У меня иногда бывает такая странность – я немного хожу во сне. Ну как хожу, на самом деле я просто распускаю руки и глажу жену во сне по попе, трогаю её за грудь или целую её в губы, не вполне осознавая, что именно делаю в этот момент. Сам я в такие моменты нахожусь где-то на границе между сном и явью, осознавая происходящее, но не обдумывая его, действуя скорее на автопилоте, из-за чего ласки мои выходят немного механическими и однообразными. Впрочем, жена никогда не жаловалась, и говорила потом, что было очень даже приятно, иногда по-доброму подшучивала надо мной.

Сам я спустя какое-то время тоже перестал об этом беспокоится, в конце концов вреда от этого было никакого, а близости у нас, признаться честно, в последние пару лет сильно недоставало. Все ж 15 лет вместе, ещё со старшей школы, тут даже самая чудесная женщина начнёт казаться бледной и скучной. Да и если на чистоту говорить, переход за порог 30 лет для Кати не прошёл бесследно, как и отсутствие физической нагрузки, но этого я ей, конечно не говорил – сам был далеко не идеален, пузико небольшое отрастил, в спорт зал не ходил уже лет пять, наверное, если не больше, да и в целом тоже подзапустил себя. Сложно было чувствовать себя героем-любовником с такими вводными.

Но когда я «ходил» во сне, это все было не важно: я был мужчиной, она была женщиной, и я её хотел, не стесняясь это показать. В какой-то момент эти мои хождения стали практически единственными моментами, когда у нас в итоге был секс, ну или хороший секс, если уж говорить начистоту, так что поймав себя в ту ночь на том, что вновь поглаживаю её бёдра и попу, я улыбнулся.

Сначала я гладил её поверх одеяла, сам не знаю сколько, так как я в такие минуты максимально в моменте, и могу делать одно и то же дело час, не замечая времени. Она лежала ко мне спиной, на левом боку, подогнув ногу под себя, из-за чего её попка была особенно круглой и большой, и ей я в итоге и уделял большую часть своего внимания. Потом запустил руку под её одеяло (а мы давно уже спали под разными), провёл рукой по бедру, такому мягкому и нежному, что я почувствовал пробуждение и в своём члене.

«Сегодня ночью мы будем трахаться» — мелькнула у меня радостная мысль, которая тут же улетучилась.

Погладив немного большие бедра, неспешно проводя рукой до колена, я плавно перешёл к её попке. Нежная и мягкая, тесно обтянутая простыми хлопковыми трусиками, в тот момент эта задница была для меня желаннее всех на свете, самая сексуальная, самая возбуждающая. Я крепко сжал одну её половинку, и почувствовал, как напрягся мой член.

Я хотел её. Больше всего на свете я хотел её, невольно двигаясь на боку вперёд и назад своим телом, как будто уже трахаю её горячую, возбуждённую от моих ласк дырочку.

«Прижмись к ней, потрись об неё членом, дай ей знать, что ты готов и хочешь её», — прыгали в голове мысли.

А в таком состоянии у меня мысли с делом долго не расходятся. Я стал медленно придвигаться ближе, точно крадущийся к добыче хищник, продолжая при этом поглаживать эту аппетитную попку, иногда давая немного внимания и бёдрам, потом игриво запустил кончик большого пальца под край трусиков, провёл подушечкой пальца по этой «запретной» границе вверх, наткнувшись на край шёлковой ночной рубашки…

«Катя не носит ночной рубашки», – внезапная мысль. – «Катя всю жизнь спит в одних только трусиках».

Это была резкая мысль, как ведро воды на голову. Я тут же проснулся, рука моя замерла. Мама продолжала лежать неподвижно, дыхание её было ровным, и, судя по всему, она крепко спала.

Меня захватил самый настоящий ужас, но в то же самое время я действовал очень хладнокровно, и осторожно, точно сапёр при попытке обезвредить бомбу, я вытащил рука из-под её одеяла, встал с кровати, вышел на кухню. Мне нужно было успокоиться, мне нужно было выпить воды.

Реальность рухнула на меня привычной тяжестью. Мы с Катей развелись, продали нашу однушку в Москве, выплатили ипотеку, остатки поделили поровну. Это было тихое, взрослое расставание, к нему все шло уже года три, но я все равно был разбит. Я почувствовал, что мой мир развалился, не мог делать вид, что все нормально и делать то. что делал – я теперь не знал зачем и почему. В итоге – уехал домой, в свой маленький провинциальный городок, откуда мы с Катей вместе «вырвались» после школы. Мама настояла, что нечего мне «ковыляться по гостиницам, когда есть дом родной», поселила меня у себя. Полагаю, просто хотела присмотреть за мной, на всякий случай, мало ли чего.

Она жила одна, все в той же однокомнатной квартире, где был только один раскладной диван. Поначалу было неловко, но я точно был не в форме, чтобы отстаивать свои границы и требовать себе надувной матрас или типа того… Да и не хотел, если честно: после стольких лет я совершенно разучился спать один. Иногда, ещё в Москве, лежал на слишком пустой кровати, думал, и мысли были разные, не особо хорошие. Ну да не будем об этом, кому оно интересно, про такое читать.

Я умылся, я выпил воды, но все ещё чувствовал, как по венам бежит адреналин. То, что я делал – было плохо, запретно, неправильно по очень, очень многим причинам, и никакое глубокое дыхание тут не помогало. Я трогал свою мать.

Я хотел трахнуть свою маму.

Хуже всего было то, что я все ещё был возбуждён. Бешено стучащее сердце гоняло кровь, мозг все ещё переваривал недавние воспоминания о том, как я гладил бедро женщины, её попу, как я хотел тереться об неё членом и в итоге трахнуть. Мне нужно было кончить.

Я заперся в ванной, взялся за дело, стараясь думать о Кате, о других девушках, с которыми я спал, о порноактрисах, про оставшихся в прошлом одноклассниц в коротких юбках и про Оксану из соседнего отдела, что напилась на корпоративе и после поцеловала меня с языком, пока её муж не видел. Я пытался не думать о моей матери и о том, как я хотел её трахнуть своим членом.

Пробовали когда-нибудь не думать про белых обезьян?

Я старался изо всех сил, но в итоге лишь думал об этом ещё больше: вспоминал ощущение от её кожи у меня на ладони, её хлопковых трусиков под моими пальцами. Я думал об этом все время, пока кончал.

Слава богу, после этого стало полегче. Я выпил валерьянки, я лёг обратно и возблагодарил Господа, что мама не проснулась от моих «действий». В итоге я даже смог заснуть.

Следующее утро было для меня неловким. Мама делала нам завтрак, а я все старался не смотреть на неё, не изучать её как женщину.

Обычно во всяких историях на тему инцеста мать главного героя это такая симпатичная женщина в самом соку, родившая очень рано и в которой герой видит сексуальный объект. Что ж, это определённо был не мой случай.

Мама действительно родила меня рано, в 20 лет, но как бы и я был уже не мальчик. Теперь, в свои 52 она выглядела, наверное, неплохо для своих лет, но точно не как модель с обложки журнала. Немного лишнего веса на животе, небольшой, но заметный целлюлит на бёдрах, морщины на лице, заметные паутинки вен на руках и ногах, слегка обвисшая грудь, размер которой я затруднялся определить сходу, так как не очень то в этом и разбираюсь – третий или четвёртый, что-то такое.

Поняв, что я пялюсь на грудь собственной матери, я ощутил мощнейший укол стыда и уткнулся в тарелку. Вскоре она оделась и ушла на работу, а я подметил, что у неё хороший вкус и она весьма неплохо одевается, не забросила себя. Да и седины в волосах невидно.

Тем не менее, я точно не видел её как сексуальный объект, даже попытки представить её голой или как мы целуемся казались мне нелепыми, что уж там говорить про секс. Однако в течение следующей пары недель все мои попытки мастурбации неизменно возвращали меня к воспоминаниям о той ночи, смешивая стыд и возбуждение. В итоге я перестал дрочить вовсе, и это имело свои последствия.

Я снова начал трогать её во сне. Изначально снова не осознавая, кто именно нежится под моей ладонью, и чья мягкая кожа скользит у меня под пальцами, чьи трусики я ощупываю. В этот раз она лежала на спине, закинув одну руку за голову, так что я не мог мять её попку, но зато много времени посвятил ощупыванию её груди и поглаживаниям кончиками пальцев её довольно больших сосков сквозь тонкую ткань ночнушки.

В какой-то момент осознание происходящего неизбежно наплыло на меня, но это не вызвало пробуждения. Мой сонный мозг просто неспешно вытащил эту мысль у меня из сознания, и тут же неспешно убрал её обратно, как будто ничего особенного не происходит, и это совершенно обычное дело – мять грудь своей матери и гладить сквозь трусики её вагину.

Это, кстати, было единственное, что немного взбодрило меня. Я подумал, что как же нелепо звучит слово «киска» по отношению к женским гениталиям, а в особенности если сказать «мамина киска». Просто идиотизм. Впрочем, «мамина пизда» была ничем не лучше, какая-то грязная неуважительная похабщина.

«Вагина» — решил я в итоге. – «Слово не идеальное, но ничего лучше вроде бы нет. Решено. Я глажу сквозь трусики мамину вагину».

Но больше всего внимания я уделил в тот вечер её груди. Моему сонному разуму это казалось справедливым, ведь у мамы одна вагина и две сиськи, значит они должны получить в два раза больше внимания, чтобы ни одной из них не было обидно. Слово «сиськи» я тоже находил несколько вульгарным, но в приемлемом диапазоне. Думать про «мамины сиськи» было в достаточной степени вульгарно, чтобы вызывать прилив возбуждения, а не отвращения.

В какой-то момент я машинально отметил, что её соски ощущаются твёрдыми и понял, что она получает сексуальное удовольствие от меня, своего сына. В этот момент я открыл глаза, все ещё оставаясь в полубредовом состоянии, и взглянул на её лицо. Она все ещё спала, но дыхание её было тяжёлым, а губы приоткрыты, словно с них в любой момент мог сорваться стон.

Я продолжал мять мамины сиськи и ладить большим пальцем её вставшие соски, иногда прерываясь, чтобы провести рукой вниз по её мягкой ночнужке, её животу и погладить сквозь хлопковые трусики её вагину. Вагину моей мамы. Её мокрые трусики.

Ещё я понюхал её подмышку. Извращенство какое-то, я знаю, но раз уж я тут рассказываю, как лапал свою собственную мать за сиськи, то признаться в нюхании подмышек уже не кажется большим делом. Да, я нюхал подмышки моей мамы, пока она спала. Они были волосатые, но не слишком, и побрили их видимо недели полторы-две назад, был там такой короткий ёжик волос по итогу. Маминыподмышки пахли потом, и ещё они пахли женщиной, мне одновременно и понравилось, и нет. Я нюхал их какое-то время. Мне захотелось их лизнуть и попробовать на вкус.

К этому моменту я уже полностью проснулся – не рывком, как в прошлый раз, но постепенно. Я лежал, гладил возбуждённое тело своей матери и нюхал её подмышки, параллельно охреневая от того, какой же это все-таки пиздец. Мой член при этом стоял как железный, эрекция века просто. Полный пиздец.

Нужно было сходить и подрочить. Я знал точно, что если я этого не сделаю, то вот это вот всё безумие не закончится, и в итоге мама проснётся и будет… я даже не знал точно, что будет, но точно ничего хорошего. Нужно было перестать сжимать кончиками пальцев её окаменевшие соски, перестать нюхать её феромоны, и пойти подрочить на свежие воспоминания об этом.

«Нужно посмотреть на её голые сиськи».

Нам всем приходят грязные мысли во время возбуждения, во всяком случае я хочу в это верить. Но эта мысль была чем-то за гранью, очевидное табу, с учётом того, что это была моя мама, а я, мать его, вот совсем уже не спал и был полностью в сознании. Однако мысль о том, чтобы посмотреть на мамины сиськи обрушилась на меня волной и накрыла полностью.

«Отличное будет воспоминание», — пульсировало в мозгу. – «Самое то, чтобы вспомнить, когда будешь кончать».

Я посмотрел. Старая ночнушка в принципе была очень растянутой, мне не стоило ровно никаких усилий, чтобы приподнять её верхний край и взглянуть на дальнюю сиську. С одной стороны, выглядела она не особо возбуждающе – дряблая, растёкшаяся по телу грудь женщины пятидесяти двух лет, с широким темным ареолом и большим, затвердевшим соском. Но Боже, это было самое возбуждающее зрелище, что я когда-либо видел. Я пялился на голую мамину грудь как заворожённый несколько секунд, а после в панике перевёл взгляд на её лицо, но она по прежнему спала.

В этот раз я не сопротивлялся, думал только про свою мать во время мастурбации, и кончил почти моментально, вспоминая, как и обещал самому себе, её голые сиськи.

Да, голые сиськи моей мамы – три волшебных слова, что мгновенно вызывали у меня теперь прилив возбуждения. Парадоксальным образом, я все ещё не находил её сексуальной как женщину, все моё нутро сопротивлялось инцесту, но вот думать о ней не как о женщине, но как о моей маме в сексуальном контексте – это да, это разгоняло кровь по моим жилам.

Само собой, я понимал как это всё извращённо и неправильно, в какой-то момент вполне серьёзно и решительно намереваясь съехать на отдельную квартиру или хотя бы купить себе надувной матрас. Но потом я не делал этого. Полагаю, мне нравился этот риск снова начать трогать маму во сне, нравилось чувствовать себя живым, нравилось делать запретные вещи и чувствовать бег адреналина просто от мысли, что это может вновь случится, причём как бы не по моей воле. Я понимал, конечно, что это не оправдание, и я более чем виновен, но как довод в споре с самим собой это вполне засчитывалось.

В итоге я в качестве защитной меры стал постоянно дрочить, думая только о маме и о том, какая она была возбужденная от моих поглаживаний. О её большой заднице, её голой груди и твёрдых от возбуждения сосках, её мокрых трусиках и её лице.

И её подмышках. Я все чаще и чаще думал о том, что они были побриты примерно в тот же день, что и наш первый раз. Впервые подумал «наш первый раз» про свою маму, я снова возбудился и подрочил. Но потом мысли вернулись, и я стал думать, были ли её подмышки побриты в ту ночь, или же она побрила их после? Может быть сразу же, на следующий день после того, как я гладил во сне её бедра и попу? Что ещё она побрила в тот день? Она готовилась для меня, готовила для меня своё тело? Она ожидала, она хотела, чтобы я трогал её возбуждённое тело?

Это было очень много допущение, одно большое «может быть», по сути, очень маловероятное дело, случайное совпадение в лучшем случае, но я не мог выкинуть эти мысли из головы. Я почти что не сомневался, что если дам этим мыслям волю, то в итоге просто изнасилую свою бедную маму, и потому я дрочил регулярно. Логика была такая, что если я буду полностью сексуально удовлетворён, то у меня не будет никаких хождений во сне и все будет, если можно так сказать, нормально.

Надо ли говорить, что план не сработал, и спустя ещё пару недель все повторилось. Мои воспоминания начинаются с того, что моя рука на мамином бедре, а моё лицо всего в нескольких сантиметрах от её лица. Она лежит на боку, одна нога согнута, другая вытянута, и я таким образом могу гладить и её грудь, и её попу. Этим я, собственно, и занимался, причём весьма уверенно: моя рука, не стесняясь, залезала к маме в трусики и сжимала её обнажённые ягодицы, а потом проползала ей под ночнушку, погладила её мягкий живот и стала по очереди ласкать её груди.

Одеяла, и моё, и её, были откинуты в сторону, и я не знаю, то ли я сам их туда убрал, толи мама раскрылась самостоятельно, спасаясь от жара. А нам было определённо жарко, я буквально чувствовал её горячее дыхание на своей коже и ощущал жар от её тела. Она вся была как печка, и я смотрел на её губы, ожидая услышать сладострастный стон в любое мгновение. Я даже стал ласкать её сильнее, можно сказать, что немного грубо.

Первая же худо-бедно осознанная мысль, что пришла в мою голову, была проста и незатейлива:

«Жаль, что я не вижу её подмышки, хотелось бы знать, побрилась ли она для меня».

И тут же пришла вторая мысль:

«Если она готовила своё тело, то она побрила не только подмышки».

Что ж, мой сонный разум нашёл эту мысль логичной и оставалось только проверить «другие места».

Мои пальцы устремились к маминой вагине, вот только поза её, конечно, была не особо для этого удобной. Не отдавая себе отчёта в своих действиях, я слегка надавил рукой и она пошевелилась во сне, раздвинула свои ножки немного пошире.

«Мама раздвинула для меня ноги» — я от одной этой мысли чуть не захлебнулся от возбуждения. Засунув же руку ей в трусики, я обнаружил там короткий ёжик её лобовых волос. Очень коротких.

Меня окончательно затопило похотью. Не отдавая уже никакого отчёта своим действиям, я продвинулся немного вперёд, закрыл глаза, и поцеловал маму в губы. Сперва нежно, едва коснувшись своими губами кончика её губ, потом чуть посмелее я обхват своими губами её нижнюю губу, немного потянул и отпустил, кончиком языка быстро провёл по её верхней губе, а после плотно прижался к ней своим ртом.

Я целовал свою маму, а тем временем средний палец моей руки дотянулся до её вагины. Боже, какая же она была мокрая, мамы просто не бывают такими мокрыми, вагина моей мамы не может быть такой мокрой и порочной.

Слово «вагина» тут, конечно, уже не подходило. Такой похотливой, пышущей жаром и истекающей соками может быть только пизда. Я провёл кончиком среднего пальца по мокрой пизде моей мамы и задел твёрдый бугорок её клитора. Она издала тихий, похотливый стон и немного, едва заметно подалась вперёд.

Никогда в своей жизни я не чувствовал себя таким желанным, не чувствовал себя столь мужественно и сильно. Я крепко схватил её за задницу, притянул к себе и почувствовал, как мой член упирается ей в бедро, пока в то же самое время мой язык свободно гулял у неё во рту. Она вновь застонала, и я почувствовал, как её язык стал играть с моим, а её губы – целовать меня в ответ.

В тот момент она была моей мамой, но так же и моей женщиной, моей добычей. И я мог делать с ней все, что захочу.

Мы целовались самым грязным образом, пока я тёрся своим членом сквозь трусы об её бедро. Потом мои пальцы вновь скользнули в её трусики, крепко, до нового стона сквозь поцелуй, сжали её мягкие ягодицы, после чего кончиками среднего и указательных пальцев я нашёл её анус, помассировал его немного. Она продолжала меня целовать.

«Все её дырки — мои», — подумал я. – «Я могу делать всё, что захочу с телом моей мамы и её дырочками. Это всё моё».

В эти мгновения я совсем не думал, что её тело уже старое и дряблое, она казалась мне богиней похоти и разврата, дикой кошкой, признающей власть самца, моей покорной добычей.

Я шлёпнул её по заднице. Не сильно, но хлопок получился знатный, а сама она вновь застонала с моим языком у себя во рту, придвинула ко мне ещё ближе. Её ночнушка задралась и мы соприкасались телами, переплетались ногами, и её рука легла на меня уже черт знает сколько времени назад, а я этого даже не заметил.

И в этот момент я вдруг понял, что ни за что на свете она сейчас не спит.

Это была сильная мысль, бодрящая, но в то же время парализующая. Я замер на мгновение, но вот мама не останавливалась, и словно сучка во время течки продолжала тереться об меня, пока её мокрый язык продолжал хозяйничать у меня во рту.

Распахнув свои глаза, я увидел, что её по-прежнему закрыты. Я не знал, от удовольствия ли это, либо же она и правда все ещё спала, а может просто хотела продолжать это притворство, но это было облегчение. Не знаю. Чтобы я сделал, встреться мы с ней взглядами в тот момент, когда она тёрлась своей похотливой пиздой о моё колено.

«Я могу её трахнуть», — понял я, и голова закружилась от такой мысли. – «Прямо сейчас я могу стянуть с неё трусики и вставить в неё свой член. Я могу трахнуть свою маму, использовать её тело для своего удовлетворения».

Это было безумно возбуждающе, но это было через чур. Нельзя трахать свою маму – я был почти уверен, что у нас есть такой закон. А если нет, то должен быть.

Нельзя вставлять член в вагину своей мамы, даже если эта вагина течёт, точно Амазонка, а твой член как будто бы вот-вот взорвётся от похоти.

Я убрал руку подальше от её трусиков, стал ласкать её грудь – такой вот компромисс. Я стал целовать её более мягко, более нежно, стал поглаживать её ласково, точно успокаивал лошадь. Мама же буквально дрожала от возбуждения, вздрагивала, когда моя рука подбиралась достаточно близко к её трусикам. Когда я в итоге убрал свою руку полностью, она выгнулась немного, издала протяжный стон. Но её глаза так и остались закрытыми, и были закрытыми, когда я выходил из комнаты.

Я заперся в ванной и кончил, стоило мне лишь прикоснуться к члену. Но легче не стало, и я подрочил ещё, кончил во второй раз, потом умылся холодной водой, посмотрел на себя в зеркало пару мгновений, сам не зная зачем, и вернулся в кровать. Мама спала, повернувшись ко мне спиной, однако её попка была немного оттопырена и я машинально погладил её немного, перед тем как уснуть.

Это случилось прошлой ночью. Утром мама ничего мне не сказала о произошедшем, и вообще вела себя довольно обычно, хотя я и чувствовал напряжение между нами. Или я просто выдумываю это напряжение, я не знаю, у меня в голове сейчас полный бардак. И я не знаю, что мне делать, не знаю даже, что будет дальше и что, черт возьми, со мной вообще не так?

Я дал себе зарок, что этого больше не повториться, что я сегодня же найду себе отдельную квартиру и съеду, буду жить один, потом с девушкой, спустя время снова женюсь. Но как только мама ушла на работу, я тут же достал член и начал дрочить, вспоминая то, с какой похотью она вчера прижималась ко мне, насколько горячим было её порочное тело и сладким её поцелуй. Сайт для поиска квартир я даже не открывал.

Вместо этого я открыл этот сайт и пишу вам все произошедшее. Не знаю зачем, не знаю для чего. Это исповедь? Желание поддержки и принятия, или может быть напротив, ярого осуждения, обвинений. Мне нужен совет и это такой крик о помощи? В любом случае это единственное безопасное место, которое я смог придумать для моей исповеди. Не скажешь же друзьям:

— Эй, ни за что не угадайте, что было со мной сегодня ночью. Я целовал свою маму с языком и пальцами ласкал все её дырки, мял сиськи и шлепал по заднице. Безумная ночка, конечно. А у вас как дела?

В общем, если у вас есть что сказать, то скажите хоть что-нибудь. Пожалуйста. Я чувствую, что схожу с ума, сидя здесь в одиночестве.