Как-то за неделю до Нового Года мама Вовки Макарова пришла с работы радостная, и, как была в пальто, шапке и сапогах, сразу прошла в Вовкину комнату, где отчетливо пахло свежей спермой.

— Вовка, мне девчонки с АТС дали «секретный» межгород! – прямо с порога объявила она. – Только звонить надо ночью с двенадцати до часа.

И почему-то перешла на шепот.

— И звонить своей Ленке ты сможешь совершенно бесплатно. Только никому не говори!

— Спасибо, мам!

Она сочно чмокнула сына в щеку и удалилась в прихожую переодеваться.

С некоторых пор Вовка подсматривал за мамой. Вряд ли она так сильно изменилась за последние годы, что стала привлекать сына, как женщина. Изменился Вовка. Он повзрослел, и на смену детским забавам по рассматриванию картинок с голыми женщинами пришли другие: работа руками и подсматривание. А поскольку самой близкой женщиной во всех смыслах была его мама, то подсматривать за ней было проще всего. Что он сейчас и делал, глядя на раздевающуюся маму в дверную щель.

Мама переодевалась перед зеркалом. Она неторопливо сняла теплое зимнее пальто, повесила его на вешалку, затем теплую вязаную шапку, обнажив перманентные светлые кудри. Затем расстегнула и стянула со стройных ног черные гедеэровские сапоги, которые аккуратно поставила под вешалку. Потом, расстегнув короткую молнию, спустила на пол бордовую юбку и сняла синюю кофту, оставшись в длинной, ниже колена, полупрозрачной рубашке, которая называлась комбинацией, сквозь которую просвечивали зеленый чулочный пояс с резинками, простой белый бюстгальтер и большие черные трусы-панталоны. Вот тут-то Макарова охватило настоящее вожделение. Он уже судорожно разминал давно восставший член прямо через тренники и трусы, а тут он вытащил его наружу и принялся яростно дрочить. А мама продолжала раздеваться, только, словно нарочно, делая это еще медленнее. Она спустила с округлых плеч бретельки комбинации, и та подстреленной птицей упала к ее ногам, прикрытым лишь коричневыми капроновыми чулками. Оргазм уже подступал к Вовкиным причиндалам, и он временно отложил дрочку, чтобы не кончить на дверь. Но мама уже расстегнула пояс и сняла его вместе с чулками, оставаясь в трусах и лифчике. Вовке в этот момент захотелось стать хамелеоном, чтобы одним глазом смотреть на маму, а другим – на член. Но человеческое зрение устроено по-другому, и ему пришлось скосить глаза на член, не опадает ли, не надо ли поддрочить, а когда он поднял глаза, мама уже завела руку за спину, пытаясь расстегнуть тугую застежку лифчика. Застежка не поддавалась, и она громко позвала: «Вова, подойди на минуточку!». Макаров опешил. Она знала, что он стоит за дверью и подсматривает или нет? Прикидываться, что не слышал? Как реагировать-то? Тогда Вовка, как ему казалось, принял правильное решение. Он на цыпочках пробежал короткое расстояние от коридорной двери до своего стола и вернулся быстрыми шагами, громко топая по паркету.

— Да, мам!

— А я уже сама справилась!

Она стояла перед ним с обнаженными грудями, ни большими, ни маленькими, и нетерпеливо обмахивалась снятым бюстгальтером, как испанка – веером.

— Долго ходишь, сын!

Мама чуть прогнулась назад, и ее груди выпятились вперед.

— Хочешь потрогать?

— Не-е-е-т! – проблеял Макаров.

— А, может, хочешь посмотреть ТАМ?

— Нет…

— Ну, тогда найди в комоде в верхнем ящике розовые трусики и такой же лифчик. Справишься?

— Д-да…

— Дуй!

Вовка долго рылся в комоде в поисках нужного маме белья, пока не наткнулся на прозрачный пакет с гарнитуром: бюстгальтер, маленькие трусики и рубашка. Все такое кружевное-кружевное! С этим пакетом сын и вернулся.

Мама стояла голая и поеживалась, прижимая руки к грудям. Ее лобок, поросший кудрявыми, ни разу не бритыми волосами, был прекрасен!

— Холодно здесь!

— Так, может, в комнату?

— И правда, что это мы в прихожей-то.

Они прошли в большую комнату, мама – впереди, а сын сзади, пристально рассматривая ее вздрагивающие при каждом шаге крепкие ягодицы и гладкую спину. Мама подошла к дивану и уселась, широко расставив согнутые в коленях ноги. Четырехрожковая люстра светила ярко, и сын ясно видел рыжеватые кудряшки на толстых нижних губах и блестевшую от слизи щель.

— Давай!

Она протянула красивую руку, а Вовка протянул ей пакет и понял, что последнее движение было лишним. Ему показалось, что внизу живота взорвалась граната, а потом заработала автоматическая пушка, и от его тренировочных брюк и сатиновых трусов полетели клочья!

— Ну, что, кончил, скорострел?

Одного взгляда на его промокшие насквозь штаны было достаточно, чтобы понять, что сын кончил, спустил, пустил сметанку или, по науке, непроизвольно эякульнулся.

— Ты – вылитый отец! Тот тоже частенько не доносил!

Она рассмеялась особенным грудным смехом и, раскрыв шуршащий целлофановый пакет, сноровисто натянула на бедра трусы, и, встав с дивана, легко, без всякой помощи надела лифчик. И зачем только женщины носят белье?

— Пойди в ванную и поменяй белье, а это (она двумя пальцами оттянула мокрые тренники) – брось в бак с грязным.

Она вздохнула.

— Я потом постираю. Ужинать будешь?

— Да, мам, буду…

— Если бы ты знал, как важно для женщины иметь и носить красивое белье! – сказала мама, поглаживая розовые кружева.

Вовка пожал плечами и ушел в ванную…

Кроме известий о «секретном» номере, мама принесла и второй телефонный аппарат, который они дружно после ужина и подключили параллельно основному, протянув вдоль плинтуса длинный провод. Мама не вспоминала о «позоре обфоршмаченного» сына, а тот даже и не смотрел на случайно обнажившееся мамино плечико. Или умело делал вид.

— Если будешь сегодня звонить в Сыктывкар, ложись пораньше, в десять, а в двенадцать я тебя разбужу. А?

— Ладно…

Вовка хотел спустить на ночь, как он обычно делал, да так и уснул с членом в руке. Ему приснилось, что из Сыктывкара к нему приехала Ленка Година, и что она, а не мама, разделась донага в прихожей, пришла к нему в комнату и зачем-то трясет его за плечо, говоря маминым голосом: «Сынок, пора, двенадцать!». Макаров спешно проснулся и сладко потянулся.

— Спасибо, мам! Я сейчас…

Он, отбросив одеяло, резко встал, и его напряженный член выметнулся навстречу матери. Она резко повернулась и ушла в большую комнату, а Вовка остался наедине с телефоном и торчащим членом. Может быть, стоило, как хотела мама, родиться девочкой? Тут он вспомнил Людочку Шенгелия, большеглазую красавицу-полугрузинку, которая частенько «просиживала» школьную физкультуру на скамейке из-за менструаций и передумал. Тут часы показали ровно двенадцать, у кого-то у соседей радио запело гимн СССР, и Макаров поднял трубку своего аппарата. Он исправно выдал длинный гудок, и Вовка принялся набирать номер. Сначала «секретный», а потом – Ленкин сыктывкарный. Абонент ответил быстро.

— Алё, кто это?

— Добрый вечер! Лену можно?

— Какой вечер, ночь уже! А Лена спит давно! – послышался теткин недовольный голос, который тут же сменился на Ленкин.

— Это ты, Вовка?

Как она узнала? Но Макаров ответил, как ни в чем не бывало:

— Лен, это я. Здравствуй! Поговорим? Полчасика всего.

Ленка зевнула.

— А, давай. А о чем?

— О тебе, обо мне…. Ты извини, я днем не могу звонить, денег много уходит, а вот ночью – могу. Бесплатно.

Ленка оживилась.

— Здорово!

Откуда-то издалека донесся теткин голос: «Лен, потише, я спать хочу. Завтра в утреннюю!

Ленка «убавила громкость».

— Ты где?

— Дома. В постели. А ты?

— Я в коридоре. В прихожей, то есть.

— Одетая?

— Почти. В старой рубашонке до пупа. Выросла я из нее.

— Тетка новую никак не купит?

— А в короткой лучше. Особенно, если без трусов. А ты в трусах?

— Не-а. Голый! И стояк, ух. Сегодня кончил два раза, и хоть бы хны.

— А у тебя волосы растут? Ну, там?

— Растут!

— А у тебя?

— Полно! И там, и в подмышках. Тетка говорит, надо брить, рано волосы стали расти.

— Не брей.

— Почему?

— С волосами зимой теплее!

Ленка засмеялась.

— Ладно! У нас, вообще-то тридцать пять.

— Слышал. Ты одевайся теплее.

— Я вообще-то сильная, ты помнишь?

— Конечно, помню! Как мы в домике твоем друг друга онанизму учили!

— А дом стоит?

— Нет. Сломали недавно.

— Жаль.

— Да.

— А давай, как тогда?

— Подрочим?

— Ага!

Когда-то уже давно, Вовка Макаров заметил двух необычных девочек. Они с силой сжимали ножки, при этом тряслись, а потом довольно улыбались. Все это происходило прямо в классе на уроках, когда девочки были уверены, что их не вызовут. Одной из этих трясуний и была Ленка Година. Когда Вовка познакомился с ней поближе, то они часто уединялись в Ленкином деревянном доме и предавались всем наслаждениям, доступным школьникам, то есть пили чай с пирожками и занимались онанизмом. Но в марте-месяце ее мать напилась и замерзла недалеко от дома, не дойдя до дома пары десятков метров. Сестра ее матери забрала Ленку в Сыктывкар, и с тех пор они не виделись, а только изредка перезванивались. И вот Макаров позвонил снова. Они, конечно, повзрослели, но цели остались общими: доставить себе и друг другу удовольствие.

— Лен, может, тебе лечь?

— Не могу. Телефон не дотянется.

— Тогда сядь. Есть на что?

— Есть. Табуретка. Села!

— Расскажи, какие у тебя новости.

— Не знаю… а вот, клитор растет! Болтается, как маленький член. Как у тебя раньше, как тогда в нашем домике.

— Зажимать ногами стало удобней?

— Намного! Даже пригибаться не нужно. Только трусы мешают.

— Ты и в школу без трусов ходишь?

— Нет, в школе в трусах, а вот дома сразу снимаю. Тетка приходит в пять, а я к этому времени уже раз пять кончу.

— Вам, девушкам легче. А вот мужикам ждать приходится, пока снова встанет.

— А как же раньше ты зажимал член ногами?

— Да, зажимал. А теперь не могу. Встает. А у тебя клитор встает, когда ты хочешь?

— Он потом встает, если его потеребить.

— Значит, если ты представишь себе голого мужика, то у тебя не встанет? Интересно! А сны про мужчин тебе снятся?

— Не помню. Просто мужчины снятся, конечно.

— А школьники?

— Эти чурки тупые? Ну, нет! Ты мне снишься. Как мы сидим в моем старом доме и чай пьем.

Она вдруг всхлипнула.

— Я домой хочу! Надоело мне тут до смерти!

— Лен, не надо! Я не умею успокаивать. Хочешь, я маму попрошу, и, если она разрешит, ты приедешь к нам на зимние каникулы, а, может, и на летние? А?

— Хочу, Вовка, ох как хочу!

— Ты только не реви, Лен. Завтра же поговорю.

Помолчали.

— Тогда, Вов, я спать пойду, – сказала Ленка и задышала.

— Лен, ты дрочишь?

Но в ответ Макаров только услышал: пип-пип-пип. Ленка первой повесила трубку.

Вовка тоже улегся, хотел сразу заснуть, но мысль о том, что Ленка сейчас не спит, а дрочит свой клитор, раз за разом доводя себя до оргазма, заставила его зажать влажный член в кулаке со всеми вытекающими из него последствиями…

Утром за завтраком Макаров, слегка заикаясь от волнения, изложил маме главную идею новогодних каникул. Мама долго не думала.

— Пусть приезжает! – сказала она и засобиралась на работу.

Что-то она легко согласилась, подумал Вовка, нет ли тут какого-нибудь подвоха?

Мама ушла, а Вовка тоже стал собираться на свою «работу», то есть, в школу. Времени было еще много, он встал перед зеркалом, снял тренники, стянул трусы и понял, что так просто он в школу не пойдет. Его член, давно совсем не детский, торчал и настойчиво требовал ручного управления. «Как там Ленка дрочит свой клитор?», – подумал Макаров. – «Ногами? Дай-ка я попробую». Он попытался сунуть член между бедер, но тот настойчиво вырывался, занимая положение под острым углом к животу, да и яйца мешали. Тогда Вовка согнулся под прямым углом, просунул член с мошонкой назад под задницу и сжал ноги что было мочи. Член, и без того напряженный, надулся еще сильнее и покрылся синими венами, а мошонка округлилась. Все это Вовка видел в зеркале, изогнувшись и вывернув шею. Шея вскоре заболела, да и дрочить сзади было неудобно и непривычно, но мощь струи спермы и длительность оргазма с лихвой перекрыли все неудобства.

Первым уроком была мучительная физкультура. Девочки давно уже превратились в девушек, обзавелись грудями, некоторые большими, женскими, и широкими бедрами. Вчерашние мальчики то и дело отпрашивались в туалет, и сисястая физкультурница Валентина Ивановна сначала недоумевала, а потом, когда ее любимец Рашид Нигматуллин пошел прыгать через коня с оттопыренными трусами, она, наконец, поняла. Впрочем, ей это простительно, потому что в ее время дети так рано не созревали.

Когда на бревно забралась Людочка Шенгелия, и стала там прыгать и потрясать ничем не стесненными грудками, Вовка понял, что настала его очередь посетить туалет.

Официально ходить в «детский» туалет на втором этаже не запрещалось. Но уборщица поругивалась на пацанов, которые туда иногда забегали. Едва Макаров встал к писсуару, дверь распахнулась, и в туалет, шлепая по кафелю кедами сорок третьего размера, влетел Сашка Капко, на ходу достававший из трусов длинный, как он сам, жилистый член.

— Ты на кого дрочить будешь? – деловито осведомился Сашка, вставая рядом. – Я на Таньку Дудину, а ты?

На языке у Вовки вертелось только одно имя – Ленка Година, но сейчас он бы оприходовал любую из классных телок.

— Я на Людку Шенгелия! – ответил Вовка и задвигал рукой, открывая и закрывая головку.

Танька Дудина была тоже ничего себе, сисястая и жопастая, но она носила дурацкие круглые очки в роговой оправе, и была красивой только тогда, когда их снимала.

— Людка тоже ничего! – согласился Сашка, но тут же закатил глаза лт надвигающегося оргазма. – Ух, как забирает!

Он убрал руки за голову и внимательно наблюдал, как его член совершенно самостоятельно дергается и извергает, извергает, извергает…

Вовка немедленно догнал Сашку, энергично работая руками и поглядывая на наслаждающегося друга, и добавил к Сашкиной ароматной сперме изрядное количество своей ароматной спермы. И тут между ними вклинился какой-то любопытный первоклашка, давно наблюдавший за вожделенцами сквозь щель сральной кабинки.

— Я тоже писать хочу! – заявил он, доставая членик из черных трусиков.

Когда физкультурный зал был занят, физкультуру для первоклашек проводила та же учительница, которая вела остальные уроки. Детишки переодевались прямо в классе, а затем высыпали в коридор, где бегали, приседали и играли в «третий лишний» и в прочие «салочки». Но вместо писанья малыш тоже начал дрочить свой торчащий, как колышек, членик, пока Сашка не погладил его по кудрявой голове и не сказал:

— Будешь дрочить, на ладонях волосы вырастут!

Мальчик сначала испугался, а потом побежал жаловаться Ольге Ильиничне, которая немедленно отреагировала на его ябеду: «А там дяденьки дрочат!», и заявилась в мужской туалет, сильно хромая на левую ногу.

— Здравствуйте, Ольга Ильинична! – дуэтом поприветствовали свою первую учительницу «дяденьки», и та растаяла: «Вова, Саша, как вы тут? С физкультуры?».

— Да вот зашли на минутку, – показав на писсуар, пояснил Вовка.

— Мы пойдем! – пробасил Сашка. – А то Валентина прогул поставит.

— Она может! – сказала Ольга Ильинична, отходя в сторону и пропуская парней. – Ну, бегите, сорванцы!

Следующим уроком была литература, и вела литературу и русский язык Евгения Васильевна Катаева, или, попросту, Евгеша, обладавшая самым большим бюстом в Вовкиной школе. Сашка сидел мрачный, на ее груди не глядел, потому что она ему никогда больше тройки не ставила.

— Сегодня у вас, дети мои, будет сочинение на свободную тему. – поправляя бюст двумя руками, объявила Евгеша. — А для особенно умных вроде Капко, тема другая — «А. М. Горький «Мать».

«Твою мать!», — тихо сказал Сашка, вырвал из рабочей тетрадки двойной листок и, нависнув над столом, надолго задумался. А Макаров думал недолго. Он вырвал из сразу похудевшей тетрадки сразу четыре двойных листка и на первом вывел: «Приключения Буратино». Двоек Вовка не опасался, самая низкая оценка, которую он получил за откровенную лажу о Чапаеве, была четверка. Но он давно хотел с Евгешей «пошалить» в литературном смысле, и вот случай, наконец, представился.

Приключения Буратино

Папа Карло долго трудился над своей новой куклой. Только уж очень вертлявое полено ему досталось на этот раз. Его приятель, пьяница Джузеппе подарил за стаканчик граппы, крепкой виноградной водки. Граппы ему Карло налил и, когда тот ушел, взялся за полено. Сухое с одного торца и чересчур смолистое с другого, оно то и дело выскальзывало из рук и падало прямо на мошонку старому мастеру, который еще не забыл, как и чем детей делают. Старый сверчок вылез на свой шесток и с любопытством ожидал, что получится у шарманщика. Под часами, где жил сверчок, расположились полки с готовыми куклами, которые когда-то изготовили отец шарманщика и даже его дед. Куклы оживали только в ловких и натруженных руках умелого кукловода, и Карло частенько, пропустив рюмочку-другую после трудового дня, сажал на стол черного пуделя Артемона, тонконого в пестрых одеждах Арлекина, грустного в белой мантии Пьеро и девочку с голубыми волосами Мальвину. Эти куклы были особенно любимыми шарманщиком, потому, что они разыгрывали сами целые спектакли. Более того, они были сделаны со всеми подробностями: куклы-мужчины – с членами и мошонками, а Мальвина – бюстом и прорезью между ног. Для этих кукол у Карло была кукольная мебель и кукольные столовые приборы. Вот и теперь Карло положил на край стола надоевшее полено, снял в полки четыре куклы и усадил их на стол, смахнув стружки.

Первым ожил шустрый Арлекин. Он вскочил на тонкие ножки и закричал тонким голосом:

— Господа! А поебаться ли нам с госпожой Мальвиной?

— Да, как же, поебешься с ней! – заныл Пьеро, утирая сопли рукавом. – Она опять скажет, что у нее менструации…

— Я сейчас проверю! – пообещал черный пудель Артемон.

Он вскочил, замахал хвостом, подбежал к Мальвине и сунул голову ей под юбки. Минуту он шевелился там, потом вылез и облизнулся.

— Нету у нее никаких менструаций! – громко заявил Артемон и внушительно гавкнул. – Но подмыться ей не мешает. И побриться. Заросла она!

— Теперь я проверю!

Арлекин уже вынул член, подбежал к Мальвине и задрал ей юбки. Но Мальвина оттолкнула его ногой.

— Арлекин, Вы озабоченный хам! Вам бы только приличных девушек ебать. А я хочу (она задумалась)… я хочу Артемона! Пусть голубой Пьеро меня разденет.

— О, моя Мальвина! – возопил Пьеро! – Я, конечно, тебя раздену, но буду первым претендентом на твою очаровательную попку.

— Будешь, будешь! – сказал Артемон, подвывая. – Все равно других претендентов на ее грязную жопу нет. Я бы тебе охотно помог, но у меня лапки.

— Я помогу этому пидору! – закричал Арлекин. – Иди сюда, недоумок! Мы вытряхнем эту похотливую бабенку из ее одежд и отъебем ее по первое число.

Он и Пьеро угрожающе надвинулись на Мальвину, но девочка с голубыми волосами быстро вскочила на ножки.

— Я сама, сама! – крикнула Мальвина и взялась ручками за крючки и пуговки.

Вскоре она стояла голенькая в чулочках и туфельках и соблазнительно покачивалась из стороны в сторону.

— Ну, кто первый, господа ёбари? Налетай, подешевело!

При этом она разводила ножки и показывала маленькую дырочку.

— Я первый! – рявкнул Артемон. – Потому что я самый большой и сильный! Мальвина, становись раком!

Мальвина послушно уперлась ручками в стол и замерла. Артемон медленно подошел к ней, снова обнюхал, встал на задние ноги и, подпрыгивая, принялся тыкать в нее большим красным членом, вылезшим из бархатного колпачка.

— Ну? Ну? – нетерпеливо повторяла Мальвина, поводя задом. – Когда же, о, мой милый Артемон!

— Она зоофилка! – закричал Арлекин, размахивая треуголкой.

На что голубой Пьеро резонно заметил:

— Ну, моя-то дырочка останется нетронутой…

Наконец Артемон попал между мягких губок и, положив передние лапы ей на спину, задергался.

— Я кончаю, кончаю! – зарычал он, пытаясь пристроить в ее кукольном влагалище свой кукольный шар.

Но шар не поместился в кукольном влагалище, и Артемон, как всегда, не устоял на двух лапах и шлепнулся на спину. От досады он задергал всеми четырьмя ногами и завыл:

— Дайте мне суку ебучую! Я хочу хотя бы полчаса постоять в замке по-собачьи!

Деятельный, но бестолковый Арлекин, подскочил к Мальвине, сунул в нее три пальца и закричал:

— Эта мерзкая псина Артемон своей дубинкой разворотил ей все нутро! Теперь там какой-то тоннель!

— Сделаем по-моему, – тихо сказал грустный Пьеро. – Я займу ее грязную дырочку, и ее влагалище сузится до мышиной норки…

На большой перемене Евгеша нашла Макарова в коридоре.

— Хранить такое порнографическое сочинение в школе я не могу, – серьезно сказала она. — Поэтому я заберу его на память, а ты напишешь что-нибудь попроще. Можешь прямо сейчас.

— А о чем же мне написать? На какую тему?

— Да на любую, кроме порнухи. В виде исключения напиши про «Мать» Алексея Максимовича. Я пойму.

Вовка сел за свободный стол и за полчаса написал сочинение про Мать…

Вечер тянулся бесконечно долго. Вовка учил уроки и смотрел на часы. Мама гремела на кухне кастрюлями и сковородками, потом ушла мыться, и Макаров спустил, успев до двенадцати сделать это два раза. В первом часу он снова позвонил Ленке Годиной в Сыктывкар.

Трубка ответила невнятным мычанием. «Мне бы Лену!», – сказал Вовка.

— Погоди немного! – исправилась трубка. – Сейчас, сейчас…. Ух, кончаю! Вовка, милый!

Минут пять Ленка ругалась матом, рычала и стонала. Вовке даже захотелось снова, и он почти кончил, когда Година, наконец, ответила внятно.

— Я тут новую дрочку придумала. Пока ногами сжимаю клитор, руками дрочу соски. Оргазм просто бешеный, минут на пять. У тетки такого нет, когда ее хахаль ебет.

— Все новое – хорошо забытое старое! – назидательно сказал Макаров, поглаживая свои соски. – Ты лучше скажи, приедешь на каникулы или нет?

— Ой, я и забыла! Приеду, Вовка, приеду! Подрочим вместе! Тетка обещала мне денег дать с собой, купить кое-что. Так что ты жди!

Она отключилась, и Вовка представил, как Ленка снова, хищно согнувшись, неистово сжимает клитор и дергает соски, и тут же кончил сам, едва коснулся члена…

Оставшиеся дни до Нового Года прошли в лихорадке контрольных работ и безудержной дрочки в ожидании Ленки. Макаров даже надевал мамино старое белье, представляя себя женщиной с членом и яйцами. Бюстгальтер он набил ватой, чтобы стоял, надевал женские трусы, пояс с резинками и садился перед зеркалом. Член не помещался в маминых трусах, и Вовка высовывал его слева, а увесистую мошонку – справа от узкой полоски ткани между ног. И дрочил, дрочил, дрочил…

Мама обрадовалась, когда Вовка показал ей дневник с оценками. Только две четверки: по математике и физкультуре. Остальные пятерки. И еще он сказал, что Лена Година приедет к ним на каникулы. Но это обрадовало маму куда меньше.

— Куда мы ее положим?

— У нас же две комнаты, – ответил Макаров. – Поместимся! Есть лишний диван, можно на него. Постелем ей на диване. Или мне на диване, а ее поместим в моей комнате. Гостю – место!

— И что ты с ней будешь делать? Может, на елку сводишь?

— Девятиклассницу? – засмеялся Вовка. – Она же большая, как я!

— То-то и оно, – загадочно сказала мама.

Кажется, она ревновала…

Весь день Макаров мотался по перрону Ярославского вокзала. Его даже запомнили постовые милиционеры, сочувственно вздыхали и хлопали по плечу. Но Лена не приехала…

Но дома его ждал сюрприз. Еще в прихожей он наткнулся на большой чемодан их желтой кожи, под которым расплылась лужица талой воды, а в ванной комнате шумела вода. Макаров заглянул в щелку и увидел, что мама мыла в ванной, как когда-то его самого, незнакомую взрослую девушку, и только по голосу понял, что эта русалка – Ленка Година!

Вовка тихо прикрыл дверь и, не зажигая света, прокрался на кухню, куда выходило окно в ванную. Там он встал на табурет и стал смотреть, как мама, в лифчике и трусах, водит лыковой мочалкой по красной Ленкиной спине, трет ее крепкую попку и, очень нежно, между ног, а Ленка в это время стоит раком, упираясь руками в край ванной. Кажется, они подружились, подумал Макаров, слезая с табурета, и это хорошо!

Новый Год они встречали вместе: мама, Вовка и Ленка. Елка сверкала огнями, «Голубой огонек» пел о счастье в новом году, а они пили шампанское, ели Ленкину красную икру и не менее красную рыбу нельму и мечтали, каждый о своем. Все еще было впереди!