Шура

После обеда никуда не пошли. Нина Ермолаевна произвела ревизию запасов хранимых в приданое Оксанке и после сортировки белья попахивающего плесенью, затеяла стирку на древней круглой, как поставленная «на попа» бочка стиральной машине. Машина гремела при стирке как ее правнучка-автомат при отжиме. Зато отжимала бесшумно на напоминающем прокатный стан отжимном устройстве с резиновыми валками. Мы не смогли оставить несчастную Оксанку наедине с этим антиквариатом. Я была приставлена к шлангу от нашей скважины до прачечной на соседнем огороде, и по мере надобности включала насос. Еще развешивала белье сохнуть. Оксана с Олей загружали в открытый бак машины бесчисленные простыни и вышитые наволочки, а уже постиранные складывали и пропускали между валиками отжима. А главным приводом этого приспособления, придуманного еще до открытия центробежных сил, был Саша. Он крутил ручку похожую на заводную для автомобиля и ему было не легче, чем первым водителям заводившим грузовик. А полоскала на речке сама автор Грандиозного Шухера – баба Нина.

Шурка

Оксанке, которая не часто баловала себя работой в таких объемах, сначала польстило, что ей уже заготовлено приданое и она с небывалым энтузиазмом взялась за женский испокон веков бизнес. Но по мере извлечения все новых пожелтевших от времени пачек слежавшегося белья стали ею высказываться мысли, что такое приданое ни один мужик не возьмет, даже если к нему приложат в нагрузку такую красивую её.

— Хорошо, хоть мне в приданое бабушкины лифчики не подсунули, — ворчала она под скрежет агрегата с мыльной пеной, — ну почему я из тринадцати ее внуков, всего одна внучка.

Саша, отжав и переправив через забор очередной тазик белья, при помощи Оксаны, понес его на берег. У реки он обнаружил стонущую Нину Ермолаевну. Она выползла из реки в позе прачки да так и не смогла изменить эту универсальную стойку.

— В спину вступило, — простонала она, — простыни уплыли, догони.

— Бабушка, как вам помочь?! Скорую? Врача?

— Белье лови, говорят!

Но Саша сначала сбегал и позвал мам. И только потом зашел в воду и отцепил от знакомого камыша простыню и наволочку.

Мамы в волнении не могли сообразить как доставить бабушку в постель. Вставать она отказалась категорически, как и ложиться. Мол если ее распрямят, она тут же вымрет как ископаемый «человек прямоходящий». Собравшиеся около стонущей бабки девчонки внесли свою долю сумятицы. Саша сообразил сразу: он принес из сарая строительные носилки и перевернув бортиками вниз, подсунул под живот бабы Нины. За ручки носилки подняли и на плоском закругленном днище оказалась животом не изменившая позы Нина Ермолаевна. Так ее и понесли: руки свешивались с левого края, ноги с правого. Через штакетник передали, благо была пара запасных носильщиков, но встал вопрос как попасть из одного огорода в другой. Через ворота и улицу Нина Ермолаевна выноситься отказалась, мотивируя тем, что и так немногочисленная деревня вымрет от смеха. Через забор передавать ее в такой позе – еще смешнее. Опять Саша сказал свое мужское слово:

— Не надо перетаскивать, положим ее на диван здесь в доме.

Так и поступили.

Нина Ермолаевна

Вызванный фельдшер намазал ей спину и поставил укол. Бабушке включили телевизор, и все ушли завершить начатое безобразие.

Марина Александровна

Засыпаю, вспоминая как рука на голой груди шевелится ласково… А в губках шевелится другая и тоже мальчишечья… Моя любимая ночнушка собирается на талии, чтоб не мешаться мне вспоминать и повторять. Поворачиваюсь на бок и привычно сгибаю одну ногу, вторая остается вытянутой. Грудь перетекает в нижнее самое устойчивое положение для физического маятника — осциллятора.

Марина Александровна

Мне приснилось, что я выхожу замуж в фате ниже попы и свадебном платье до колена из лёгкого фатина. Под ним только боди. Нет! Это не боди, это моя любимая ночнушка, та самая, любимая, совсем не закрывающая, ни лобок, ни копчик. Лифчика и трусиков на мне как обычно нет, я же не на работу иду, а замуж. Хорошо хоть попу чуть-чуть прикрывает фата. Надеюсь, платье плюс фата скрывают щель меж ягодиц. Письку (какое счастье, что заранее побрила – нельзя же носить черные волосы под белым платьем) спереди прикрою букетом, а то уж больно нагло, и жених, и все остальные гости смотрят сквозь реденькую сеточку платья на мои голенькие розовые губы. Букетик небольшой, поэтому, сомкнув бедра, скрываю большую часть письки и иду очень мелкими шажками, как японка.

Дама с лентой через плечо читает что-то по большой книге, я не слушаю, соображая, видно ли сзади мою круглую изумительную попу через два слоя фатина? Судя по восхищенным шепоткам — видно…

«…согласна?» вдруг стучится мне в сознание. «Да, конечно. Согласна на всё», выпаливаю я, не задумываясь. Женщина спрашивает жениха «…согласен?» Я пытаюсь включить возбужденные Мендельсоном мозги и хотя бы узнать, кто жених. Сквозь солнечные блики на скрывающей лицо фате никак не могу разглядеть за кого же я опрометчиво согласилась выйти. Чуть дальше и сзади стоит свидетельница, это, конечно, Полинка, с другой стороны с ней рядом стоит Алексей Филипыч – директор школы. Мы подходим с женихом и расписываемся в книге. Следом расписываются свидетели. В глубокой торжественной тишине слышно как ворчит Полина: «не мог уж без ошибок расписаться». Дама с красной лентой торжественно объявляет: «Теперь молодые могут поцеловаться». Жених забрасывает фату мне за затылок… Это Сашка. Мы целуемся. Долго-о-о. И как-то незаметно переместившись, опять целуемся за длинным уставленным бутылками и закусками столом. «Марина Александровна, можно я из вашего бокала попробую шампанское, а то мне так и не налили…» Я, подмигнув мужу, делаю большой глоток, и в долгом поцелуе Сашка высасывает из моего рта пузырящееся вино. Морщится, видимо углекислотой шибануло в нос. Мы отрываемся друг от друга – опять смена кадра, вокруг моя квартира, раздвинутый диван, я снимаю фату и вешаю на плечики. К счастью ночнушка уже на мне. Я быстро избавляюсь от туфель и платья. Сашка тоже быстро скидывает школьную форму и свои плавочки. «Марина Александровна, а теперь мы будем спать в кровати под одним одеялом?» «Да, муж мой, но только до первой двойки!» говорю я, ложась на свое привычное место, только не отворачиваюсь к стене. Саша придвигается вплотную и шепчет: «Марина Александровна, а можно письку потрогать? А то я столько раз ее видел, а руками почти не трогал.» «Не ври, кто за губки недавно щипал?» «Это была, типа, дефлорация», находится он. Пока я ошарашено соображаю какое отношение к происходящему имеет под два десятка лет давности дефлорация, мою письку накрыла его шустрая ручонка, и пальчики, растягивая уже не только губки, но и вагину, пролезли к матке. Вот скрылась уже вся ладонь по запястье. Сашкина кисть как осьминог шевелит пальцами по стенкам влагалища, ощупывает шейку матки, и подступает оргазм.

Саша

На следующее утро будить Оксанку послали меня. Оля с Шурой через забор лишний раз лезть не захотели. Я легонько толкнул дверь в избу и она почти бесшумно открылась. Я подошел к спящей девочке, из-под простыни торчала одна голова. Я не выдержал и, нагнувшись поцеловал Оксану в теплые губы. Хоть и не стал разбойничать языком у нее во рту, как тетя Марина накануне, но Оксана проснулась. Я даже не успел отодвинуться.

— Сашка, а ты мне приснился, — девочка улыбалась. Она протянула ко мне руки, – иди ко мне.

Я шагнул, она откинула простыню и, заскрипев кроватью, подвинулась. Спала она в одних трусиках. Я скинул майку и осторожно прилег рядом. Оксана обняла крепко-крепко и прижалась горячим телом.

— Ты мне приснился голеньким, — зашептала на ухо Оксана.

Она провела по моей груди и животу рукой, наткнулась на трусы, осторожно затронула через ткань стоящий член и тут же отважно сунула руку под резинку и всей ладонью ухватилась за твердый ствол… Продолжила уже нормальным голосом, разве что чуть хрипловатым после сна:

— Ты стоял у бани и подглядывал в окно как моется бабушка Нина. Я только собралась подкрасться к тебе и ухватить за висящие яички, которые при движениях болтались под твоей попочкой. Как вдруг голая бабушка вышла на порог, сунула тебе ведра и послала к колодцу за водой. И ты как был со стоящей писькой, так и пошел по улице белея голой попочкой.

Оксана тихонько захихикала и двинула ладонь один раз туда-сюда по члену.

— Ты идешь, а из всех ворот выходят полуодетые соседки и выставляют тебе ведра. Баба Фима в одном богатырском бюстгальтере с густой шерстью под животом и на внутренних сторонах бедер, Тетя Тоня наоборот в трусах, чулках с поясом, но голой грудью. А следом за тобой сами взяли по ведру и вышли одетые Шура и Оля, разделись перед всеми, повесив белье на ворота, и пошли к колодцу.

Ну ладно, иди к себе, я встаю и приду к вам скоро.

Оксана

Оля

Мы посмеялись над Оксанкиным сном и тут Саша спросил меня:

— А что ты представляешь когда сама с собой занимаешься ЭТИМ.

Мы загорали за сараем все вчетвером в купальниках, потому что к нам заглядывали то мама, то тетя Полина. Предлагали компот, спрашивали какую-нибудь ерунду….

Саша уже не ждал ответа, когда я поведала о своей любимой, возбуждающей ситуации:

— У меня день рождения. Дома праздник, торжество. Подруги, одноклассники, все принаряжены. Девочки с отглаженными бантами, мальчики в чистых рубашках, причесанные. А я в очень короткой юбочке и без трусиков. На ногах только ослепительно белые носочки, а трусики почму-то не надела… Начинаются танцы, юбочка колышется, приоткрывая то попу то письку.

Оксанка, открыв рот, смотрела на меня. А я смущенно продолжала:

— Меня больше всего возбуждает то, что мне одной можно быть без трусиков, а гостям никому нет. Как они могут при классной руководительнице-то… Мне мучительно, нестерпимо стыдно, что мои губки и попу обсуждают мальчишки, а еще страшно, что за мою выходку меня до синяков выдерут (что еще не бывало в моем детстве ни разу), но от страха внутри так холодно, приятно делается под лобком и подступает оргазм…

Шура подхватила эстафету и серьезно так сказала, что если в этот момент не читает про любовь, то представляет себя, как она моется в ванной, какое у нее красивое тело, гладкая, коричневая, блестящая кожа, большие тяжелые титьки как у ее мамы и писька без волос, совсем без волос. Это «совсем без волос», само сочетание слов вызывает в ней яростное возбуждение и пальчики быстро добиваются своего…

Шурка щелкнула по носу, слушающую приоткрыв рот, Оксанку:

— А ты о чем мечтаешь, принцесса?

Оксанка покраснела и едва ли не шепотом призналась:

— Представляю себя совсем голой ночью в гостиной, когда все в доме спят. Или в квартире или на лестничной клетке, у лифта, или уже в лифте. Дверь скрипнула, голоса, шаги приближаются… Вот сейчас увидят, заметят… А дальше как у вас.

— А о чем мечтают мальчишки? – нейтральным голосом спросила я.

— Да о том же, — усмехнулся Саша.

— Как это?

— Как я прихожу в гости к девочке, а она пляшет без трусов, и юбочка, то спереди задирается, то сзади, а уходя, встречаю совсем голую в подъезде, а дома в ванной плавает еще одна, а у нее писька лысая, совсем без волос…

Оксана заржала, а Шурка, смеясь, засветила ему по заднице раскрытой ладонью.

Оля