– Раз! Два… ой! Три! Четыре… ой – ой – ой!. . Пять!. .

Срывающийся голос Джинни Уизли разносился по камере Азкабана в такт с шлепками тела о тело. Сбиваясь и путаясь, она отсчитывала, сколько раз член Люциуса Малфоя вонзился в её влагалище. Стройное тело рыжей гриффиндорки вздрагивало с каждым новым грубым толчком, голос срывался.

– Шесть! Семь… о Мерлин! – вскрикнула Джинни, когда Люциус особенно резко натянул её на свой хуй по самые яйца.

– Нет цифры «о Мерлин», есть цифра «восемь», Джиневра, – наставительно сказал Люциус. – Тебя в Хогвартсе даже считать не научили?

– Да – да, восемь, только не останавливайтесь, молю, – бормотала Джинни. Её пизда начинала гореть от невыносимого зуда всякий раз, когда Люциус сбавлял темп. – Девять, десять… я на блядках как в раю, жопа чахнет по хую!

Влагалище рыжей гриффиндорки неохотно, с чавкающим звуком выпустило член Люциуса. Выдернув хуй из одной дырки Джинни, Малфой – старший тут же одним движением засадил ей в другую.

– А! – вскрикнула Джинни, когда член на всю длину вошёл в её задницу. – Не так сильно! Раз! Два! Три!. .

– Что там за урок арифмантики? Или поэзии? – пропыхтела Белла, беспощадно насиловавшая Гермиону. Гриффиндорка уже безвольно свесила голову на грудь и тяжело стонала под сумасшедшей ведьмой. Толстый искусственный член туго входил во влагалище Гермионы. Тупые шипы и бугорки на поверхности страпона терзали нежную кожу вагины.

– Стишки – просто баловство. А вообще я заставил Уизли считать мои подходы, – объяснил Люциус, не забывая ритмично ебать упомянутую Уизли. – Только она что – то часто сбивается!

«Тебя бы на моё место, – устало прокляла его Джинни. – Семь, восемь… сколько он будет меня насиловать? Ну когда нибудь, когда – нибудь это должно закончиться… Гарри, Рон… Гермиона, ну помогите же!»

– Девять! Десять! Деньги в банк, коня в узду, птицу в небо, хуй в пизду! – вслух выкрикнула она и ещё раз крикнула, когда Люциус с довольным кряхтением перенацелил свой хуй из язвы ануса в растрёпанный бутон влагалища Джинни.

– Растрахана, но всё равно хороша! – оценил Люциус пизду рыжей гриффиндорки, из которой он выбивал крики и стоны каждым толчком. – Ты бы тоже, Белла, могла пошалить с Грейнджер – так, для интереса. Неужели твоя больная фантазия иссякла?

– Иссякла, говоришь? – облизнулась Беллатриса. – Ну держись, грязнокровочка!

Всё ещё с натугой натягивая пизду Гермионы на толстенный страпон, Белла начала мять её попу – сначала игриво и нежно, потом всё сильнее, до синяков и ссадин. Гермиона терпела боль от пальцев и страпона ведьмы со сдавленными стонами, не желая показывать слабость и не в силах сопротивляться.

Вдруг Белла скрючила пальцы и вонзила жёлтые обломанные ногти прямо в нежную ягодицу девушки.

Гермиона заорала и попыталась вырваться, но Беллатриса навалилась на неё всем телом, буквально вбив резинового дракопупсика в растраханную пизду гриффиндорки. Не обращая внимания на крики Гермионы, Белла разодрала ногтями её плоть, оставив на правой ягодице пять глубоких кровящих царапин.

– Что, не нравится, когда тебе пускают твою грязную кровь? – раздался жаркий шёпот Беллатрисы над ухом Гермионы. – А так? – и Белла впилась зубами в мочку уха гриффиндорки.

Гермиона снова дёрнулась и заорала, пытаясь отстраниться. Беллатриса ласкала языком завитки её ушка, будто голодная вампирша. Тёмные острия возбуждённых сосков выделялись на груди ведьмы. Слизнув кровь с прокушенной мочки Гермионы, Беллатриса причмокнула языком и задумчиво сказала:

– Странно, на вкус не похоже на грязь. Но это поправимо… вот, сама попробуй.

Не прекращая долбить влагалище Гермионы страпоном, сумасшедшая ведьма резко воткнула сразу четыре пальца в анус гриффиндорки. Они вошли – сказались все последние изнасилования – но у Гермионы вырвался последний, самый отчаянный крик. Беллатрисса чуть подвигала пальцами в податливом анусе девушки, выдернула их – испачканных в алом и коричневом – и тут же засунула в рот Гермионе, оборвав её стоны.

– Попробуй, грязнокровочка, – просюсюкала Белла. – Вкуси своей крови и своего дерьма – впрочем, в твоём случае это почти одно и то же.

– Мне нравится твой энтузиазм, Белла, – отозвался Люциус. Он всё так же вставлял Джинни в обе широкие покрасневшие дыры по очереди. – И почему мы раньше так не забавлялись с грязнокровками?

– Потому что Тёмный Лорд считал, что трахать грязнокровок недостойно настоящего мага – их надо только пытать и убивать, – напомнила Белла.

– Да, при всём уважении, тут его политика была излишне строгой, – сказал Люциус. – Это же весело, да, Джиневра?

– Девять… Десять… – бормотала Джинни почти машинально. Если кому и было весело, то точно не ей. Люциус в который раз вытащил из неё член и направил его в глубину вагины гриффиндорки.

– У Джиневры дырка класс, чтобы вставить – в самый раз… – плакала Джинни.

«Четырёхстопный хорей», – почему – то вспомнила Гермиона. И тут Беллатриса стала протискивать головку своего страпона через сфинктер девушки в её анал, и Гермиона уже не могла ничего вспоминать, а только кричать и молить.

***

Старый тюремщик совершал обход тюрьмы, когда его внимание привлекли отчаянные женские крики. Он всю жизнь проработал в Азкабане – он и состарился среди этих холодных каменных коридоров и грязных вонючих камер. Тюремщик считал, что за эти годы видел все возможные ужасы и извращения, творившиеся среди узников.

Но когда он осторожно заглянул в камеру 101, то понял, что судьба подкинула ему очень волнующее зрелище под конец жизни. Тюремщик сам не заметил, как приспустил рваные штаны и стал бешено дрочить вставший член. В его возрасте немногое ещё было способно вызвать у него стояк, но сейчас он наблюдал самую извращённую сцену в своей жизни.

Джинни Уизли стоит на четвереньках на грязном полу камеры. Люциус Малфой, сильный, подтянутый и безжалостный, грубо насилует её, втыкая то в пизду, то в очко длинный хуй. Джинни содрогается от каждого толчка коварного мага. Она то утыкается лицом в пол, почти теряя сознание, то вскидывает голову и испускает протяжные вопли боли и удовольствия. В промежутках она ещё умудряется считать фрикции Люциуса и выкрикивать пошлые стишки про себя саму.

– Мне без ёбаря никак, жопа – как британский флаг! Раз, дваааа! – Джинни срывается на крик, потому что Люциус с хриплым возгласом начинает спускать. Горячая сперма заполняет влагалище рыжей гриффиндорки, и с каждой её каплей зуд и жжение в гениталиях Джинни становятся невыносимей.

Люциус отталкивает её, и Джинни падает – теперь она извивается на полу, трахая себя в пизду ладонью – всеми пальцами сразу. С губ Джинни срываются безумные отрывочные слова: «Кончить! Контракт… Кончить… Жжётся… Кончить! Пожалуйста!» Её глаза так выпучены, что готовы выскочить из орбит, и она рискует порвать свою вагину собственной рукой.

– Уф, – Люциус вытирает пол со лба. – Ты даже меня утомила, Уизли, а хочешь ещё? – с насмешкой говорит старший Малфой. – Ладно, валяй, раз уж ты такая ненасытная.

Джинни снова кричит, и теперь она вгоняет в свою пизду весь кулак – он по запястье проваливается в её измученную дырку. Когда она выдёргивает кулачок, тонкая струйка орошает пол под ней, выплёскиваясь вместе со спазмами влагалища Джинни. Постепенно спазмы и стоны слабеют, и рыжая гриффиндорка без сил замирает на холодных камнях. Между её ног расплывается пятно мужской и женской кончи.

– Раз – два – три – четыре – пять – Джинни выебли опять, – шепчет она.

– Рифма очень банальная, Джиневра, – комментирует Люциус, но Джинни уже не слышит его – она в глубокой отключке.

Рядом с ними разворачивается другое изнасилование.

– Грязнокровочка, – шепчет Беллатриса Лейстрендж в ухо Гермионы, наваливаясь на неё своим рыхлым белым телом. – Сначала было нелегко засовывать в тебя дракопупсика… – с этими словами она снова глубоко вгоняет страпон в задницу Гермионы. Каждый раз при этом Гермионе кажется, что в её заднем проходе будто прокручивают напильник, но по крайней мере эти фрикции снимают чудовищный магический зуд.

– А теперь его нелегко вытащить! Объяснишь это, грязнокровочка? – смеётся Белла, резко, с чавканьем выдёргивая страпон из очка Гермионы. Тут же зад гриффиндорки начинает терзать чёрномагическое жжение. Анус Гермионы пульсирует и не может закрыться, требуя нового грубого насилия, будто прося снова заполнить его до грани разрыва.

– Мадам Лейстрендж, пожалуйста… – наконец – то Беллатрисе удаётся выбить из Гермионы мольбу. – Вставьте мне! Затрахайте меня!

– Мне нравятся такие слова, грязнокровочка, но я же чувствую, что они не от сердца, – вкрадчиво говорит Беллатриса, неглубоко вставляя головку дракопупсика в анус Гермионы. – Повторяй за мной. Ты – грязнокровная сука.

– Я – грязнокровная сука… – повторяет Гермиона и стонет, когда резиновый член снова заходит в её попу.

– Ты обожаешь мою пизду.

– Я обожаю вашу пизду… – поддакивает Гермиона. Она думает не о словах, а о толстом члене в своей заднице.

– А мою попу – ещё больше.

– А вашу попу – ещё больше… – вторит Гермиона между стонами.

– Ты хочешь, чтоб я зашила тебе пизду, а потом ебала в очко, пока оно не треснет.

– Я хочу… зашейте пизду… ебите пока не треснет… – бормочет Гермиона в полубреду, сама не понимая, что говорит.

– Ты хочешь, чтоб я сделала то же с твоей подругой – шлюшкой.

– Нет, – в глаза Гермионы возвращается искра сознания. – Нет, не хочу! – более уверенно повторяет она.

– Забавно, – говорит Белла, слегка потрахивая жопу Гермионы мелкими частыми движениями, – сама ты на всё согласна, а её жалеешь больше себя? – Беллатриса указывает на Джинни, простёртую на полу.

«Просто я выдержу больше, – отрывочная мысль вспыхивает в голове Гермионы. – Но не намного больше».