– Нравится, – отозвался Андрей; глядя Никите в глаза; ответ прозвучал коротко и потому совершенно исчерпывающе – Андрей сказал «нравится» без какого – либо внутреннего напряга, сказал как о чём – то совершенно естественном и потому очевидном, и улыбка, одновременно радостная и щедрая, беспечная и лукавая, засияла на его симпатичном лице. – Никита… ты об этом хотел спросить? Нравится мне это или нет?

– Нет, не об этом… хуля об этом спрашивать, если это по тебе и так видно? Как голубой, бля… тискаешь меня, как девку, – Никита, невольно поддаваясь настроению Андрея – непроизвольно улыбнувшись в ответ, поймал себя на мысли, что с Андреем ему удивительно легко… ещё вчера Никита о нём, об этом Андрее, понятия не имел, а сегодня они лежали в одной постели, оба голые и оба возбуждённые, и не просто лежали, а Андрей был сверху, Андрей делал движения, напоминающие половой акт, и при всём при этом Никите было комфортно… ситуация была необычная, даже в чём – то странная, но на душе у Никиты было комфортно – легко и спокойно; голова уже не болела – похмельная боль, тисками сжимавшая виски, сама собой рассосалась, незаметно ушла… нормально было Никите – и легко ему было, и даже приятно! – Я не об этом хотел спросить, – повторил Никита, непроизвольно лаская – сжимая – стискивая – Андреевы ягодицы. – Пришли мы, короче… сюда пришли – к тебе… и – что было дальше?

Никита уставился на Андрея взглядом, со всей очевидностью свидетельствующим о полном – абсолютном! – незнании событий прошедшей ночи, и Андрей, глядя в Никитины глаза, снова мысленно удивился, как такое вообще может быть… провал в памяти – что это? Результат химической реакции, возникшей под воздействием избыточно употребленного алкоголя? И тогда всё это можно объяснить, используя химические формулы, в виде обычного уравнения? Или, может быть, сработала какая – то психологическая защита – сработала с учётом того, что человек, проснувшись – протрезвев, вновь становится продуктом социума, а не природы? У Андрея тоже такое было – он, Андрей, ничего не помнил… но ведь он и не делал того, что делал Никита, – он не трахался страстно и безоглядно, с полной самоотдачей, как всего лишь несколько часов тому назад это делал пьяный Никита… как т а к о е можно забыть?

Никита ничего не помнил, и получалось, что есть как бы два разных Никиты, существующих параллельно: один Никита – «ночной» – с упоением, кайфуя и наслаждаясь, предавался однополому сексу – трахался в рот и в зад, а другой Никита… другой Никита – «дневной» – об однополом трахе не имеет никакого понятия, искренне полагая – считая, что склонность к такому сексу ему совершенно не свойственна! Получалось, что он, Никита, не знал самого себя… а какой человек может сказать, что он знает про себя всё – досконально? Может ли быть такой человек в принципе – человек, который знает про себя всё?»Что было дальше?» – спросил Никита… это было и странно, и удивительно – не помнить о таком… и – глядя Никите в глаза, Андрей повторил, словно эхо:

– Что было дальше? А дальше, Никита… дальше было самое интересное, и это просто непостижимо, что ты о том, что было дальше, ничего не помнишь… непостижимо, Никита!

– Ну, я помню… не очень чётко помню – отрывочно, – проговорил Никита; не желая выглядеть в глазах Андрея круглым идиотом. – Что – то помню, а что – то нет… – уточнил – добавил Никита, виновато улыбаясь.

– Так, может, пусть так и останется? – Андрей, простодушно глядя Никите в глаза, так же простодушно улыбнулся в ответ. – Что помнишь – то помнишь… а про то, что в памяти не осталось, знать тебе, может, вообще не нужно? А, Никита?

– Почему это?

– Ну, мало ли… – отозвался Андрей, и в глазах его заискрились, заплясали дразнящие чертики. – Меньше знаешь – крепче спишь… так ведь?

Никита, лежа под Андреем – глядя на Андрея снизу вверх, неожиданно рассмеялся.

– Блин! Ну точно, как в книге…

– В какой книге? – в глазах Андрея мелькнуло лёгкое недоумением.

– Мы писали… сочинение, бля, писали – на прошлой неделе, и тема была… ну, короче, что лучше для человека: суровая правда или утешающая ложь. Нужно было выбрать что – то одно и своё мнение обосновать…

– Ну, и что же ты выбрал – что ты обосновывал? – с едва уловимой иронией и вместе с тем не без видимого любопытства проговорил Андрей, вспомнив, что сам, будучи школьником – одиннадцатиклассником, писал сочинение на такую же тему.

– Я написал, что правда лучше, чем ложь, даже если правда эта кому – то не в кайф…

– Молодец! – рассмеялся Андрей, невольно любуясь Никитиной непосредственностью. – В той пьесе, по которой писали вы сочинение, говорится ещё, что ложь нужна тем, кто слаб душой, кто боится думать самостоятельно, у кого неразвито или атрофировано ощущение собственной неповторимости… ложь – это религия господ и рабов, а не свободных людей… правильно?

– Ну, что – то вроде этого… а ты всё это откуда знаешь? – удивлённо проговорил Никита. – Ты что – всё это помнишь со школы?

– Я, между прочим, школу окончил с золотой медалью, – улыбаясь, отозвался Андрей. – Так что, Никита, помню я… кое – что помню – в отличие от тебя, – Андрей, говоря это, с наслаждением стиснул свои ягодицы, отчего член его с новой силой вдавился в пах лежащего под ним Никиты. – Никита…

– Что? – отозвался Никита, вопросительно глядя на Андрея… жаркая сладость гудела, пылала – плавилась в его напряженно твёрдом, животами сдавленном члене, отдаваясь в промежности, в мышцах сжатого сфинктера… лежать под Андреем было приятно, и не просто приятно, а в кайф… да, это был кайф – конкретный кайф!

– Ты хочешь знать… – Андрей сделал паузу и, глядя Никите в глаза, сам себя перебил вопросом – Что ты хочешь знать, Никита? Ты что – то помнишь, что – то не помнишь… что ты не помнишь, Никита?

Андрею хотелось, чтоб Никита, который не помнил ничего, сам спросил его о ночном трахе – и Никита не заставил Андрея ждать… ему, Никите, не терпелось узнать, кого он здесь ночью трахал, тем более что любопытство это – естественное, понятное и объяснимое – с каждой минутой подогревалось неуклонно растущим возбуждением.

– Ты сказал… – произнёс Никита и вдруг почувствовал – неожиданно для себя самого – что – то похожее на смущение, – сказал… – преодолевая возникшее смущение, повторил Никита, – что ночью… что ночью я трахал кого – то…

Никита проговорил всё это, стараясь выглядеть как можно беспечнее, но в глазах Никиты Андрей увидел и неуверенность, и смущение, отчего лицо Никиты приобрело выражение почти детской беспомощности – и, ободряя парня, Андрей улыбнулся в ответ широко и открыто, тем самым стремясь показать Никите, что волноваться ему совершенно нечего – что для смущения никаких оснований.

– Точно, было такое… – весело проговорил Андрей. – Только, Никита, не ты, а мы… м ы трахали – так будет точнее.

«Ну да, – подумал Никита, – конечно, м ы… не мог же Андрюха быть в стороне – не мог устраниться от такого дела!»

– Ну, и где, бля… где она? – под улыбкой пряча смущение, нетерпеливо проговорил Никита, стараясь придать своему голосу нарочито грубоватую игривость. – Чего она не осталась?

– Кто?

– Ну… кого мы с тобой трахали… где она? – повторил Никита, вопросительно глядя на Андрея.

– А кого мы трахали? – в голосе Андрея прозвучала лёгкая, едва уловимая насмешливость, и в то же время он спросил это с интонацией, с какой спрашивают маленьких детей, побуждая их искать ответы на вопросы самостоятельно.

Повисла короткая пауза… лёжа под Андреем – глядя Андрею в глаза, Никита внезапно почувствовал растерянность, и эта растерянность тут же отразилась в его недоумевающем взгляде, устремлённом на Андрея… лёжа под Андреем с раздвинутыми, разведёнными в стороны ногами – обхватив ладонями Андреевы ягодицы, Никита смотрел на Андрея растерянно, смотрел с вопрошающим недоумением, в то время как сам Андрей, всё так же улыбаясь, взирал на Никиту с выражением терпеливого ожидания, словно Никита, задавший вопрос, должен был сам на этот вопрос ответить – должен был вспомнить… но вспоминать Никите было нечего – в памяти его был полный провал… ни малейшей зацепки не было в памяти! Надо же так упиться… полный писец!

С минуту они молча смотрели друг другу в глаза… вдавливаясь в Никиту напряженно твёрдым членом, Андрей вновь шевельнул бёдрами, но Никита на это не обратил никакого внимание – все внимание Никиты было сосредоточено на прозвучавшем вопросе Андрея: вместо ответа – ожидаемого, прямого и ясного, который Никита готов был услышать – Андрей вдруг спросил Никиту сам, и в этом был какой – то скрытый, непонятный Никите смысл: «а кого мы трахали?»… а кого м о г л и они трахать? Блин… если б он, Никита, знал – если бы помнил – кого они трахали!

– Кого мы трахали? – через силу проговорил Никита, нарушая молчание.

– Не помнишь? – то ли уточняя вопрос Никиты, то ли оттягивая на этот вопрос ответ свой, Андрей снова шевельнул бёдрами, снова упруго сжал, сладострастно стиснул под Никитиными ладонями голые ягодицы – и снова Никита, лежащий под Андреем, не обратил на это никого внимания… не до этого ему, Никите, сейчас было!

– Не помню, – обречённо проговорил Никита.

Никита сказал «не помню», и виноватая улыбка выжидательно замерла на его губах; говорить в неожиданно обновившейся ситуации «что – то помню, а что – то нет» не имело никакого смысла… и вообще: лучше правда, чем ложь, как он, Никита, написал в сочинении… ну, то есть, лучше знать, чем не знать, потому что незнание, точнее, сознательный выбор незнания – это та же самая ложь, и позиция «меньше знаешь – крепче спишь» есть ни что иное, как рецепт для трусов… именно так! Правда – любая правда! – лучше, чем ложь или незнание, хотя что именно может в данной конкретной ситуации скрываться под «правдой», Никита, сбитый с толку вопросом Андрея, не имел ни малейшего понятия, – то очевидное, что лежало на поверхности, то есть осуществлённый ночью трах с Андреем, для Никиты по – прежнему не только не было очевидным, но даже не приходило ему на ум… голый возбуждённый Никита, лежащий под голым возбуждённым Андреем, по – прежнему ни о чем не догадывался – и потому, вопрошающе глядя Андрею в глаза, Никита вслед за «не помню» растерянно повторил – спросил:

– Кого мы трахали? – причем, произнёс он это без малейшего ожидания услышать тот единственный в данном контексте ответ, который был более чем очевиден.

– Друг друга, – улыбнулся Андрей; он произнёс это так естественно, легко и непринуждённо, как если бы он ответил на Никитин вопрос, кого они, глядя друг другу в глаза, видят сейчас… ясно, кого – друг друга.

– Кого? – ожидавший услышать что угодно, но только не это, Никита, в первый миг даже не понял смысл сказанного – не понял, ч т о сказал ему Андрей, отвечая на вопрос «кого мы трахали?»

– Друг друга, – повторил Андрей. – Я тебя, а ты – меня…

– В смысле? – у Никиты от удивлёния округлились глаза.

– В прямом, – тихо рассмеялся Андрей, глядя Никите в глаза. – Сначала орально, потом анально… знаешь, как это делается?

– В жопу? – недоверчиво проговорил Никита, переводя с латинского на русский – медленно осмысливая услышанное.

– Ну… можно и так сказать, – согласился Андрей. – А можно сказать «в попу»… или даже «в попочку»… кому как нравится.

– Что нравится? – не понял Никита.

– Кому как нравится говорить… – улыбнулся Андрей. – «В жопу» или «в попу» – суть одна, и ночью суть эта была восхитительна… суть сама по себе – вне каких – либо слов. Жаль, что ты ничего не помнишь…

– Подожди… – Никита, не предпринимая никаких попыток вывернуться из – под Андрея – всё так же держа ладони на Андреевых ягодицах, смотрел на Андрея снизу вверх вопрошающе распахнутыми глазами, медленно осознавая услышанное. – Ты что – хочешь сказать, что мы… что ты меня ночью ебал – что ты меня выебал… ты это хочешь сказать?

Андрей отчетливо видел, что Никита, проговаривая всё это, не столько у него, у Андрея, уточнял – спрашивал, сколько вслух думал – осознавал – услышанное.

– Я не х о ч у сказать, а я говорю – говорю о том, что было, – отозвался Андрей, весело глядя Никите в глаза.

– Что было? – тупо переспросил Никита.

– То, что я только что сказал, а ты только что услышал… если ты ничего не помнишь сам!

– То есть, ночью… – проговорил Никита и тут же, запнувшись, умолк, осмысливая то, что Андрей «только что сказал», а он, Никита, «только что услышал». – Ночью ты меня… ты меня выебал – ебал меня?!