Из дневника Мюриэл Мэнсфилд

Итак, мы собираемся к Филиппу, и я в предвкушении этого события. Он должен избавиться от своих весьма странных манер. Он всегда был слишком тихим и чопорным, стишком замкнут в себе. Бедная Дейдр, никто не может осуждать ее за ее бегство, к тому же нам так хочется снова увидеть Сильвию, она такая маленькая прелесть.

Мне скоро тридцать четыре. Неужели я старею? Мне так хотелось бы оказаться на месте Джейн, которая на два года моложе меня. О, если бы мы были близняшками… «Но тебе не дашь и тридцати», — все время уверяет она. Моя попа располнела. Я все время слежу за ней, но Джейн говорит, что она «плотно округлая» и в точности такая, какая и должна быть у женщины. Надеюсь, что это комплимент. Ни у одной из нас не было мужчины уже несколько недель — мы уже изголодались за ними.

— Придется обойтись без этого еще пару недель, — сказала я ей.

— Возможно, — ответила она, поморщив носик, потом моргнула и рассмеялась шаловливым смехом.

Ну, Филиппа то мы, по крайней мере, удивим, Сильвию тоже. Я намерена крепко поцеловать ее, этого же хочет и Джейн, — мы не можем про¬тивиться страсти к маленьким девочкам. Если бы мы с ранних лет не были приучены к языкам и мужским детородным органам… Впрочем, все же это здорово, и мне не на что жаловаться.

Из дневника Филиппа

Оставят ли меня когда-нибудь одного? Явление сестер шокировало меня, но с радостью было встречено Сильвией, и это еще больше усилило мое чувство вины за ее одиночество, хотя Роуз часто находится на ее половине и в ее комнате. Я не очень уверен в этих отношениях и много говорил об этом вчера вечером с Мюриэл.

— Две красивые девочки получают друг от друга удовольствие, мой дорогой, — ответила она. Мне часто кажется, что в ее словах появляется неприятная мне двусмысленность.

— Надеюсь, они играют, — сказал я.

— Ну, безусловно, — получил я в ответ.

Она слегка раздалась в бедрах, на что я не мог не обратить внимания. Ее платье, как и у Дейдр, до неприличия тесное.

— Может, тебе хочется, чтобы я его сняла? — спросила она, когда я указал ей на слишком глубокий вырез ее платья, чересчур зауженного внизу.

— Нет, мне бы этого НЕ хотелось! — ответил я и ушел в свою комнату, ощущая гневный звон в ушах.

Дома, в пору нашей юности, все было прилично, но ни она, ни Джейн, похоже, ничему так и не научились. Я ничего не желаю слышать о скандалах этой пары, в которых, кажется, участвовала и Дейдр. Как-то раз мама пришла в бешенство, застав едва одетых Джейн и Мюриэл за «Изучением Природы» у папы. Я совершенно уверен, что позвав их на минуту, как он сказал маме, посмотреть на его редких бабочек, он был поражен не меньше, чем был бы поражен и я, — конечно, если бы я тоже увидел их в своей комнате в подобном виде. После этого Джейн и Мюриэл бросились в ванную комнату с криками, что хотят искупаться. Лицо бедного папы было залито краской гнева, вполне понятного мне в такой ситуации. Я объяснил маме, что он только хотел дать им урок, ибо отец не мог ответить ей — и конечно же, из-за собственной гордости. Зачастую мужчине следует хранить свою нравственность в горделивом молчании, ибо это не позволяет ему быть неправильно понятым.

Сильвия с приездом теток значительно оживилась. Она без ума от своего пони и хочет кататься на нем по-мужски, расставив ноги, несмотря на все мои предупреждения, что так делать не подобает для леди. Она, видимо, не понимает, что когда она садится в седло или сходит с него, можно увидеть ее панталоны. Она позволяет и Роуз кататься на животном. В очередной раз, без дела взглянув в окно, я к своему ужасу увидел, что когда Роуз высоко задирает ноги, чтобы усесться на пони, на ней и вовсе нет панталон.

— Ты, или Мюриэл, должна с ней поговорить, — сказал я Джейн.

— Нет, дорогуша, ведь ты же хозяин в доме. У тебя свои обя¬занности, у женщин — свои. Я пришлю ее к тебе, — сказала она и самодовольно ухмыльнулась. Я вполне точно заметил эту ухмылку.

Когда появилась Роуз, я не знал, что ей сказать. Я не смог заставить себя произнести слово «панталоны» и поэтому ограничился просто «неподобающим одеянием». К моему изумлению, девушка ответила, неотрывно глядя мне в глаза:

— Ой, сэр, летом это же обычное дело. Мы обе их иногда снимаем. А потом, седло такое приятное и гладкое. И наши попки оно вовсе не исцарапает, сэр.

— Это совсем не то, чего бы я хотел… , — начал было я, но здесь моя дочь ворвалась с криком:

— Роуз, иди скорее! Тетя Мюриэл скачет верхом!

— Подожди, Сильвия, — воскликнул я. Я хотел в свою очередь поговорить и с ней, но она меня не услышала и снова выбежала из комнаты. Я одернул шторы, чтобы позвать Мюриэл. В этот момент она как раз одной ногой стояла в стремени, а вторую занесла высоко над седлом. На ней тоже не было того самого сокровенного одеяния, подобающего любой даме. Я увидел то, чего не должен видеть ни один джентльмен и почувствовал, как заливаюсь краской, также как и мой папа в тот далекий памятный день.

Я буду молиться за них, и поговорю с ними утром, ибо для этого я должен собраться с духом.

Увы, после бессонной ночи осталось добавить лишь несколько слов. Перво-наперво я поговорил с Мюриэл, остальные, как я понял, меня избегали.

— Это касается твоего наряда под одеждой… , — сказал я. Прежде, чем я продолжил, она откинула голову назад и рассмеялась.

— Почему же? Ты что же, подглядывал, негодник? — спросила она и вылетела мигом из комнаты. А я ведь старше ее на шесть лет!

Я поклялся себе, что они пробудут здесь не больше недели.

Из дневника Джейн

О-ля-ля! Филипп уже видел попочку милой Мюриэл, а также белые панталончики Роуз и Сильвии. Последней я сказала, что на улице слишком жарко, чтобы носить такие вещи. Тогда она, кажется, не придала значения моим словам, а сегодня их не надела.

Однако, чтобы не забыть, я хотела написать, о той девочке у Фортескью. О, какое это было стройное, прекрасное создание… Все присутствовавшие везде там целовались и обнимались, и среди всего этого она казалась смущенной и стыдливой. Стоя в одиночку, прислонившись к стене, она переводила взгляд с одной пары на другую, то и дело заливаясь краской.

Я спокойно вывела ее на веранду, под тем предлогом, что там будет потише. И правда, мы оказались там одни. Я заперла дверь и сразу же начала обнимать ее и целовать в губы. Какими же влажными, мягкими и бархатистыми они были!

— Нет, не надо, не надо! — ахнула она, когда я прислонила ее к стене и прижалась к ней грудью и бедрами. Я предполагаю, что ей около двадцати, а ее животик дрожал так, что я сразу догадалась, что она еще необъезженна, что для девочки ее лет просто невероятная редкость.

— Какая ты красавица, дорогая, — продолжала шептать я, все время отлавливая ее убегающие уста.

Потом свет залил полутемную комнату. Появился хозяин и сразу же обнял нас обоих, сказав, что смотреть, как целуются женщины, — самая соблазнительная вещь на свете. Затем он задрал наши платья и, — к ее ужасу — обхватил нас за округлые ягодицы. Она нежно вскрикнула — звук, который ни я, ни Мюриэл, никогда не издавали, будучи гораздо моложе нее.

— Не надо! — простонала она, чем еще больше убедила меня в необходимости продолжать.

— Держи ее за плечи! — сказала я ему. Сейчас было не до этикета.

— Нет, нет, не надо! — запищала она. Он быстро схватил ее, а я упала на колени, горя желанием полакомиться ею. Он бормотал нежные уверения, хотя в своем вожделении еще больше оголить и увидеть ее бедра, он одной рукой схватил ее прямо за горло, сжав подбородок. Я услыхала, как она сбивчиво говорит у него под губами, и поспешила совсем задрать ей платье и снять с нее панталоны, которые оказались из тончайшего шелка.

— Вы позорите меня! Боже, Боже! — рыдала она.

Не обращая внимания на ее слова, я ущипнула ее за бедра, чтобы они раз¬дались пошире, и запустила язык в ее набухшую киску, почувствовав ее нектар.

— Дай мне на минутку погрузиться тебе в щелку, — выдохнула я. Я раздвинула ягодицы девушки, чтобы лучше ее удерживать, и ее розовая дырочка оказалась прямо в моих пальцах. Я погладила плотный и складчатый проход, отчего она дернулась, и это позволило моему языку пройти глубже в ее нижние губки.

— Я быстренько ее оттрахаю, отдай ее мне, — сказал Норман Фортескью, вызвав у нее лишь еще более громкий и пронзительный крик.

— Какой ужас! Пожалуйста, нет, нет… О, пустите меня!

Я продолжала ее лизать и чувствовала, как ее киска раскрывается, подобно цветку, навстречу моему вторгающемуся языку. Ее попка задергалась и начала извиваться, дыхание уже покинуло ее. На моих губах появилась ее терпкая солоноватая влага. По мере нарастания желания входишь во вкус!

— Давай, положи ее на пол. Держи ее за плечи, а я — за ноги, — сказал Фортескью со всей деликатностью проснувшегося самца.

Но мне не было никакого дела до его слов. Меня самой так овладели в первый раз и с тех пор я ни разу не пожалела об этом. Некоторым женщинам нравится грубость, а некоторым — нет. Меня же не нужно было держать, я получала от этого удовольствие, — с зажатым рукой ртом, чтобы заглушить мои вскрики, и чтобы мама не могла слышать. В гостиной стояла полная темнота, лишь одинокая свеча горела… Впрочем, я отвлеклась.

Я хотела, чтобы она кончила прежде, чем он доберется и проткнет ее гнездышко, но дверь вдруг снова распахнулась и появилась, — кто бы мог подумать! — наша хозяйка, и появилась так неожиданно, что девочка вырвалась и отскочила, путаясь в панталончиках.

— Нет, Норман, нет… Для Этель это слишком быстро! — воскликнула его жена, но правда не с порицанием, а таким тоном, как будто сообщала утреннюю новость. — Помоги мне натянуть на нее панталоны, Джейн. Вы действительно развратники, вы оба.

Смущенная (или притворившаяся таковой) девочка плакала, но хотя мы и восстановили ее благочестие, я все же полагаю, — и до сих пор так считаю, — что ее лучше было бы наполнить мужским семенем, ибо ее пещерка вполне увлажнилась и была готова к приему мужского органа. Но ее благопристойность вновь оказалась под защитой, и она бросилась в гостиную, — без сомнения, к изумлению и восторгу собравшихся гостей, или тех из них, которые еще оставались незанятыми.

— В самом деле, Норман, я полагала, что уже говорила тебе об этом… — пов¬торила жена.

Он боязливо попытался схватить ее, но получил по рукам и поспешил спрятать отвердевший член, который успел в жаркие минуты извлечь из штанов. После этого Патрисия Фортескью с грустной доверитель¬ностью объяснила мне, что Этель «заказана», т. е. трахать ее нельзя до того самого дня, который наступит через несколько месяцев, когда она достигнет совершеннолетия и когда несколько мужских членов, которые долгое время дожидаются своего шанса, смогут излиться в ее гнездышко.

— Никогда о таком не слышала, — сказала я.

— Я тоже, милочка, но это фамильное дело. Я не знаю почему, и не желаю вникать в это, пока она еще нетронутая. Я дала слово.

— Но зачем тогда она здесь? — спросила я. Патриция пожала плечами.

— Думаю, чтобы раздразнить ее воображение, — сказала она. Норман хмыкнул, и, заявив, что все это глупости, ушел легкой походкой, оставив меня с дразнящим привкусом Этель на языке.

— По крайней мере, это пикантно, — сказала Патрисия и засмеялась. Я подумала, что это и правда экстравагантное событие, и задаюсь вопросом, правду ли мне сказали — это как если бы меня саму вывели на рынок и продавали, хотя в этом я и сомневаюсь.

Снова встретив Этель в гостиной, я быстро прошептала ей: «Какое же ты милое, сладкое создание». Она выглядела оглушенной. Я надеюсь, что мои слова оказали на нее то же впечатление, что и мои поступки. Девушек, особенно сопротивляющихся, нужно всегда хвалить, — мы всегда считали, что так будет лучше всего. Как гласит новая поговорка: «Они расцветают, когда становятся подростками, а далее, когда приходит время, становятся чувствительными».

— У нее божественная попка, — сообщила я Мюриэл. Мы всегда с ней делимся такими вещами.

Вчера вечером мы долго и спокойно болтали и о судьбе Филиппа, и о судьбе Сильвии. Мы решили действовать смело, и я надеюсь, что все произойдет как надо. О боже, еще одна новая фраза, — сегодня я ими просто переполнена!

Из дневника Сильвии

Я такая счастливая, что приехали мои тети! Мама мне написала, что все хорошо и меня ждут к Рождеству, если не раньше. Сегодня после обеда тетя Мюриэл поцеловала меня в конюшне.

— Посмотри, какая большая штука есть у твоего пони! — сказала она. Я посмотрела, она действительно была ужасно длинной.

Она сказала неприличную вещь, но я не слышала ее, потому что как раз в это время она меня целовала в губы, и — да! — ощупывала мои грудки, говоря, как они подросли. Вошла тетя Джейн и тоже поцеловала меня. Обе они заявили, что я сейчас должна быть хорошей девочкой и должна снять свои панталончики. Тетя Мюриэл трогала мою попку. Она спросила, приятно ли мне сидеть в седле, раскинув ноги, и я ответила, что да, поскольку это действительно так. Оно немного натирает, когда у меня поднята юбка, но об этом я не упомянула. Они обе поцеловали меня и сказали, что у меня сладкие губы. Ночью я пыталась сосчитать завитки на моей щелочке. Я досчитала примерно до сорока, но сейчас их становится все больше.

Из дневника Филиппа

После обеда Мюриэл спросила меня, «нравственен» ли я в своих рас¬сказах. Я резко ей ответил в присутствии Сильвии.

— Не будь таким уж моральным, Филипп, — ответила в свою очередь Мюриэл, подмигнув, как распутная женщина.

— Об этом лучше поговорить у меня в кабинете, — заявил я, не желая поддерживать такие разговоры при Сильвии.

— Да, нам обеим этого бы очень хотелось, — сказала Джейн. Я решил, что они всерьез, и согласился. Они прочли часть моей рукописи, и Мюриэл достаточно нахально заявила, что все это чушь, за что я ее сразу и навсегда возненавидел. Быть может, это во мне сказывается детскость, но я не могу быстро справиться с чувствами, которые во мне вызывают мои сестры.

— Вы бы хотели, чтобы я писал о другом? — спросил я со всей возможной холодностью в голосе. В таких вопросах не стоит идти на поводу у женщин.

— Ты должен писать о страсти и благодарной любви, а твои парочки никогда не целуются, — сказала Джейн к моему глубокому удивлению.

Я вскочил в ярости, но обе упросили меня сесть, что я и сделал в раздражении, которое поспешил скрыть. написано для bеstwеаpоn.ru В этот момент Сильвия зашла попрощаться на ночь. Она поцеловала своих теток. Я поднялся и поцеловал ее в щеку, но не мог не заметить, что они поцеловали ее в губы, но предпочел не говорить об этом.

— Ты не целуешь ее хорошенько в губы? — спросила Джейн.

— Господи правый, давай не будем больше об этом, — взмолился я.

Сильвия ушла спать, оставив меня наедине с ними. У обеих грудь в платье всегда полуобнажена, и мне все время приходится отводить взгляд в сторону.

— Дядя Реджи всегда целовал нас любовно в губы. Тебе никогда не приходилось видеть его долго и нежно целующим нас в губы? — донеслось от Мюриэл, которая явно пыталась меня спровоцировать.

— Признаться, Мюриэл, твоя развращенность такова, что я не желаю слушать об этом. Дядя Реджи был благочестивым человеком, как и наш папа. Никто из них не стал бы уподобляться такому, такому… , — я даже не мог подобрать нужные слова.

— О, какая невинность! Ты что, слепой. Филипп? Ты что, крот под земной толщей жизни? Ни тот, ни другой не были святошами, как ты полагаешь. По крайней мере, они не пренебрегали своими женщинами, как это делаешь ты! — сказала Джейн, уставившись на меня.

— Полагаю, что беседа исчерпана, — произнес я, а обе сестры рас¬смеялись так, что я покраснел, как папа в то время пополудни, о котором я говорил и о котором у меня остались яркие воспоминания.

— Правда? А я и не знала, что близкие родственники, бывает, беседуют. Филипп, завтра ты будешь нас сопровождать, мы продемонстрируем тебе доказательства. Да, дорогой, доказательства. И не сиди, как глупая сова. О, не бойся. Сильвии мы и слова не скажем, если ты не заупрямишься, — произнесла Мюриэл, после чего обе поднялись.

Я боялся, — да, именно боялся! — того, что они могут сейчас вытворить. Требование немедленно покинуть мой дом было готово сорваться с моих губ, но вместо этого я постыднейшим образом онемел. Как часто женщины заставляют нас терять слова, которые снова приходят на ум, когда уже все кончено. К тому же, их речи были безусловным блефом. Ни дяди Реджи, ни наших родителей, увы, больше нет.

— Можете мне показывать все, что захотите, — сказал я. — Тогда я сразу узнаю, что все это ваша ложь.

— Ого, даже в том, что касается любовных вещей, мы принялись за оскорбления, не так ли? Мы обе бросаем тебе перчатку, Филипп. И едем в город сразу же после ланча, — бросила мне в ответ Мюриэл, и обе, к моему огромному облегчению, удалились, оставив меня дрожать от тихой злобы.

Из дневника Сильвии

Иногда я ложусь в свою кровать вместе с Роуз. Я не думаю, что она должна быть служанкой, и сказала ей об этом. Однако, она рассказала мне о бедных людях и о том, что у нее дома для нее нет комнаты. Меня это очень опечалило. Я хотела дать ей денег из своего кошелька, но она не взяла. Мы часто с ней обнимаемся, иногда целуемся. Мне нравится чувствовать ее ротик, а мои губы ей тоже нравятся. Иногда мы приподнимаем платья, и сплетаем ноги, всего чуть-чуть. «Это чудесно!» — говорит она, ей захотелось поцеловать мои груди через платье, и я ей разрешила это сделать. Ой, это было так щекотно! Мне было так весело, что я позволила ей поцеловать меня еще раз. Она расстегнула мое платье. Я сказала: «Ох, Роуз!», а она в ответ сказала: «Давайте, мисс, это так приятно». Я ей разрешила, и она сосала мои сосочки до тех пор, пока они не затвердели, а я почувствовала себя как-то возбужденно, и у меня закружилась голова. Я сказала ей, что, когда мы наедине, она может звать меня по имени. Она выглядела такой счастливой, когда я это сказала. Она полизала мои грудки и сказала, что будет моей служанкой всю мою жизнь.