Мысль о самоубийстве преследовала меня с моего пост-юношеского возраста, скажем, с двадцатилетнего, который никоим образом нельзя назвать «лучшим возрастом в моей жизни». Но эта идея — фантазия, аналогичная тем несбыточным эротическим приключениям, которые я себе подсказываю, чтобы оживить свои вечерние мастурбации. Подобно Мишелю Чорану , который 50 лет размышлял о самоубийстве и о «неудобствах, возникающих после рождения», я рискую умереть, лёжа пластом на больничной койке… от рук врачей.

Как выдержать эту постылую жизнь? Единственный способ — выдумать «страсти» в попытках забыть Скуку. Не скуку ожидания задержанного на пару часов вылета самолета в Турцию, а Скуку, как некое головокружение сознания перед непостижимой нелепостью «Жизни», которую некоторые стремятся прославить как абсолютное благо, и которую необходимо было бы продлить во что бы то ни стало, для себя и для всех остальных, дабы сохранить человечество.

Человеческая деятельность имеет только две, ну максимум три цели: сохранить жизнь, забыть Скуку и, может быть, увековечить род и, между прочим, собственную семью. «Культура» — вот что может стать способом борьбы со скукой. Но что может быть, если задуматься, более удручающим, чем музей? Цветущее венками кладбище едва ли живее. «Туризм» так же разочаровывает, ведь это ничто иное, как обязанность питаться дорогими и посредственными вещами, следовать по обозначенным маршрутам, чтобы провести «хороший отпуск», достойный того, чтобы о нём рассказывать на всех застольях в течении целого года вплоть до следующего «отпуска». Кто из вас не наблюдал усталость туристов, посещающих усадьбы – памятники культуры «Кусково», «Останкино» или ещё одну из них в череде им подобных? Инстинкт сохранения вида исчез, рождение детей больше не является чем-то большим, чем социальная и семейная обязанность, от которой многие банально самоосвобождаются. Для других же это гарантированное лекарство от скуки. Берем лет двадцать жизни, в течении которых вы тупо ублажаете жену и делаете ей как детей, так и заботы без конца на свою голову, но которые, казалось, придают, что называется, «смысл вашей жизни».

Мне почти шестьдесят три года. За исключением случаев, когда я выпил несколько стаканов доброго карибского рома или старого шотландского «односолодового виски», или когда я пишу научную статью (это занятие, в конце концов, столь же бессмысленное, как и все остальные, но тем не менее обеспечивавшее мне зарплату в течение последних сорока лет жизни), я охвачен перспективой тотальной пустоты и скуки. Никто не оспаривает ужас войны, но все единодушны в отказе видеть то, что вытекает из обязанности жить во что бы то ни стало, работать и развлекаться… и всё это напрасно.

В газетах можно прочитать статьи, обличающие полигамию. Как будто жизнь моногамной пары не была тюрьмой. Нулевая или зерогамия с кольцами чистоты на руке, как символ сексуального воздержания — единственный способ сохранить (хоть немного) вашу свободу. Тридцать пять лет брака с таким же существом, как и ты! Рутина укладывается в щели семейной жизни, как грязь в старый паркет. У нас нет причин расставаться с нашими так называемыми половинками, потому что мы приобрели неубиваемый рефлекс избегания конфликтов. Но была и обратная сторона этого рефлекса… все желания пропали. Заниматься с женой любовью и думать в это время о её дне рождения, о подарке на Новый Год… всё это лишь добавляется к домашним обязанностям, которые по нашему распределению этих самых обязанностей ложатся на мои плечи.

Луис Бунюэль заявил в конце своей жизни, что счастлив быть «избавленным от желания». Я же не избавлен от желания, а скорее «покинут желанием», я бы даже сказал, кастрирован. Но я не избавлен от «желания снова желать». Итак, я вынужденно плачу за то, чтобы пробудить своё желание, то есть ослепить себя и отказаться видеть его фатальное исчезновение.

Ooooooooooooooooooo

Вчера в трамвае девушка в шортах, широко раздвинув ноги, была полностью поглощена чтением сообщений в своём телефоне. Её большие груди, полуобнажённые под футболкой с глубоким вырезом, колыхались в ритме вибраций трамвая, а жемчужины бус бродили по складкам, в которых зарождались её глобусы. Её бедра были толстыми, даже, если можно так выразиться, жирноватыми, но без целлюлита. Одним словом — красивое мясо. Очень белые, они контрастировали с телами других женщин вокруг неё, загорелыми, и оттого они казались только ещё более обнаженными. Её облегающие шорты обрамляли щель и большие губы её гениталий, явно хорошо выбритых. Жаль, может быть у меня плохой вкус, но мне нравятся густые черные волосы, обрамляющие сочные киски. Несмотря на эти похотливые наблюдения, у меня не было стояка.

Она показала бедра, которые я хотел бы лизнуть. А также свои ягодицы и жопу. Я хотел бы долго сосать её клитор, заставляя её кончать и кричать, не беспокоясь о соседях. В разгар наслаждения между моими губами текла бы струйка горячей кислой мочи. Она садилась бы на меня, а я покусывал бы её клитор. Она терлась бы им о мой жадный язык, чтобы тот резвился в складках её влажных слизистых оболочек. Оборачиваясь, она ласкала бы моё лицо своими большими грудями кормилицы, словно скопированными со средневековых холстов, скользила бы твердыми сосками между моими губами. Молоко брызнуло бы в моё нёбо множеством крошечных струй, которые я попытался бы всосать. Но стояк мой был никакой, просто нулевой, так что пришлось искать что-нибудь получше.

Я был преподавателем математики в одном институте. На моих лекциях она сидела у доски в темно-синей плиссированной юбке и белых носках, и не могла решить очень простое уравнение. Я бы поднимал её юбку и засовывал руку в её трусы между ягодицами, чтобы энергично отшлепать их. Её ягодицы краснели бы всё больше и больше, но решение уравнения всё равно не приходило бы в её прекрасную, но тупенькую головку. Я заставлю её лизнуть два моих пальца. Отодвинув трусики, я бы засунул эти два моих пальца между её ягодицами, мокрыми от её выделений, и яростно тряс бы её попку со всей своей профессорской властностью. Она бы стонала. А я раздавил бы её клитор большим пальцем другой руки. Она будет плакать, кричать. Другие девочки с её курса были бы немыми, окаменевшими. Я отвёл бы её в кабинет рядом с аудиторией и жестоко изнасиловал бы. Она будет кричать. Вся её группа услышала бы эти крики, потому что я бы оставил дверь в кабинет открытой. Я принёс её обратно в класс, с голыми ягодицами, без юбки, и посадил бы её лицом к стене, с руками на голове. Сперма мутно янтарного цвета стекала бы по её бедрам. Затем я посадил бы на стул перед доской другую девушку, парализованную от изумления. Уравнение по-прежнему оставалось бы столь же угрожающим своими цифрами… и нерешённым. Я ущипнул бы один из её сосков через её блузку и уродливый лифчик под ней. Я сорвал бы с неё все эти дурацкие тряпки и хлопнул бы её по обнаженной груди банальной мухобойкой.

На этот раз я напрягся, уставившись на белые бедра девушки в шортах. Это нужно было видеть. Она по-прежнему была поглощена чтением, но вдруг резко встала, чтобы выйти на следующей остановке. Она только что оставила меня наедине с видением двух больших ягодиц такой же маслянистой плоти, как и её бедра, и хорошо отлитых в эластичной ткани её облегающих шорт. Она могла стать моей следующей желанной целью. За исключением той малости, что меня частенько в этой жизни обманывают. Или я обманываюсь. Платить за номер в гостинице, чтобы кончить вялым членом, вернее, не имея другой возможности кончить, кроме как вручную! И это было бы действительно глупо.

Какой смысл жить, если ты не можешь трахаться? В моём возрасте за трах нужно платить, но это не всегда срабатывает. Я возвращаюсь к своим мыслям о самоубийстве и Скуке.

Через два месяца после того, как я написал эти строки, я нашёл дневник с этими записями, которые теперь кажутся мне очень странными. Как я мог писать такие вещи? Да запросто, если задуматься, ведь это было до встречи с Ирен.

В компьютерном отделе Технопарка я сравнивал выставленные модели с моделями, которые рекомендовали мне друзья, а рядом молодая смуглая черноволосая женщина искала хороший принтер. Она спросила меня, что бы я ей посоветовал. Меня поразила гармония её лица и тела, всё это в изящных изгибах. Мы вместе изучили технические данные разных принтеров, она определилась с моделью, которую тут же купила. Коробка была намного больше, чем принтер, так что мы вместе отвезли её к ней домой. Мы установили принтер и его драйвер. Всё заработало с первого раза. Я показал ей, как скачать бесплатное программное обеспечение для обработки изображений и тому подобное.

День пролетел незаметно, мы забыли пообедать. Ирен приготовила омлет и сосиски, пока мы болтали об Астрахани, городе её молодости, о важности семьи и о коррумпированных политиках. Она показала мне фотографии своей родной деревни на Волге. Мы сидели на её диване, она прижалась ко мне, чтобы ей было удобней комментировать фотографии, и нежное тепло её тела проникало в меня. Мать назвала её Ирой, но ей не понравилось это имя, которое она посчитала старомодным. «В Астрахани да, но не в Москве. Мне очень нравится это имя — Ирен». Моё замечание о правильности этого решения со сменой имени привело её в восторг, и мы с Ирен послушали « Good Night Irene » в исполнении Эрика Клэптона.

— Если бы я был женщиной, я бы влюбился в Эрика Клэптона только за его голос.

— О, да! Когда я это слышу, меня охватывает сильная дрожь от переполняющих меня эмоций. Так же, как я чувствую себя так близко к тебе.

Тут я позволил себе фамильярность: «Как любезно сказано!»

Она прикоснулась своими сладкими губами к моим, её язык не отказывался от моих ласк и через пять минут мы оба оказались обнаженными в её спальне.

Ирен была смущена тем, что не заправила с утра постель. Она неопределенно потянула простыни на себя, и мы скользнули друг под друга. Было не очень жарко, но Ирен была восхитительно теплой. Она ласкала меня всем своим телом, животом, грудью, бёдрами и половыми органами, гладко выбритыми, за исключением небольшого кустистого куста, который венчал большие, очень темные губы. Нежная розовая щель выглядела многообещающе. Она целовала меня, лизала, покусывала, царапала, массировала своими искусными руками. Я сделал то же самое, мой язык и губы заставили её вздрогнуть. Я попробовал её, сантиметр за сантиметром, и обнаружил новый аромат в каждой складке кожицы. Я был без ума от опьяняющих ароматов её теплой шеи, торчащих сосков, мясистых рук и потных подмышек. Кожа на её ягодицах была прохладнее. Я зажал её большой набухший клитор между своими губами, как можно нежнее провел языком по маленькому распускающемуся бутону, который указывал, что нужно продлить её нарастающее возбуждение. Сумасшедшие сокращения охватили её промежность, и нектар потёк между моими губами. Её язык и губы делали то же самое на моей алой головке.

— У тебя есть презервативы?

— Нет

— У меня тоже больше нет!

Поэтому я продолжаю в том же духе. И это было в позе 69, когда мы оба кончили. Потом мы начали снова. Она выиграла со счетом четыре оргазма против полутора моих, благодаря моему языку, который никогда не отказывается от того, чтобы заставить женщин кончить. Затем мы оставили друг друга. Я должен был навестить жену в больнице, где ей было нужно остаться ещё на две недели. Я опоздал, тщательно умываясь, чтобы меня не выдал запах пизды Ирен на щеках.

На следующий день я снова был у Ирен.

— Я купила!

— Я тоже.

Вместе у нас было где-то около пятидесяти презиков. Она прыгнула мне на член, как будто мы были к тому времени старинными любовниками и ей был известен каждый его изгиб. Очаровательная Ирен, обнаженная под чем-то вроде сари, закутанного в три слоя почти прозрачного белого шелка. Долгие поцелуи. Её смех был восхитительным, она потерлась животом о лучшее, чем я обладаю, чтобы проверить, есть ли у меня стояк. Мне не нужно было для этого фантазировать топиками о наказании старшекурсниц! Ирен была живой фантазией во плоти. Кровать заправлена, комната прибрана, честь уборщицы в безопасности. Сначала она подала мне рюмочку ледяной водочки с солёным огурчиком, а затем попросила у меня совета по поводу её компьютера и починки шкафа, дверца которого не закрывалась должным образом. Затем она вытащила альбом с фотографиями, которых я не видел. Я забеспокоился: «Давай сначала ляжем спать? Она громко расхохоталась, чтобы подшутить надо мной или, может быть, чтобы ещё больше возбудить меня, оттягивая этот сладостный момент, которого мы оба с таким нетерпением ждали. Мой язык заново исследовал ароматный сад её тела газели, углубившись дальше, чем накануне, в щель, которая глубоко разделяет её круглые ягодицы, чтобы ощутить мускусный аромат черной гвоздики, который она нанесла на себя. Ирен застонала, она открыла для себя прелести розовой дырочки, которая раскрывается после прохождения не самого красивого, на неискушённый взгляд, коричневого сморщенного кольца. Мы долго трахались друг с другом, и она даже «защищалась» от меня. Я был жестким, как метла гастарбайтера, и взял её по-собачьи. Я крепко сжал её талию, похожую на песочные часы, что так мило подчеркивало округлость еёягодиц. У меня не было ни малейшего страха насчёт её возбуждения… или что ей это не понравится. Так что я беспечно тратил всё своё время на то, чтобы приходить и уходить, меняя ритм и наблюдая, как волны наслаждения разливаются по её дрожащей спине. Вместе мы рычали от удовольствия. Чтобы отдышаться, мы надолго застыли, прижавшись друг к другу, в чудесной тишине, более выразительной, чем любое слово.

Ирен встала и принесла из кухни два высоких стакана белого напитка.

— Это имбирь, смешанный с белым ромом, аранжированный кимбиолонго. Кимбиолонго — растение, корень которого используется в Африке, особенно в Конго, для придания сексуальной энергии. Мы ведь не собираемся останавливаться на достигнутом. Вот топливо для второго раунда.

И мы снова поцеловались. Ещё до того, как я выпил этот коктейль, у меня снова был стояк. Именно в миссионерке мы произвели второй выстрел, медленнее, более мечтательно, чем первый, после долгого и мирного 69, что позволило мне полюбоваться её киской. Слизистые оболочки жемчужно-розового цвета блестели в сердцевине футляра, состоявшего из её толстых губ, гораздо темнее черного дерева её живота и бедер. Кудрявые волосы хорошо уложенного хохолка, художественно сохраненного от бритвы, хрустели между моими губами. Но мне пришлось отказаться от этого наслаждения, мне пришлось бежать, чтобы навестить жену в её больничной палате.

Каждая встреча с Ирен заставляла меня с волнением открывать для себя какой-то новый аспект её красоты: мягкость губ, изящество её профиля, сдержанную мускулатуру рук, выступ нескольких позвонков, нервную подвижность лопаток. Озаренная мягким светом ночника, её смуглая кожа сияла, как старая бронза в сполохах свечи. Я писал ей стихи, но по глупости сохранил только этот экземпляр.

Сразу после

Твоя голова лежит на моей груди,

Наше дыхание успокаивается внутри

И наши мысли блуждают словно в Аду

Каждый в своем секретном Саду.

Тишина объединяет нас снаружи

Богаче любого слова внутри,

мы просто наслаждаемся друг другом

За счастье быть вместе с нашим сном.

Оно всегда рядом с тобой, милая Ирен,

Пусть мои мечты резвятся, не превращаясь в тлен,

И я пересматриваю в сотый раз

Всё, что я люблю в тебе, и мой пересказ

Растворился во мне, я могу закрыть глаза

Потому что мои нейроны записали

Мягкость твоего взгляда

И чувственность твоих губ.

Где блуждают твои мысли?

надеюсь, счастливы они

Я слушаю их, но увы

Я люблю тебя за то, что держишь их ты в тайне

От меня.

Мы прижались друг к другу

В прохладе осенннего вечера,

В каждого из нас проникнет

Тепло другого,

И когда придет

Время расстаться

Мы вдруг почувствуем

Что вселенная не бескрайняя

Но богата память о точке слияния.

И поцелуи наши станут жаднее,

Потому что они будут последними

Перед бесконечным переходом

К ночи… только до завтра.

Ещё одно воспоминание «сразу после нашей сладострастной любви». Голая Ирен на кухне готовит фруктовый салат. Я подошёл к ней сзади, укусил её за ухо и поцеловал в шею. Я обхватил её маленькие твердые груди молодой женщины, которая никогда не кормила грудью. Её соски сразу же затвердели между моими пальцами. Её теплые, дрожащие сиськи были похожи на птенцов, ищущих пищу. Я скользнул своим набухшим от крови пенисом в бороздку между её ягодицами. Она сжала их, чтобы ещё больше заставить меня возбудиться, и я толкнул свой пенис, словно собираясь изнасиловать её. «Нет, дорогой, я предпочитаю твой язык, он такой ласковый. Твой член слишком велик для моей девственной задницы». Грубый тон, на который нельзя ответить банальностью, особенно после того, как она повернулась, чтобы предложить мне долгий поцелуй. Я скользнул двумя пальцами в её влажную щель. Мы облизали их вместе, чтобы ощутить насыщенную смесь её любовного сока и моей спермы.

Однажды вечером я пригласил Ирен переночевать у меня дома в супружеской постели. Её девичье чернявое лицо появилось из-под наших розовых простыней — явленье чистой красоты. Я обнаружил тот же контраст цветов, словно её язык появляется между её губами, или когда я раздвигаю большие губы её киски, чтобы погрузить в них свои. Я подумал о Гогене. В предыдущие дни мы никогда не занимались любовью так сладострастно. Как известно, украденные фрукты самые лучшие и вкусные.

Ирен, подарила мне новую молодость. Не только сексуальную. Всё мое грустное видение жизни, которую я бросил в её объятиях, как змея сбрасывает старую кожу. Я провёл с ней две напряженные недели, которые почти заставили меня забыть о пятидесяти унылых годах, которые им предшествовали.

ооооооооооооооооо

Жену, наконец, выписали из больницы, и наша печальная повседневная жизнь возобновилась. Ирен была моей самой большой любовью, самой опьяняющей и самой волнующей, точно так же, как величайшим горем всей жизни Оскара Уайльда была, по его словам, смерть Люсьена де Рюбампре в «Блеске и нищете куртизанок». Ирен, к сожалению, всего лишь литературное существо, которое я сам себе придумал, но какое вам дело, моим читателям, до того, что моя история — чистое воображение, если она заставила вас помечтать на несколько мгновений, если она заставила вас забыть Скуку, и если она убедила вас, что жизнь, наконец, может иметь смысл. Нам с вами осталось найти красивую и озорную Ирен или её аналог мужского пола.