– Что, сама уже напугалась? Нет уж! – Герда игриво куснула Рыжику в кончик носа. – Сама напрашивалась, теперь расслабься и получай удовольствие. Оумм, какие у тебя ножки стали женственные… где же ваши мускулы, матушка Нелли?

– Ох. Сидячая работа, семейная жизнь… давно пора на диету…

– Нее, пока не пора, самое то что надо! И чулки не надела, ахх! – нахальная рука медленно скользнула по голым икрам под край юбки, подразнила – погладила пальчиками, и так же неторопливо отступила. В «дразнилках» Сашкино терпение всегда пересиливало Нелькино, сколько бы та ни крепилась: неизбежно в какой – то момент доведенная до исступления Рыжика, издав утробный рык, набрасывалась на блаженно урчащую Герду и начинала срывать с нее одежду, или хватала ее руку своей и всаживала гладящий у входа пальчик внутрь – по самую ладонь.

Вот и теперь обе Санечкиных руки улеглись и принялись неторопливо разминать гладкие прохладные коленки подружки. С умыслом, разумеется, не просто так: с каждым хитрым массирующим движением бедрышки раздвигаются на полсантиметра, сдвигая подол юбки – все выше, и выше, и выше – неотвратимо приближая следующий этап.

Нелька тем временем, не прекращая целоваться, оглаживала и сжимала сквозь тонкое платье… у любимой своей девочки она почему – то называла их «доечки». У других – грудки, сисечки, лапушки, и только у Герды – «твои сладкие дойки». Их обладательница улетала в нирвану и стонала на весь этаж, когда партнерша, поставив ее на четвереньки, нежными – нежными движениями пощипывала, покручивала… «доила» ее теплое белое вымя. Текла «коровка» в эти моменты так, что доярка лакала, как кошка, без остановки. Однажды после такой трапезы Рыжика вымолила у Герды обещание: когда та будет выкармливать ребенка, позволить ей подоить настоящее молоко. Девочка в общем была и не против, останавливала только мысль: «а я с ума не сойду при этом?» Нынешних сеансов она просто не запоминала, до такой степени впадала в отключку.

… Шаловливые Гердины ладошки сочли тем временем, что открывшееся им пространство вполне достаточно, и опять нырнули под юбку – теперь уже обе. Ладони Нельки ответили на вторжение, жадно ущипнув торчащие сквозь ткань соски: лифчиков подружка не признавала как явления. Ущипнули – и принялись стягивать с плеч бретельки, освобождая упругие мячики из хлопкового плена – завораживающе медленно, сантиметр за сантиметром. На сосках ткань зацепилась, натянулась, отчаянно держа последний рубеж обороны… и соскочила, разом открыв всем нескромным взглядам сливочно – зарозовевшие нижние половинки.

А чтобы нескромные взгляды не смущали эту юную красоту, ладони немедленно упали сверху, накрывая мелькнувшие на секунду сосочки. Пусть лежат в уютной ласковой полутьме, потираясь о стенки своего убежища, выглядывая иногда из него между пальцами… возбуждаясь, набухая, готовясь отправить свою маленькую хозяйку в дальний космос…

Девчонки уже не обращали внимания, что Тик давно вернулся в комнату и теперь пялится на них из кресла – качалки, чуть ли не пуская слюну в экстазе: «До чего красиво!! Как у них так получается?!»

«Мокрая, ух, какая мокрая! Пора! Не желаю упустить ни капельки!»

Герда в последний раз всосала и облизнула Рыжикин язык – а потом оторвала губы от губ и одним раскручивающимся движением нырнула головой под юбку – одновременно выпрямляя спинку и задирая попку высоко в воздух. Взметнулся на секунду широкий подол, пропуская в разгоряченное междуножье вихрь обжигающе прохладного воздуха… и выметя оттуда же в комнату острую мускусную волну.

– Аххх! Кружевные! Ммяумммма!

Девичьи руки потянули подол вниз, закрывая от наглых потоков воздуха маленькое, но очень интимное пространство. Кому – то не нравится аромат вымокшей от желания женщины – Герда, наоборот, готова была его вдыхать часами. Однажды, еще в блаженные школьные времена, по дороге в музыкалку, в какой – то из оживленных городских подворотен она вдруг остановилась, некоторое время глубоко дышала, закрыв глаза и пугая прохожих («Развелось наркоманок!») – а потом набрала номер своей тогдашней подружки и ехидно поинтересовалась, как та умудрилась потрахаться на столь незарастающей народной тропе. Подружка, что характерно, просто не поняла вопроса: «Сань, ты че, забыла, как трахаются?

Меня вот Макс на этот раз раком поставил… а в тот раз на весу… Да че нам эти прохожие, еба? Ну, пялятся, жалко, что ли?» Санечка, не выдержав, ради эксперимента вернулась на «помеченное» место и робко (поначалу) запустила руку за пояс узкой юбки. Через пару минут из группы зрителей начали вполне серьезно предлагать посильную помощь («не здесь, само собой… вон там потише место есть… а то что ж ты мучаешься… «) – и представление пришлось прервать. В этот день будущая Саша – Мокрые – Трусики впервые сорвалась и полезла в ширинку своему учителю музыки. Уж больно сильно чесалось недочесанное.

А с Нелечкой они впервые столкнулись в туалете одного из городских клубов: рыжая подмывалась у раковины рулоном мокрой бумаги и размышляла – не пойти ли нафиг домой от этих бухих импотентов; скучающая по той же причине Санечка бродила по зданию, ища приключений на свою детскую жопку. Запах она определила безошибочно, вопросов в таких ситуациях уже не задавала: просто присела сзади на корточки и лизнула. Нелька ахнула, Санечка просияла и лизнула посильнее…

Обе друг для друга стали открытием. Врожденная страсть Рыжики к неторопливым нежностям и ласкам, доводящим партнера до потери сознания, плюс какое – никакое воспитание, не позволявшее ей доселе «попробовать с девушкой» – наложились на восточную страстность и юную безбашенность новоперекрещенной Герды, которая как раз на девушек в тот момент и западала (просто за отсутствием вблизи приличных парней подходящего возраста).

Парочка получилась искрометная. Настолько, что однажды соседка, перепуганная раздающимися из – за стены стонами и воплями, позвонила маме Аде; та примчалась в такси, ожидая увидеть любимую и единственную Сашеньку простреленной навылет в ограбленной квартире – а застала дочку стонущей в кроватке, в позе «69» с незнакомой рыжей девицей. Чуть концы не отдала на месте. (Только это, собственно, и сделало возможным наше повествование: иначе пришлось бы рассказывать о рыжей девушке, парализованной до глаз из – за многочисленных переломов позвоночника. А так – Нелька успела сбежать, схватив юбку и блузку, а Мартышкины фингалы и шишки прошли без следа через две недели, оставив ее по – прежнему красивой и чертовски неудовлетворенной… кому она позвонила первым делом, угадать нетрудно… )

Когда Санечка спрятала лохматую башку под юбку Нелечки и принялась там хлюпать и чавкать, у Тика случился, как стали говорить через несколько лет, «разрыв шаблона». То есть, попросту, шарики за ролики заехали.

Предполагать, что весь этот спектакль для него – глупо как – то: девчонки явно не в первый раз этим занимаются, и кайфуют безмерно. То есть это они решили поиграть, да? А можно ли к ним присоединиться? А то фигня какая – то: они балдеют, а он сидит смотрит. Причем не абы куда смотрит, а в аккурат на оттопыренный задок Санюшки под тоненьким, серым в крупную клетку, подолом. А подол колышется в такт движениям Санюшкиной головы, то плотно облегая свое роскошное содержимое, то чуть взлетая над ним. И Тиковы джинсы в такт этим движениям делают «хрусть – хрусть»: того и гляди, молнию разнесет.

Не было бы рядом Нельки – ни секунды бы не стал ждать. Неприлично в гостях отказываться от угощения. Где – то на Востоке, говорят, у кочевых племен был обычай – предлагать гостю дочерей хозяина на ночь («… хрусть – хрусть… «), и попробуй откажись – зарежут!

«… Блин. Проверка или нет?»

«… Хоть бы знак какой подала! А то сидит с закрытыми глазами и подвывает. Поди пойми. »

«… Или забить на все и… »

«… Хы! А вот обломайтесь!» – Тик вдруг ощутил странную веселую легкость. Даже засмеялся негромко, от новизны и приятности ощущения. Заполз с ногами в качалку, устроился поудобнее – и принялся наслаждаться зрелищем.