Всем привет. Когда-то давно меня звали Машей, но сейчас я— всего лишь машонка. Я была жизнерадостной и довольно симпатичной девчонкой. Все у меня было как у всех.
Но случилось, что в классе из-за одного моего необдуманного проступка ко мне сначала относились странно, а постепенно, под давлением бывших подруг— Насти и Ксю— меня стали воспринимать как последнюю лохушку и чмошницу класса. С тех пор моя жизнь превратилась в один сплошной кошмар без надежды на пробуждение. А все началось с того, что однажды я слишком громко спросила из праздного любопытства— а что такое мошонка? На что Андрей, кстати, на тот момент парень Насти, с ухмылкой вызвался отойти и показать. Я ради шутки вышла, мы санных мыслях, они просто не поймут меня. Ведь предмет моих восхищений и король моих эротических грёз— рок— звезда. Когда вам 15— это абсолютно логично, когда вам 19— уже смешно, а уж когда за 20— заставляет задуматься о собственной нормальности. Однако нет смысла пускаться в пространные размышления и заниматься самокопанием, это всё уже давно перестало мне помогать. Осталось ждать, п ним отдалились и полушутя поговорили пару минут, конечно же Андрей ничего мне не показал. И все бы забыли об этом, если бы Андрей не бросил Настю по малопонятным причинам. Конечно, Настя была зла, и была зла на меня.

И вот на следующий день я как обычно пришла в школу, зашла в кабинет и поприветствовала подружек:
—Ксю, Насть, приветики))— и нагнулась, чтобы чмокнуться в щечки
—Привет, Машонка!
И отставили свои щеки, полупрезительно глядя на меня. Тогда у меня был легкий шок, легкий— потому что никогда ранее со мной не было ничего подобного. Но я еще не до конца осозновала, какая ужасная судьба ожидала меня впереди.

Теперь меня почти никогда не называли по имени… Маша, Машка, Машенька, Машуль… —все это в прошлом, которое было не со мной. Машонка! Иди сюда! Машонка-а! Ну иди же! Блять чмо иди сюда я кому говорю! Машонка— тухлая душонка! Это был настоящий ад, хотя я не знала, что впереди меня ожидает еще более глубокая преисподняя ужаса унижения.
Но об этом позже.

А пока же я просто вкратце расскажу, как надо мной издевались, лошили и чмырили. Причем как в школе так и постепенно за её пределами. В тот первый день моей опущенной жизни Ксю и Настя подговорили всех одноклассников называть меня только Машонкой. Сначала некоторые смотрели на них странно и не соглашались, но другая половина злорадно заухмылялась. Но в принципе не согласным было все равно. Они не гасили меня лишь вначале. Так вот, на какой-то из перемен они вдруг закрыли дверь в кабинет и сказали, что либо я должна прилюдно провозгласить себя Машонкой, либо мне всякий раз придется дожидаться учителя, чтобы просто войти в кабинет. Вот так меня лошили. Я хоть и не подавала виду, но была очень испугана и подавлена. Думала, как это обычно бывает, что это какой-то дурной сон. Но нет— меня гасили по-настоящему. Гасили, гнобили, обзывали, травили, пинали под гавно, отбирали портфель и школьные принадлежности, кидались ими. Потом Настя обоссала мой пенал, и тут же рассказала об этом всем кому могла. Тогда я стала Машонкой-Гашонкой. Люди смотрели на меня по большей частью с усмешкой и презрением, лишь в некоторых взглядах можно было заметить подобие жалости. Но и жалости становилось все меньше и меньше. Потому что это неизбежно, когда кого-то травят, то желание не травить с каждым разом сдерживать все сложнее. Я очень рано узнала, что такое ад на этой земле.

Плюсом ко всему у мамы начались какие-то проблемы на работе, она становилась все раздражительнее. А тут у меня конечно оценки начали стремительно ухудшаться, еще и учителя начали своеобразное подавление. Ведь раньше я была довольно умной, приличной и собранной девочкой. Но теперь у меня почти ничего не получалось.

Ведь я лохушка по жизни, загашенная девочка.

Лохушка— это судьба, и многие согласятся с этим утверждением. Учителя удивлялись, куда делась эта милая жизнерадостная девочка, почти всегда готовая порадовать учителей готовым домашним заданием и выученной темой. Они видели, что мой взгляд был каким-то притушенным. Но когда они спрашивали об этом одноклассников, то те притворялись, что ничего не знают— таковы были правила моих мучительниц, Насти и Ксю.

Они не знали, что каждый раз приходя в школу, я получаю заслуженный плевок в лицо от Ксю и Насти. А потом к этому ритуалу присоединилсь и еще три девочки— Оля, Яна и Марина. Естественно, это делали в женском туалете, чтобы никто не видел, ну и издевались надо мной по большей части в классе.

Они не знали, что кроме мамы и нескольких знакомых, учащихся в других школах, меня никто не называл нормально по имени. Не говоря уже о том, чтобы назвать ласково. Постепенно я начала забывать, что такое ласка и внимание окружающих.

От мамы я слышала все больше раздражения и злобы, она перестала целовать меня на ночь, очень строго следила за всеми моими неудачами. И много кричала, если я приносила двойки и тройки домой. Я много плакала, это были слезы ужаса и унижения, непонимания и самой великой несправедливости, но судьбу не выбирают и я не знала, что это еще не самое худшее, что может произойти. Мама не жалела меня, меня никто не жалел и не любил. Да и станете ли вы любить лохушку, тухлую пиздёшку (иногда Настя звала меня так)? Нет, скорее всего вы захотите гасить её и дальше. Нормальным Людям чуждо сострадание. Сострадать и жалеть умеют только точно такие же лохи и поебушки, как я. Опущенные, обиженные по жизни.

Жизнь лохушек без имени и без статуса хуже, чем дедовщина в армии. Потому что там человек все же понимает, что унижения когда-нибудь закончаться, да и вообще мир не так уж плох там, на гражданке. Но когда тебя гасят на гражданке, когда ты ниоткуда не получаешь никакой любви— только насмешки, только унижение, только чмырение. Когда ты знаешь, что узнав о твоей тухлой судьбе люди начнут лишь презирать и унижать тебя, это настоящий кошмар. Нет никакой поддержки, фактически все человечество против тебя и готово сделать твой ад еще более ужасающим. Готовы унизить, обосрать, обоссать, залошить, опустить, заставить жрать гавно, пить мочу, сделать туалетной рабыней, тварью, шлюхой и уродиной без имени и надежды на лучшую жизнь. Хотя бы на каплю любви. Нет. Ты— лохушка, чмо, говно, тварь, тухлая воняющая пизда. Вот ты кто. Не выебывайся. Маши больше нет. Личность перерождаются в практическую слепую, тупую, неудачную, уродливую и жалкую пародию на человеческое существо. Я— рваная обоссанная тварь, тряпка, подстилка. Я— гавно. Моё призвание— жрать говно и пить мочу. Это в лучшем случае. Жрать говно и пить мочу лучших людей, удачливых господ и просто нормальных пацанов и девчонок. Мое призвание в самом лучшем случае— туалетное рабство. Когда ты сидишь и ждешь, когда твой голод утолит горькое говно из младшей рабыни недостижимой госпожи. А запивон мочой будет божественным нектаром.

Я стала бояться дома. Стала бояться мамы. Загашенная лохушка боялась всего— дома, школы, улицы, контактов с обществом, ведь до любого места могла донестись моя дурная слава— и меня принялись бы гасить еще больше. Такова судьба опущенной чмошницы машонки.

Обоссаной, обхарканной, запинанной, затюканной, зачмыренной поебушки.

Помимо этого я стала тупой. Тормознутой. Потому что была постоянно зациклена на своих страхах дальнейшего унижения. У лохушек и лохов так всегда, так по жизни. Почти никто из них не вырастает полноценным человеком. У них ничего никогда не получается и единственное для чего они годны— это для дальнейшего унижения. Наверное это все-таки судьба, лох— это судьба, судьба быть загашенной, забитой и затравленной всем своим окружением. Кто-то рождается в этот солнечный мир для того, чтобы добиваться успехов, любить и наслаждаться закатным небом, рассветным туманом, россыпями великолепных звезд и миров, а чья-то судьба— поедать выперженные остатки полупереваренной пищи. Жрать чужую сифилитичную блевотину. Носить татуировку «Машонка-Гашонка» на правой полупопице и «безвольная говнина»— на левой. Шлюшка-соска-поебушка— на лбу и грудях.

Признаюсь, однако, что после того как я закончила школу, ситуация начала выправляться. Меня гасили гораздо меньше и в целом относились уже более приятно. Я поступила в институт, и там меня снова начали звать давно забытым именем Маша. Я снова стала нормальной здоровой девочкой, какой была почти n лет тому назад. Так мне казалось… Все равно я боялась, хоть и боялась признать себе что боялась… Я до обоссаных трусов боялась, что кто-то из новых ребят узнает, как ужасно меня чмырили в школе. Кто-то узнает и этот унижающий ад начнется снова и меня будут лошить пуще прежнего… Вместе с тем я невольно кончала от одной мысли, что я буду жрать чье-нибудь гавно или лизать кому-нибудь задницу. Так страшно и так божественно приятно… Все же приятно быть лохушкой, жопой, шлюшкой, тухлой пиздой. Приятно понимать, что у тебя есть Господин, которому ты Служишь. Но меня пугало, что люди после этого будут унижать меня вообще по всему миру, сделают из меня гнилую соску и чмыриху. Но и безмерно притягивало— тоже..

Потом я встретилась с Женей. Он проявил ко мне большое внимание, называл меня по имени, и я подумала, что наверное это любовь. Наконец-то все будет хорошо. Наверное больше того кошмара, того ада больше не будет. Теперь меня будут любить, нежно и трепетно, и я вновь увижу россыпи звезд, вдохну свежего летнего воздуха свободной грудью, буду улыбаться, мечтать о красивой жизни.

Но как-то раз я увидела, что Женя стоит и мило беседует с Настей на крыльце института!!! Во мне все вмиг перевернулось, я опять почувствовала себя той лохушкой, чмыренкой, машонкой, гашонкой, которой была в школе. Все тяжести унижений вновь взыграли внутри меня и я боялась подходить… Я уже видела, что взгляд Жени изменился— не то чтобы в нем была злоба, но скорее презрение к такой лохушке как я.

—Привет, Машонка! —злорадно сказал Женя и они с Настей захохотали.
—Теперь ты моя собственность, Настя мне тебя подарила: D

Сказать, что я была возмущена или обижена, это ничего не сказать… Я хотела плакать, рвать и метать, проклинать людей, мир, облака… Но где-то внизу живота предательски разливалось тепло от чувства принадлежности к своему Господину. Я наконец-то нашла свое место в жизни, теперь я буду тварью господина Евгения, его шлюшкой и жополизкой. Буду его поебушкой, туалетом, буду его говножоркой. Моих желаний больше не будет— останутся лишь желания господина… Я буду самой последней шлюхой во всех мирах и всех вселенных..

Я готова убить за своего господина, готова сделать абсолютно все, что он мне прикажет. Вылижу жопу дочиста, сожру его говно, испытаю столько боли и мучений на себе, сколько он велит. Я буду нюхать его какашки столько долго, сколько он этого захотит. Я буду его лизалкой, лизать его жопу полчаса, час. Я позволю растлить себя, убить себя, жить одним туалетом без имени и без чести. Я— Женин туалет и я кончаю, кончаю от того, что я такая тварь, такая шлюха, такая поебушка. Я— Женина соска, он кормит меня только своим говном, а поит своей мочой. Свободного времени у меня нет, я либо выполняю разные унизительные поручения, а на лице вместо паранжи одеты его грязные зассанные заспермленные трусы. И я нюхаю их на протяжении почти всего дня. И кажется, скоро я полностью стану Его туалетом.