончила быстро, а потом лишь стонала, пока я гонял лысака, дожидаясь, когда спущу да отпущу. Избавившись от тирана, изверга, мучителя, дальше можно не продолжать, хотя было ещё множество эпитетов, пописала, подмылась минералкой из бутылки, оделась и гордо заняла пассажирское место.

— Чего стоим? Трогай!

— А за проезд?

— Мало было? Так дома доберёшь натурой. И дома я тебе всё припомню.

Выехали на трассу. Езды ещё прилично. Вальха пристала.

— Вов, расскажи что-нибудь.

— Что-нибудь — это что?

— Вов, ну ты совсем, что ли? Как баб ебал рассказывай. Я совсем трекнулась на этом деле. Ты рассказываешь, а я едва не кончаю. Представляю, что это всё со мной происходит.

— Это, Валя, называется вживанием в роль. ЭТО, обычно, у артистов.

— Значит я та ещё артистка. Вов, и что интересно, я ни капельки не ревную. Я даже представляю, как бы сама участвовала во всём этом. Смотрела бы, как ты напяливаешь похотливых сучек.

— Почему похотливых?

— Потому. Потому что они с моим Вовиком, бляди.

— А говоришь не ревнуешь.

— Это не ревность. Не знаю, что это, но совершенно иное. Я готова делить тебя, смотреть, только чтобы знала, что все эти сучки для тебя просто временное явление, а я постоянно твоя. И ты мой. Ну почему мы родственники? Вышла бы за тебя замуж и всё.

— А кто не даёт? У тебя одна фамилия, у меня другая. Можно в том же городе расписаться.

— Ой, Вов, ты такой умный! А я дура. А когда?

— Да как скажешь.

— Вов, ты не думай, я не буду тебя ревновать к бабам. Еби их сколько угодно. Мне и без того хватит. Вов, ты правду сказал, что поженимся?

— Если ты не против, то правду.

— Я за. Двумя руками. И ногами. Точнее тем, что меж ног. И правильно, что мы поженимся. Ты же у меня был первым. Хоть и не стой стороны. А что ты молчишь?

— А что говорить?

— Рассказывай, как баб ебал. А я буду слушать.

Если кто забыл, то напомню, что на Юргинской жил мой товарищ, лепший кореш Юрок Аушев. Совершенно русский человек с совершенно не русской фамилией. Ну да что досталось, то досталось. Фамилии, как и родителей, не выбирают. Они этим и пользуются. Родители пользуются. Вот и попользовались своим правом на детишек, загнав Юркину сестру Таньку в педагогический. Окончив его, Татьяна станет преподавателем младших классов. Неплохо. Сама, пусть и старше нас с Юрком, от горшка два вершка, будет учить первоклашек «буквы разные писать тонким пёрышком в тетрадь.» Благо старшеклассникам преподавать не придётся. В памяти ещё свежо воспоминание о том, как стебались над молодой училкой, свежей выпускницей педа.

Почти каждый вечер мы с Юркой то у меня, то у него собирались. Юрка повёрнут на разной аппаратуре. Он радиосхемы читает, как роман в стихах товарища АСа Пушкина. Видать, кроме писания стихов, был ещё и классным лётчиком. Плохого летуна ассом не назовут. Если Юрка зависал над очередной схемой, то можно считать его потерянным для всего. И тогда я приходил к ним, сидел, больше мешая, чем помогая, либо просто трещал ни о чём с Танюхой. Она на мне проверяла свои педагогические таланты. Мы с ней не дружили в том смысле, что она не была моей девушкой. Но целоваться мы с ней целовались, и довольно часто. Причём целовались в присутствии её брата, увлечённо тычащего паяльником куда-то вглубь проводов и радиодеталей, и не обращающего внимания ни на что, не относящегося к его занятию. При этом Танька разрешала засунуть руку под майку или под кофточку, смотря во что была одета, и пошарать титьки. Иногда позволялось и в трусах руками поблудить.

В очередной раз пришёл к ним. Юрка волосы на жопе рвёт, чего-то там у него не получается. Рычит, всё швыряет. Когда он в таком настроении, к нему лучше не приближаться на расстояние полёта каких-нибудь тяжёлых железяк. Танька хихикая потянула меня в свою комнату. Это они живут вольготно, у каждого по комнате.Не то, что мы с матерью. Зал, в котором стоит её кровать и в котором принимаем гостей, и моя спаленка размером едва ли больше восьми квадрат. Танюха усадила меня на свою кровать. В принципе у них комнатки едва ли больше моей, но отдельные у каждого. Усадила и сказала, что сейчас будет зачитывать мне дипломную работу, а я буду внимательно слушать и делать замечания. Я? Замечания? По диплому? Покрутил пальцем у виска: Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша. Танюха подумала, и выдала на гора рекордную добычу руды.

— Вов, мне к диплому надо очень, даже очень много-много демонстрационного материала.

— А при чём здесь я?

— Вов, а кто у нас рисует? Кто ещё в школе стенгазеты оформлял?

Это сейчас любую наглядную агитацию можно изготовить на раз-два. А раньше нужно было приложить для этого определённые усилия. Рисовать, писать плакатными перьями. Была такая профессия, называлась художник-оформитель. Те, кто владел хотя бы зачатками рисования и умения красиво писать, были в авторитете. Так что Танюха обратилась по адресу. Только вот дураков нема взваливать на себя такую обузу.

— И что, много надо писать-рисовать?

Танька вздохнула, неопределённо покрутила рукой, обозначая что-то невероятно-приличное по объёму.

— Вагон и маленькая тележка. Вов, я же не задаром.

— Да? И откуда у тебя мани-мани? И сколько ты готова заплатить?

Танюха вновь тяжко вздохнула.

— Не всё меряется деньгами. Можно ведь и иначе.

— И как далеко ты готова пойти в оплате всего, что тебе нужно?

— Дальше, чем ты можешь себе представить.

Если Танюха имеет в виду то, о чём я подумал, то я готов рисовать день и ночь, пропуская свои занятия в шараге. Хрен на них. Отмажусь у преподов.

— А если я в качестве оплаты попрошу вот это? — Показал руками известный жест, соединив пальцы одной руки в колечко, а пальцем второй потыкал в него. — Ты согласишься?

Танюха воровато оглянулась на двери, выглянула, прислушиваясь к чему-то, повернулась, подошла совсем близко.

— Подвинься.

Ну, блядь, на таком сексодроме ей места мало. Подвинулся. Она села рядом, оттянула на груди кофточку.

.

— Хочешь поцеловать?

Она бы ещё спросила, хочу ли я дышать. Или когда пить хочется и рядом нет воды, показала бы мне стакан с водой и спросила, хочу ли я пить. Дура, что ли? Не отвечая, наклонился, придерживая титю рукой, присосался к соску.

— Тише! Тише! Откусишь. Не так сильно. Нежнее.

Я сосал, лизал этот удивительно вкусный соск и не было в мире вкуснее и лучше лакомства, чем этот розовый пупенёчек в окружении розового ореола. Танюха, оторвала меня от этого лучшего в мире занятия.

— Подожди. Это лишь задаток. Я сейчас, потерпи. — Тут же громко крикнула. — Юр, Юра! Ну, Юра! Сюда иди!

Не пряча титьку сидела рядом в ожидании. Я замер. Конечно Юрок был в курсе, что мы с его сеструхой иногда сосёмся до опухших губ, но вот что бы так, что бы титьки наружу. Недовольный Юрка зашёл в комнату, глянул на сестру.

— Ну, чего базлаешь? Чё надо?

— Посиди с нами.

— Дура! Ради этого отрываешь? Вы сосётесь, ну и соситесь. — Пошёл на выход, бурча на ходу. — Ебанько! Мне больше делать нечего, как бредни бабьи слушать.

Танька захихикала. Спросил.

— Тань, что это было?

— А это было то, что сейчас Юрку сюда трактором не затянешь.

Танюха, задрав юбку до пояса, села на постель и развела ноги в стороны, открыв промежность и то, к чему стремилось всё моё естество — свою писюлю, разделённую пополам врезавшейся в неё перемычкой трусиков. Задыхающимся голосом попросила

— Поцелуй… Пожалуйста… Очень прошу.

Да могла бы и не просить. Урча от наслаждения целовал и вылизывал этот ароматный бутон. Целовал взасос, стараясь проникнуть вглубь, насколько позволял язык, будто шмель, добывающий нектар. Танюха стонала, стараясь приглушить звук, сделать его тише. Благо в Юркиной комнате надрывался маг, протягивая плёнку с записью блатняка, к которому Юрка был неравнодушен. Под песню — «Но лучшее платье — твоя нагота» — целовал, лизал, обсасывал Танькину письку, добывая из неё любовный нектар, ароматный и вкусный. Постарался добраться ниже, туда, где пряталась дырочка попы. Танюха прошептала охрипшим голосом

— Ты хочешь поцеловать там?

— Да. Приподнимись.

Танюха сделала лучше. Развернувшись, встала на колени, предоставив попу и писю в полное моё распоряжение.

Оттянув в сторону мешающие трусики, лизнул розовый анус. Чистый, ничем не пахнущий. Блядь! Совсем с ума соскочил! Жопу облизываю! Насрать! Мне нравится. Я так хочу. Танюха, перестав сдерживаться, громко стонала, извивалась, двигая задом из стороны в сторону и вверх-вниз. Облизывал от клитора до ануса, вставляя палец по очереди то в одну, то в другую дырку. Танька не выдержала.

— Вов! Вов! Я сейчас кончу!

— Кончай!

— Я так не хочу. Я с тобой хочу.

— Второй раз кончишь со мной. Кончай.

Прогнувшись в спине и высоко задрав зад, Танька коротко вскрикнула, сжала ягодицы и бёдра. Несколько раз ощутимо вздрогнула, расслабилась.

— Хорошоооо… Мне хорошо. Вов, сними ты с меня эти чёртовы трусы. И свои штаны сними.

Танюхины трусы свернулись каким-то немыслимым жгутом. Стянул их, отбросив в сторону. Встал и стянул с себя штаны с трусами. Прямо на приёме у врача: Раздевайтесь до пояса. Только забыли уточнить: До пояса сверху, или до пояса снизу. До пояса снизу мне больше нравится.

Теперь уже я сидел, а Танюха, встав на четвереньки, заглатывала головку члена, обсасывала её. Приличная толщина заставляла её широко открывать рот, пучить глаза. Создавалось впечатление, будто Танька тужится в туалете. Сейчас, с высоты прожитых лет, я понимаю, что хуесоска из Таньки была ещё та: неумелая, но старательная.

— Вов, — Валюшка решила напомнить о себе, — а я умею сосать?

— Я тебе сто раз говорил, что ты лучшая.

— Лучшая хуесоска?

— Валь, а почему ты так про себя говоришь?

— Мне так нравится. Раз хуй сосу, значит хуесоска. А то напридумывали всякие минеты, хренеты. Взяла хуй в рот — хуесоска.

— А если скажет культурно — член?

— Всё равно хуесоска. И вообще, не отвлекайся, на дорогу смотри.

— А ты руку от моей ширинки убери.

— Моя рука тебе совершенно не мешает. Ты рули, а я буду тебя держать.

— Боишься, что потеряю?

— Боюсь, что с таким блядуном, нужно постоянно контролировать наличие. Оставишь ещё кому попользоваться.

Посмеялись. Тормознули, съехав с дороги в кустики. Валюха, выскочив из машины, тут же и присела, успев стянуть с себя трусы.

Натерпелась, бедолага, аж закряхтела от удовольствия.

— Уффф! Дотерпела, не уссалась. Главное, не хотела, не хотела, а тут как прижало, моченьки нет. Вов, давай отдохнём немного. Смотри, как здесь хорошо.

Чего же плохого на природе? Птички поют, листочки шелестят под лёгким ветерком. Лепота!

— Кабинка у машины какая-то маленькая. — Пожаловалась Валюха. — Я когда на нашей машине на базу езжу, так там кабина большая.

— А какая у вас машина?

— Зил синий.

— Синий — это существенно?

— Да. Есть ещё зелёный, так тот не наш.

В логике не откажешь. И на номера не нужно смотреть, особенно когда машин всего две — синяя и зелёная. Не ошибёшься. Валюха вытащила из машины одеяло, постелила, села, похлопала рукой, приглашая сесть рядом.

— Вов, садись. Отдохнём и ты мне про Таньку доскажешь.

Сел. Валентина тут же повалилась на спину, положила голову мне на колени, вытянула ноги.

— Вов, рассказывай давай.

Танюха ещё раз раздвигала ноги, позволяя добраться до её писюли и собрать нектар с этого цветка. Настроившись и возбудившись, усадила меня и сама села сверху, оседлав. Попросила.

— Направь хорошо.

Медленно опустилась, впуская в себя достаточно толстую колбаску. Замерла, привыкая к постороннему предмету внутри себя и начала медленно двигаться. Медленно, словно разгоняющийся автомобиль-большегруз, которому нужно достаточно времени для разгона. Её движения всё ускорялись и вскоре она уже азартно скакала на мне, взвизгивая иной раз, когда поршень слишком глубоко погружался в цилиндр. Помогал, как мог, придерживая Танькину задницу и снизу поддавая своей. Не останавливаясь, попросила

— Вов, в меня не спускай. Как захочешь кончить — скажи.

— Даааа, — мне было хорошо, так почему бы не выполнить просьбу, — обязательно предупрежу.

Скачки закончились предсказуемым результатом. Чую, что ещё немного, и Танюхин бутон раскроется от наполнившей его спермы. Предупредил, как просила.

— Тань, я сейчас…

Танюху с меня просто смело. Соскочила, я и понять ничего не успел. Присела на корточки, позвала.

— Иди сюда. На лицо кончай.

Поглаживая напряженный член, спросил

— Зачем?

— Так надо. Кончай. Помочь?

— Да.

Танюха взялась за член рукой, немного его подрочила и, когда он начал извержение, направила головку себе на лицо, ловя открытым ртом сгустки спермы. Дождавшись окончания, выдавила последние капли, сдоив сжатыми пальцами, как выцеживают молоко из сосца коровы. Облизала головку.

— Думаешь: какая дура?

— Нет. Просто интересно — зачем?

— Девчонки сказали, что лучше любого крема. Кожа будет персиковая. И глотать полезно. Ты посиди, я умоюсь.

— И что, Вов, один раз только дала?

— Ты что, Валь? Там столько работы было. А где мне рисовать, как не дома? К тому же, не стану же я таскаться со всеми этими кисточками, красочками. А Танькино присутствие просто необходимо, потому что без неё я не смогу работать.

— Понятно. Пока не засадишь — какая работа. Блядун с детства.

— Ничего ты не понимаешь в творческом процессе.

— Куда уж нам, деревенским.

И сама рассмеялась, припомнив, что оба мы от сохи.

— Так ты долго её ебал?

— Долго.

— Потом расскажешь. Ну что, поехали. Или?

— Валь, никаких или. Всё или будет дома, на кроватке.

— Злой ты, Вован, нехороший. Не можешь женщине потрафить в слабости.

— Если этой женщине потрафлять, до дома не доберёмся.

— Ладно, ладно, ворчун старый. За это с тебя, — похлопала себя по низу живота, — сбор нектара. У меня его много скопилось.

Загнали машину во двор, разгрузили, что-то занеся в дом, что-то в сарай. Валентина принялась готовить.

— Жрать хочу. Кишка кишке бьёт по башке. Вов, пока готовлю, баню подтопи, чтоб вода согрелась. Помоемся. У меня пыль везде.

— Везде?

— Да. И там тоже. Иди уж, горюшко моё.

— Ошибаешься. Я радость, если кто ещё не в курсе.

Пошёл к бане. В огороде соседка. Опять раком и опять без трусов. Окликнул.

— Тёть Наташ!

Выпрямилась, смотрит.

— Здрасти.

— Здравствуй. Куда это вы ездили? В город?

Всё знает, но переспросить надо. А что Валька просила за домом приглядеть, так вдруг мы вовсе не туда ездили, куда Валя сказала.

— Тёть Наташ, не боишься таким образом меня завлекать? Не сдержусь, перескочу через ограду, да и того, присуну. Будешь тогда орать.

Засмеялась

— Ежели тока от радости. Да кому я нужна, манда старая. На меня уж ни у кого и не встанет.

— А вот у меня встаёт. Точно вдую тебе когда-нибудь, доиграешься, окрутишь голой жопой.

— Ой, Володенька! Так я вовсе разденусь. А то ты всё сулишь и сулишь.

Вот же манда старая. Тоже ебаться хочет.

— Тёть Наташ, я там прикупил, что для ремонта надо. Завтра заскочу и подремонтирую у тебя проводку.

— Ой, Володь, а я уж думала позабыл. А скока денег потратили? Я отдам.

Махнул рукой.

— Мелочь.

— Нет, Володь, ты скажи. Я отдам.

— Натурой отдашь.

— Ой, да такое добро кому и задаром не надо. да и как отдам, когда самой будет в радость. Это мне приплатить надо будет.

— Вот и будешь рассчитываться.

— А Валя что скажет? Поди заругается на тебя?

— Валя скажет: Молодец, муж. Продрал соседку.

— Да ну тебя, балабол. Куды намылился-то?

— Так баню подтопить, пылюгу смыть.

— Аааа, ну иди, иди. Не стану задерживать.

Принёс воды, подтопил печурку. Вскоре Валентина пришла, принесла чистые полотенца. Быстро ополоснулись и в дом. Правда жрать хочется — моченьки нет. Ручки-ножки затряслись. Поели и в кровать. Просто спать. Устали. Всё остальное завтра с утра.