Два месяца спустя, как прима-балерина Нина Бестужева влюбилась в выпускника Военно-политической академии имени В. И. Ленина майора Полякова, она поняла, что забеременела. Это событие поставило Нину Георгиевну перед выбором: сделать аборт и продолжать карьеру балерины, или — выходить замуж за красавца Полякова и рожать. Бестужева выбрала второе, сохранив за собой прежнюю, сценическую фамилию.

Молодожёны отправились из столичного мегаполиса в Дальневосточный гарнизон, где Природа одарила длинноногую танцовщицу двумя очаровательными близнецами.

Майор Поляков, как выпускник академии, получил очередное звание и полковничью должность заместителя командира по политической части крупного воинского подразделения.

…

Через два с половиной года после родов Ниночка Бестужева стала ощущать острую тоску по сценической жизни и жалеть, что оставила столицу.

В гарнизоне она руководила довольно сносной танцевальной группой, пользующейся успехом в Приморском крае. Но это не могло заменить бывшей балерине прежних ощущений от bаllеt clаssiquе на большой сцене Кремлёвского дворца съездов и главного театра Москвы. Она с ностальгией вспоминала свои партии в Кармен, Баядерке, Ромео и Джульетте, Садко, Щелкунчике, Лебедином озере.

После того, как муж сообщил, что возможен его перевод в Московский военный округ, Нина Георгиевна воспрянула духом. И хоть слово «возможен», во временном отрезке понятие неопределённое, мечта жены Полякова — повторить минувшее, получила дополнительный тонус.

Определив детей в младшую группу детского сада, она начала самозабвенно трудиться у танцевального станка. Добилась лёгкости в фуэте. Прыжки антраша достигли прежней высоты. В баллотте вернулось изящество. А пируэты и прочие па приблизились к уровню её сольных спектаклей.

Природа и трудолюбие позволили Бестужевой и после родов оставаться стройной и гибкой. Её грудь слегка увеличилась, бёдра расширились, отчего фигура Нины Георгиевны получила дополнительную привлекательность.

Многие мужчины гарнизона завидовали подполковнику Полякову и тайно вздыхали по его красивой жене, но не желали портить отношения с влиятельным начальником.

…

Вынужденная «прозябать» в бесперспективной глуши, Бестужева всё острее чувствовала потребность возвращения к сценической деятельности. И когда фатальный спутник творческих личностей — депрессия, являлась к бывшей прима-балерине в гости, Нина Георгиевна искала спасение в общении с подругами по «несчастью» — с жёнами офицеров.

Более всего она сблизилась с супругой капитана Калинина, которая недавно устроилась на работу в, ещё не открытую, гарнизонную библиотеку. Там велись, какие-то, ремонтные дела. И Леночка Калинина была занята ими уже более месяца.

И вот однажды, на праздновании 23-го февраля, Леночка Калинина, после солидной дозы шампанского, почти проговорилась, что ищет любовника, поскольку её капитан категорически против отцовства, а она, очень желает стать матерью. Так и сказала:

«Я вот поуговариваю, поуговариваю, да найду себе оплодотворителя на стороне. Мужиков-то вокруг, о-го-го, сколько», — и после этого сильно стушевалась.

Бестужева тут же заподозрила, что у этих планов есть реальные поползновения. Несколько дней она пыталась предположить, кто из офицеров сумел стать фаворитом её абсолютно порядочной подруги.

Исходя из своих оценочных взглядов на мужские достоинства, жена подполковника составила список возможных кандидатов (в основном из числа молодых лейтенантов и старлеев). Женатики в расчёт не брались, поскольку: «Не такая Ленка дура, что бы, имея выбор на две страницы, крутить роман с кем-нибудь из окольцованных мужей!»

Дома ли, в танцевальном классе, на прогулке с детьми, она постоянно раздумывала над возможными вариантами и философствовала о превратностях жизни, не забывая посетовать на собственную судьбу:

«Одни хотят иметь детей и сталкивается с трудностями. Другим они ни к чему, так — получайте двойню!»

В этих сомнениях и догадках, она жаждала иметь приватный разговор с Калининой. Он был просто необходим! Тем более что после 23-го, Леночку словно подменили. Она перестала поднимать телефонную трубку, не приглашала Бестужевых в гости. И, главное, избегала встречи с ЛУЧШЕЙ подругой! Этот факт был сам по себе уже серьёзным аргументом, что «нет дыма без огня!»

Так или иначе — Гора пошла к Магомету! И не куда-нибудь, а в библиотеку, справедливо полагая что, пока помещение не открыли для посетителей, более укромного местечка поболтать на интимную тему во всём гарнизоне не найти.

…

Елена Павловна Калинина ещё постанывала под напором неукротимого Я, который, закрепляя достижение седьмого, последнего свидания для оплодотворения, ухитрился таки добраться до девственной попки разогретой библиотекарши и разрабатывал её удачно растянутое очко, когда в двери библиотеки постучали.

Стоявшая раком Елена Павловна, стенающая от проникновений в аккуратненький зад двадцатисантиметрового «малыша», мгновенно смолкла, застыла с беззвучно открытым ртом.

«Кто бы это мог быть? Неужели, муж!» — в ужасе думала Лена и попыталась уползти от вставленного в неё фаллоса. Но замок вязки жопы с солдатским членом был усилен мужицким хватом обеих титек. Ускользнуть, от удобно устроившегося над спиной ёбаря, женщине не удалось.

— Не порядок! — реагировал на эту попытку прервать анальное сношение увлечённый Я, и заработал со скоростью, позволившей за пару минут закончить процесс, излития содержимого яиц в прямую кишку партнёрши.

— Давай, быстренько, почисть, — двинул он мокрый член к раскрытому от ужаса рту капитанши.

В жутком оцепенении от страха, плохо соображая, что делает, Леночка торопливо приняла пахучий хуй, проглотила слизанное и, опершись о стол, сумела занять вертикальное положение.

— Сволочь! — прошипела она. — Скотина! Не слышишь, кто-то пришёл…

Чувствую на губах запах собственного кала, женщина тёрла рукавом рот, сплёвывала в складки оконных штор пахучую слюну. Ими же торопливо вытерла внутреннюю сторону бёдер, промежность, болезненное очко. Затёрла подошвой туфельки на полу капли собственных выделений и спермы.

Если бы не внезапный визит, Елена Павловна, наверняка, могла бы признать состоявшийся с ней марафон самым проникновенным! Но сейчас ей было не до оценок.

— Конец — делу венец! — сказал довольный Я, поглаживая ещё стоящего «малыша». — Получше обсосать не желаете?

Голубые глаза Елены Павловны чуть не вылезли из орбит. Она набрала воздуха, чтобы ответить хамоватому солдату, как следует, но времени на это уже не оставалось.

Одёрнув юбку (слава Богу, достаточной длины!), женщина затолкала груди с пятнами крепких захватов, под конусы лифчика, торопливо застегнула кофточку и, поправляя причёску, морщась от болезненного ощущения между ягодиц, пошла к входным дверям.

Шла с таким расчётом, чтобы Большаков успел занять своё обычное место за планшетом с красками.

По пути, зло замахнувшись на присмиревшего художника, взяла с его стола графин с водой, ополоснула горло и сплюнула в кадку с китайской розой. Дальнейший путь её был, как на эшафот.

Отработавший Я сидел внутри Большакова, который, находясь в шоке от продемонстрированного ему блядства. Левой рукой солдат держался за местами заполненный планшет, а правой толкал в глубину галифе ещё упругий, но почти чистый, лоснящийся член.

— Как тебе «не такая»? Годится в жёны? – подал внутренний голос распутный Я.

— Отвали! – скрипнул зубами Большаков.

Другие ипостаси трусливо не помалкивали.

Когда Елена Павловна нашла защёлку накладного замка и, собираясь с духом, готовилась повернуть её в сторону «открыть», рядовой уже корпел над продолжением текста «Морального кодекса строителя коммунизма».

«Маскировка так себе, но лучше, чем ничего! — констатировал удовлетворённый Я в сторону притихших ипостасей. — Может и не догадаются, что пару минуту назад наш патрон, не без моей помощи, шуровал в плотненькой попке жены офицера…»

«Боже! Какой срам дозволить себя ещё и ТУДА! Зачем? Ведь к зачатию ребёнка это не имеет никакого отношения» — корила себя состоявшаяся блядь по имени Елена и, зажмурившись, толкнула дверное полотно в сторону своей погибели…

Голос подруги: «До тебя не достучишься!» вернул Калинину на землю, дал ей возможность соображать.

— Ах, это ты? — выдохнула она с явным облегчением, что не укрылось от заждавшейся Бестужевой.

— Ждала, кого-то другого? — полушутя спросила Нина Георгиевна. — Уж не своего ли кавалера? Ну, что застыла, как вкопанная? Так и будем стоять на пороге, или позволишь войти? — шагнув со свежего воздуха в непроветренное помещение, жена подполковника уловила запах недавнего секса. И сразу поняла всё, как это умеет понимать замужняя женщина.

…

Это был СЮРПРИЗ! Который перерос в неимоверное удивление после того, как Бестужева увидела в библиотечном зале, никого-то из офицеров, а склонившегося над планшетом солдатика, старательно изображавшего, что он очень, ну, ОЧЕНЬ! занят написанием текста.

Быстрым обзором Нина убедилась, что кроме писаря, других мужиком в помещении нет.

«А если, всё же офицер? Поматросил и бросил. Ушёл перед самым её приходом. Но возле библиотеки открытое пространство. Выходящего она бы заметила. Всё-таки проторчала у закрытых дверей не мало… Нет! Кроме солдата, некому! Слишком сильный запах грехопадения. Слишком свежий. Не более десяти минутной давности…»

Охотничья стойка подруги, встряхнула Калинину, вывела из стрессового состояния. Она увлекла нежданную гостью в подсобку, служившую гардеробной и комнатой отдыха, где высокая Бестужева буквально вжала низкорослую подругу в угол:

— Ты, что… с ним? Ведь это…

Калинина отпихнула напористую гостью и протестующе подняла руки:

— С чего тебе такое на ум пришло?!

— Прекрати… — Нина Георгиевна хотела сказать «прекрати врать», но нашла другое, более благозвучное слово, — притворяться. У вас тут, на всю библиотеку, стоит запах разврата. Даже губы тебя выдают. Фу!

— Что?! – Леночка непроизвольно провела рукавом кофты по губам. – Что ты этим хочешь сказать?

— Вы тут только что ТРАХАЛИСЬ! И делали это по-взрослому.

— . .. ?

— Верно?

— . ..

— Что молчишь? Сказать нечего?

— Я хочу стать мамой, — вспомнила нужную фразу Калинина.

— Знаю! Но… Он же…

— Хочешь сказать — солдат? Для моего будущего ребёнка это не имеет значения.

— Да… Конечно… Ты рискнула… Он что, так хорош собой, что ты забыла обратить внимание на его погоны?

— Ты же видела…

— Что я видела? Скукожившегося над столом солдатика, с красными от стыда ушами? Не удивительно. Почти застукали на горячем… Тут любой скукожится…

— . ..

— Боже! А если это была бы не я, а кто-нибудь другой? Ты думала о последствиях при таком раскладе? Разнесли бы сплетню по всему бы гарнизону! Даже представить жутко…

— Ты же не такая…

— Само собой. Но ты мне будешь должна. Я не о деньгах, а о подробностях. Договорились? Слушай! Я хочу рассмотреть ЕГО, как следует. Давай пойдём в зал.

— Не сейчас.

— Верно. Пусть парень придёт в себя. Да и тебе надо успокоиться. Умыться…

Бестужева отступила от Калининой, сняла шубейку из лисы и поискала глазами, куда бы её повесить. — Чаёк найдётся?

…

Женщины отсутствовали не менее получаса.

За это время, рядовой Большаков успел восстановить сердцебиение и закончить текст «Морального кодекса строителя коммунизма». Теперь он мог покинуть помещение библиотеки, но не был уверен, что это не будет расценено, как трусость. Потому задержался. Решил сначала укрепить планшет на место, где предполагалось его разместить.

За этим занятием его и застали подруги.

Первой из подсобки вышла высокая Нина Георгиевна. Она была в красном, облегающее её совершенное тело платье и напоминала манекенщицу из журнала мод. Сразу за ней, в длинной, слегка помятой юбке и в кофточке с многочисленным количеством пуговок (две из них отсутствовали), появилась миниатюрная Елена Павловна.

Обе женщины остановились на выходе из дверей. Елена Павловна смотрела себе под ноги, а Нина Георгиевна откровенно разглядывала стоящего на стремянке солдата.

Большакова поразила красота и необыкновенная статность гостьи, которая в своём элегантном платье и полусапожках выглядела, как заграничное диво. Продолжая пялиться на женщину в красном, юноша спросил Елену Павловну на том ли месте он собирается крепить законченный планшет? Елена Павловна кивнула. А Нина Георгиевна сказала:

— Вот вы какой, наш пострел!

Эти слова вывели Большакова из созерцательного состояния.

— Какой? – спросил, появившейся к данной ситуации, наглый Борик.

Ловко спрыгнув со стремянки на пол и, быстрым движением обеих рук, убрав складки гимнастёрки вдоль ремня за спину, он уже не был похож на смущённого солдатика. Напротив, в отместку за недавно пережитое неудобство, вторая ипостась Большакова готовилась дерзить.

Нина Георгиевна чутко отреагировала на интонацию вопроса.

— Ладно, ладно, — примирительно сказала она и увлекла Елену Павловну назад в подсобку.

— Слушай, а ведь парень, действительно, хорош! — сказала Бестужева сконфуженной подруге. — Не так смазлив, как мой Поляков, но в целом – «топ-топ», как говорит современная молодёжь. И донор для твоего ребёнка, нормальный. Одобряю.

Увидев, что Калинина вернулась в состоянии переживаний, и вот-вот расплачется, Нина Георгиевна заторопилась уходить:

— Мне, сейчас, тоже некогда. Надо успеть позаниматься с девочками. Давай, как-нибудь, посудачим обо всём этом на досуге. Жуть, как интересно! Ну, скажем, в воскресение. В сквере возле Дома офицеров. Я там со своими близняшками гуляю, и мы поговорим. В десять часов. Ладушки?

— Хорошо, — вынуждена была согласиться Елена Павловна.

Ей бы очень хотелось отказаться от такой встречи. Но реплика Бестужевой, что теперь она должница, лишала Калинину какого-либо выбора.

Выйдя из подсобки уже в лисьей шубейке, которая очень шла к её высокой стати, Бестужева одарила Большакова белозубой улыбкой и сделала рядовому ручкой:

— Пока, проказник!

…

Для жены капитана это уже было слишком. Едва за гостьей захлопнулась входная дверь, она прислонилась к стене и разрыдалась.

— Ну, что ты? Что? — обнимал Елену Павловну Большаков. — Не плачь, пожалуйста…

— Она всё знает, — рыдала в его объятьях Леночка. — Мне так стыдно.

— Успокойся, моя хорошая, — успокаивал безутешную Леночку Большаков. Он гладил девушку по голове и целовал в заплаканные глаза: — Не надо плакать.

— Она думала… что я… с кем-нибудь из офицеров… А, ты… обычный срочник… Потому сказала, что если офицерская жена с солдатом… это распущенность и безвкусие.

«Половая дискриминация!» — просигналил в голове Большакова Борис Петрович.

«Солдат не мужик?» — возмутился «обиженный» Борик.

— И… может рассказать другим… — рыдала на груди Большакова Леночка. — Сказала, что теперь я её должница… Ой, мамочки, что же мне теперь делать?

— Никому, ничего она не расскажет! — сказал Большаков решительно.

— П-п-почему? — подняла на любовника огромные от влаги глаза Елена Павловна.

— Потому, что я её тоже выебу! — голосом Большакова прорычал плотоядный «Я». — И ты мне в этом поможешь!

Слово не воробей, вылетит — не воротишь.

Елена Павловна, даже находясь в состоянии нервного расстройства, поняла, что ей предлагают сделку. Для молчания Бестужевой, она должна свести вот этого высокого, красивого парня, в гимнастёрку которого льются её горькие слёзы с Ниночкой Бестужевой. И не просто их познакомить, а содействовать склонению Бестужевой на секс с Большаковым!

Алмазные слезинки мгновенно испарились. В голубых прищурах глаз свернули грозовые молнии:

— За кого ты меня принимаешь?! — воскликнула она, отталкивая утешителя обеими руками.

— За человека, который нуждается в поддержке, — спокойно произнёс голосом Большакова Борис Петрович. — Склонив шантажистку к прелюбодеянию с солдатом, ты лишишь её возможности козырять информацией. Конечно, для этой цели можно поискать кого-нибудь другого. Но где гарантия, что этот, другой, сделает всё, как надо и не проболтается?

Калинина слышала слова, излагаемые Большаковым, но не могла знать, что они возникают в голове солдата из диалогов его ипостасей (как разговор с самим собой).

— Ты предлагаешь мне быть сводницей? Мерзавец! Это ниже человеческого достоинства! — бросила она в лицо своего защитника.

— Есть другой способ не выпустить тайное в свет, — сказал Борис Петрович. — Убийство.

Увидев, как снова расширяются глаза капитанши, циничный Борик неслышно хохотнул: «Вот умора, если это кукла поверит!»

— Прекрати так шутить! — крикнула Елена Павловна. — Это аморально и подло по отношению, прежде всего, ко мне!

— Можешь предложить что-нибудь другое? — спокойно спросил Большаков.

Судя по выражению Леночкиного лица, назревал очень эмоциональный ответ, но Калинина справилась с собой и погасила возникшее напряжение неожиданным вопросом, который, в такую ответственную минуту, могла задать только очень интеллигентная девушка:

— А как же моральные принципы строителя коммунизма? — её зрачки стали с булавочную головку — чёрные точки в леденисто-голубом космосе.

— Придётся их временно попрать, — ответил голосом Большакова взвесивший ситуацию Борис Петрович – Как сказал в своём трактате «Государь» итальянский писатель Никколо Макиавелли: «Цель оправдывает средство».

— Ты что, издеваешься? Причём тут какой-то итальянец!

— И политический деятель шестнадцатого века. Применим их иезуитскую тактику?

— Ни за что! — топнула ногой Елена Павловна и поморщилась от болевых ощущений в районе попы. Всё-таки «малыш» для первого проникновения в её очко был великоват.

— Ну что ж. С вами, Елена Павловна, всё ясно. Вам, как говорят в народе — хотелось бы и на хуй сесть, и соблюсти девичью честь! – подвёл черту хамоватый Борик. — Только в жизни с этим — прокол. Выбирать всегда придётся.

Калинина, насупившись, обиженно молчала.

Большаков обошёл надувшуюся девушку и двинулся к вешалке. Надел шапку. Неспешно застегнул суконные полы шинели. Опоясался солдатским ремнём. Ребром ладони проверил совмещение звёзды на ушанке с центром переносицы. Глядя в сердитое лицо библиотекарши, промолвил:

— Рад был помочь. Захочется повторить — к вашим услугам! Как найти знаете. Но увольте от этих причитаний. Они меня утомили. И пора идти на построение в казарму.

Козырнул и направился к выходу.

Рот Елены Павловны сжался в одну горестную складку:

— Я согласна, — произнесла она в спину уходящего Большакова.

Тот остановился и, не оборачиваясь, спросил:

— Это точно?

— Да…

— Вот и чудесно! — одобрила ипостась Я. — Расскажи-ка, девушка, всё, что ты знаешь о своей бывшей подружке, и мы ею займёмся вплотную…