– Может быть, Эдик, тебе нравлюсь я? – говорю я, пряча под шутливо снисходительной – чуть ироничной – улыбкой мальчишечье сердце, взывающее к взаимности.

Эдик секунду – другую молчит, опустив глаза… затем снова вскидывает на меня взгляд, и во взгляде его я по – прежнему вижу вопрос, обращенный ко мне… впору не мне его спрашивать, а мне самому отвечать на вопросы его!

– Я не знаю, Виталий Аркадьевич, что именно вы хотите сейчас от меня услышать, но… я вас уважаю, и вы это знаете, – Эдик снова говорит медленно, словно старается взвесить каждое произносимое слово. – Мне нравится у вас работать… ну, и всё остальное… – Эдик, на мгновение запнувшись, смотрит мне в глаза, – всё остальное мне тоже нравится… наверное, нравится потому, что нравитесь мне вы… ну, то есть, вы – вы сами… а как иначе? – Эдик смотрит на меня вопросительно. – Это не только то, что в постели… это – всё вместе…

Какое – то время я молча смотрю на Эдика… «это – всё вместе»… ну, и что мне надо от этого парня ещё? Чтобы он сейчас бросился мне на шею? Я знаю, что он это не сделает… во всяком случае, он не сделает это сейчас… возможно, не сделает этого никогда. Но разве мне мало сейчас того, что я от него услышал? Он сказал мне, что я ему нравлюсь – что ему нравится быть со мной, и не только в постели, а вообще… разве этого мало?

– Хорошо, Эдик, – говорю я, невольно улыбаясь, – ты нравишься мне, я нравлюсь тебе… по – моему, это неплохо… очень даже неплохо!

– Да… наверное, – отзывается Эдик, доедая бутерброд. – Завтра днём, Виталий Аркадьевич, я буду вам нужен?

– А что?

– Я обещал родителям Юли съездить с ними на дачу – нужно там что – то им сделать – помочь… – Эдик, говоря это, смотрит на меня вопросительно.

– Конечно, Эдик! Завтра утром позавтракаем, и – ты будешь свободен, – говорю я, – свободен до понедельника. Я сейчас в душ, и – пойду спать… а ты, если спать не хочешь, иди в другую спальню – там найдёшь, чем заняться.

Я говорю «найдёшь, чем заняться», имея в виду интернет… ну, то есть, если Эдик не хочет спать. Но Эдик мои слова понимает по – своему.

– Мне спать в другой спальне? – спрашивает он.

– Чего это ради? – я смотрю на него, улыбаясь. – Я тебе этого не говорил.

– Тогда, Виталий Аркадьевич, я тоже пойду ложиться, – говорит Эдик, поднимаясь из – за стола. – Спокойной ночи?

– Да, Эдик, спокойной ночи! – отзываюсь я, наливая последнюю рюмку водки. – Эдик! – неожиданно для себя самого говорю я, глядя уходящему Эдику вслед. – Принеси мне альбом…

– Хорошо, – оглянувшись, Эдик кивает головой.

Он возвращается с альбомом, держа его раскрытым на том самом месте, где мы прервались, – с черно – белого снимка на меня смотрит младший сержант Вася – мой сослуживец, мой друг, мой сексуальный партнёр и, как теперь оказалось – выяснилось, отец Эдика… с фотографии, беспечно улыбаясь, из нашего общего прошлого смотрит на меня будущий отец Эдика – моего персонального водителя, в которого я, кажется, уже влюблён… всё смешалось в доме Облонских! Прошлое, настоящее, секс, любовь… какое – то время – буквально секунду – другую – мы оба смотрим на фотографию симпатичного парня в форме младшего сержанта…

– Потом, Эдик, – говорю я, – ты мне что – нибудь расскажешь… об отце мне расскажешь. Как – никак, а мы вместе служили… в одном дивизионе… – Мне хочется расспросить Эдика сейчас, но я умышленно говорю «потом», и ещё я говорю «как – никак», чтоб таким образом позиционировать младшего сержанта Васю как одного из своих многочисленных сослуживцев – одного из тех, с кем свела меня служба в армии, и не более того.

– Хорошо, – отзывается Эдик. – Виталий Аркадьевич… а вы можете мне показать своего друга? Ну, того, про которого вы говорили… если, конечно, это можно.

– Можно, Эдик… можно всё, но… разве я обещал показать тебе того, с кем я в армии трахался? Я предложил тебе угадать – дал тебе шанс на приличный бонус… ты, как мне помнится, не угадал, точнее, угадывать не стал. Так что, Эдик… ничего я тебя показывать не буду – сам тебе я показывать не буду. Логично?

– Логично, – Эдик, глядя на меня, улыбается. Какое – то время мы оба молчим; я листаю страницы лежащего на столе альбома – переворачиваю обклеенные фотографиями листы, и мы оба смотрим на мелькающие перед глазами лица парней; они разные, эти лица… разные лица – разные парни: сержанты, солдаты… моя армейская юность! – А что, Виталий Аркадьевич… – нарушает молчание Эдик, – в армии гомосексуальные отношения очень распространены – много там геев? Ну, то есть… если сказать – спросить точнее, то – многие в армии секс такой практикуют?

– А ты как думаешь? – я смотрю на Эдика вопросительно. – Представь: молодые здоровые парни, бок о бок живущие в относительно замкнутом пространстве не день и не два… есть же такие части, где нет ни увольнений, ни самоволок! Ну, и что приходится делать молодым парням, оказавшимся в таких условиях? А? Что говорит тебе твоя логика? – Глядя на Эдика, я невольно улыбаюсь. – Природу, Эдик, не обманешь – и остаётся либо кулак, либо друг – сослуживец… что вполне естественно – и то, и другое естественно в принципе! К кулаку прибегают все, а что касается отношений, называемых гомосексуальными, то это уже у кого как получится – как сложится… я бы даже сказал: кому как повезёт. Секс в армии – это айсберг, и то, что время от времени по каким – то причинам становится известным, выступает лишь видимой верхушкой этого скрытого айсберга… скажем, время от времени в каком – нибудь средстве массовой информации появляется сообщение, что там – то и там – то такого – то солдата после отбоя изнасиловали старослужащие, и – когда это не удаётся по каким – то причинам скрыть, это становится общеизвестным, – время от времени айсберг показывает свою верхушку… но ведь на поверхности, как правило, оказывается криминал, то есть секс, сопряженный с насилием, с принуждением… это, конечно, в армии происходит – случается – как, впрочем, и везде, но ведь глупо думать, что однополый секс в армии сводится только к этому: изнасиловали, принудили, заставили… а то, что невидимо никому – что, образно говоря, остаётся под водой, то есть вне поля зрения окружающих? Никто же ведь свечки не держит, когда парни, находя и время, и место для уединения, трахаются – кайфуют – наслаждаются – по взаимному устремлению… об этом на первых полосах газет обыватель не прочитает, и в новостных программах об этом он тоже не услышит. Понятно, что в армии – как и везде – есть какой – то процент геев, то есть парней, сексуально ориентированных исключительно на парней, но сводить всё к этому – это, конечно, неверно… дело не в сексуальной ориентации! Дело – в самой природе человека, допускающей реализацию сексуального желания в разных вариантах, и армия в этом смысле способствует тому, чтобы парень, не зашоренный предрассудками, реально познал свою бисексуальную сущность… так что, Эдик, ты правильно сделал, что уточнил свой вопрос. Геи в армии, конечно же, есть – как и везде, но однополый секс сам по себе, то есть вне всякой зависимости от какой – либо явно выраженной ориентации, это прежде всего сексуальное удовольствие, и чтоб это нормальное сексуальное удовольствие полноценно испытывать, совсем не обязательно быть геем… о чём ты, Эдик, прекрасно знаешь сам. Я ответил на твой вопрос?

– Исчерпывающе, – Эдик, глядя на меня, кивает головой. – Я, собственно, почему об этом спросил? Буквально на днях пришел из армии мой сосед по лестничной площадке… ну, друзья к нему в гости пришли, чтобы дело это отметить, и меня он позвал – по – соседски позвал. Я не пью, а они подпили – и среди прочего заговорили о сексе в армии… в том числе и о том, есть ли в армии отношения гомосексуальные – типа: кто во время службы в армии с этим сталкивался. Так вот… сосед мой, Андрюха, уверял – доказывал, что ничего такого в армии нет – что отношений подобных он в армии ни разу не встречал. Вот почему я, собственно, и спросил…

– А тебе не показалось странным, что выпившим парням, заговорившим о сексе, э т о т вопрос т о ж е небезразличен? – Я смотрю на Эдика с лёгкой иронией. – Это во – первых. А во – вторых… кто знал в казарме про нас – про меня и того, с кем был у меня достаточно регулярный секс? Никто не знал. Мы разумно скрывали свои отношения, и – никто ни о чём не догадывался, никто ничего не подозревал. А потому любой из наших сослуживцев мог, вернувшись домой, совершенно искренне говорить – доказывать, что секса такого в армии нет… я же сказал тебе, что секс армейский – это айсберг, основной массив которого скрыт под водой, и армия в этом смысле… – я невольно думаю про Антона, обозвавшего армию «жопой», – армия, Эдик, у каждого своя… и в этом смысле, и во всех других смыслах – у каждого, в армии отслужившего, армия с в о я. А вот то, что у подвыпивших парней – твоих знакомых – разговор о сексе в армии вольно или невольно свёлся к разговору о проявлениях армейской гомосексуальности… это, Эдик, само по себе уже может быть симптоматично! – Глядя на Эдика, я улыбаюсь. – Ты говоришь, что сосед твой по лестничной площадке… что он там всем доказывал? Что гомосекса в армии нет? Ох, Эдуард… береги свой зад! – Я, глядя на Эдика, смеюсь.

– Да ну, Виталий Аркадьевич! – Эдик улыбается в ответ, глядя на меня. – У меня такой проблемы нет… и потом: они говорили всякую чушь… явные гомофобы!

– Ну, во – первых, слушать нужно не только то, ч т о говорят, но и то, к а к это говорят… иной раз интонации бывают куда существеннее, чем слова, и нередко случается так, что начинают такие «явные гомофобы», как это водится, «за упокой», а заканчивают «за здравие» – начинают с того, что «гомосекса нет», а, подпив хорошенько, заканчивают эту животрепещущую тему тем, что «давай попробуем»… вполне банальная ситуация! Потому и говорю тебе: береги свой зад! Это во – первых. А во – вторых… во – вторых, кто такие гомофобы – гомофобы настоящие, а не фасадно – декоративные? Это, как правило, те, кто по тем или иным причинам не может в естественной форме – в форме нормального секса – реализовать свои смутно эротические либо конкретно сексуальные позывы, направленные в сторону своего собственного пола… не могут – по разным причинам, но ведь природу не обманешь, и происходит своего рода извращенная сублимация… «гомофобы – это геи, извращённые эпохой» – где – то я слышал подобную сентенцию… другое дело, что такая сублимация гомоэротизма, какой является гомофобия, порой принимает агрессивные формы, и здесь уже нужно быть осторожным – во избежание всяких – разных недоразумений… у нас ещё будет время, и я тебе об этом как – нибудь ещё расскажу… поподробнее расскажу, что это за публика – гомофобы.

– Хорошо, – отзывается Эдик, кивая головой. Секунду – другую мы молчим… я не знаю, о чём думает Эдик, а я думаю о том, что гомофобы – это, в сущности, извращенцы… убогие люди, извращающие свою природой заложенную собственную потребность к однополому сексу или даже к любви в угоду мертвящим догмам сексуального самоограничения… сколько изначально нормальных пацанов душевно искалечены этим заведомо деструктивным, внутри сидящим запретом на однополую любовь! Запретом, привнесённым в сознание извне… Видя, что я молчу, Эдик поднимается со стула. – Спокойной ночи? – говорит он, глядя на меня.