(простите, более точные географические и прочие ориентиры можно придумать, но что-то не хочется)

Нина выросла деревенской девушкой. Типичной, если хотите, классической, но уже под соусом новейшего времени. Новейшая история с её многочисленными поворотами, диковатыми катаклизмами, переделками общественного строя и человеческих отношений накладывала отпечаток повсюду. И Нина была её крапинкой. На ленте, на временном отрезке расцвета СССР.

Село, где издавна жил её отец, обзавёвшийся в эпоху коллективизации жёнушкой, находилось в глубине России-матушки, ближе к югу, среди плодородных земель и прогреваемых солнцем лугов и степей. Но и леса встречались — рощи, даже дубравы. Край был благодатный.

И места те не затронул супостат нацистский, не добрались фрицы до тех краёв, сельское хозяйство жило и в годы войны. Только вот окна во многих домах оказались тогда заколочены, а на пригвождённых наискось досках местами значилось: «Все ушли на фронт».

Но минула пора неприглядная, хоть, как в песне поётся, «не все вернулись соколы». А вот Афанасий вернулся. Назад, в родное село, которое было у него в корнях генетических. На малой родине встретили его жёнушка Аллочка и дочка Нина — нарадоваться не могли.

Но жизнь быстро берёт своё, прошлые потрясения как-то сами собой ушли, остались позади. А колхоз жил, рос и развивался. И маячила у него перспектива широкая. А чтобы дать сельскому хозяйству развернуться как следует, и техника нужна немалая, и те, кто за этой техникой присматривать да починять будет.

И вот вернулся в это село среди прочих ещё один человек. Проведя положенные годы за учёбой, приехал назад на малую родину Виктор. Уже с дипломом, прибыл механизатором. Как ни ширился колхоз, как ни многочисленна и даже разнообразна была его жизнь, как ни упорствовали люди на тракторах сталинских времён и как ни пахали в прямом смысле слова, а специалистов не хватало. И потому председатель ходатайствовал перед институтом, чтобы добру-молодцу Вите дали направление на работу обратно на родину. Нужны были такие, как он, Виктор («победитель»). Во имя победы на трудовом фронте.

Но была у того Вити и другая сторонка жизни и сердца. Своя, личная, хоть давно и не тайная. Ещё до института, будучи фактически мальчуганом, а потом резвым юношей, любил он больше всех девок местных ту самую Нину. Поначалу играл с ней как с сестрой младшей, и до того они сердцами наивными сроднились, что никто уже не удивлялся, если Витя (тогда ещё именно Витя) пропадал вечерком в избе на окраине села — так сказать, родовом гнезде дяди Афанасия и дочери его Нины.

А потом уехал Виктор учиться, и всё не то чтобы позабылось, а рассеялось. Детский задор развеялся по ветру, живость и искренность общения сошла на нет из-за разлуки. Да, парень приезжал домой на каникулы — куда же он денется, но как-то всё было не то. То бишь по-другому. А подрастающая Нина стала типичной крестьянкой-колхозницей, и была у неё вроде как своя жизнь впереди, вплоть до воплощения в бронзе образа труженицы с серпом. Но до такого было ещё далеко, да и можно ли будет так говорить? Нина о памятниках и героях не задумывалась. Реальная повседневная жизнь куда важнее.

Вернулся Витя молодым специалистом и сразу приступил к обслуживанию техники многочисленной. Вроде, перспектива замаячила — видный парень живёт под боком. В городе невестой не обзавёлся, на свою землю вернулся. Не допускать же, чтобы такой пошёл стопами бобыля. Витя — партия видная, да к тому же внешность… Было в нём тоже что-то классическое, деревенское. Красота, данная парню от земли, не была утрачена в городе при учении.

И вертелись селянки около Виктора, исподволь приглашая стать их «победителем». Да не останавливал он никак свой выбор. А может, в тот первый рабочий год ушёл с головой в дела трудовые — так вполне могло быть.

— ————————

И вот собирали бабы урожай. Всем селом, сообща, в колхозных садах. И случилось Вите проходить мимо, дабы к любимой технике пройти, которая в поле выходила. Увидел он, как крестьянки чуть ли не по веткам лазают, да при этом болтают и даже как-то развлекаться умудряются. И подал он одной на ходу руку, дабы помочь спуститься. Подал — и пошёл бы себе дальше, только тут Витьку переклинило.

В той, кого спустил с дерева на землю, он узнал Нину. Молодую, но ещё юную Нину. Он никогда не называл её Ниночкой, не привык сюсюкаться. Их отношения носили дружеский, даже игровой, немного наивный характер, но без «сюси-пуси», в каком бы смысле это ни звучало. Тогда он был ей словно старшим братом. И другом.

А тут Витька увидел в Нине нечто другое. То, что раньше не замечал. Трудно даже сказать, что. Нет, ему были знакомы и девушки, и женская фигура, и сексуальное желание. Но тут…

А тут всё это вспорхнуло и отпечаталось будто поверх того, как он воспринимал Нину раньше. Знакомая, подруга, сестра плюс… вот эта спонтанная красота поведения, игривость, теперь перешедшая в глазах парня в откровенную кокетливость, да какую! Может, так он видел, а она…

А она сорвала под ногами цветок, покрутилась, и, взяв Витьку за руку — за ту самую, которую он ей протягивал, снимая с дерева, завертелась, закрутилась эротично (да, Витя почему-то не сомневался — именно эротично!) и сказала полушутливым тоном:

— Слушай, . .. айда посидим!

И повела его в подлесок. Они уселись среди низких кустов и более высоких деревьев и начали было болтать. Нина болтала, а Витя…

Он тоже болтал как мог. Но болтать не очень-то получалось. То, что в его мозгу неотвратимо щёлкнуло, не хотело выключаться. И он воспрял. Давно воспрял. Нутром своим внизу.

Его член так и хотел высунуться наружу из штанов. И они сидели с Ниной — вдвоём, в стороне, буквально скрытые от посторонних глаз. Или всё же нет? Витька огляделся. Пока никого, но запросто кто-то может увидеть издали. Да и пусть увидит! (Мозг: «Эй, что ты!») Да и пусть! Пусть увидит. Будь что будет!

В общем, опасность спалиться, как сейчас бы сказали, завела парня ещё больше. Он был просто охвачен всей полнотой обстановки, в которой оказался. Витька приподнялся, склонился к Нине и принялся горячо и при этом искренно шептать всё-всё, что приходило на ум. А ум уже, конечно, отключился, уступив в эту минуту кипящей внутри страсти.

Он наскоро целовал и шептал объяснения. Между делом просил простить и понять. И говорил, сумбурно так говорил, что чувствует и что видит сейчас в ней, в Нине. И держал, держал её, уговаривая словами, руками, телом. И торчавшей внизу его частицей. Пока что сквозь одежду.

Но потом одежды не стало. Она уже валялась рядом, а он всё признавался и подступал… сам точно не знает, к чему. То, что тело хотело затеять с бывшей подругой — во что это обернётся для души? Неважно, балом правило оно — тело.

А если кто увидит… Вот позор-то будет! И вот пока есть этот позор, эта острота быть застуканным… Он дышал от этой мысли всё судорожней и по-своему нахальнее, повинуясь нахлынувшей волне страсти.

Парень стянул одежду с них обоих и прислонился в Нине, которая лежала на мягком хворосте. Орган упёрся в девичьи складки, ища путь внутрь. Руки парня — в помощь. Девичья рука — одна откинута в сторону и только что попридержана, дабы не брыкалась, а другая уже сама нащупывает пришлую плоть. Интересуется. А глаза закрываются в боязном предвкушении.

И вот толчок! — и Нина не только пальцами по-прежнему ощупывала Витькин член, но и всем телом, своим низом своим ощутила то, что… С болью девушка поняла, что больше не девственница. Вот оно, свершилось. Так или иначе это должно было произойти… И-на-че… — девушка резко задышала в такт Витьке, который настраивался на движения. Порвав её плеву, он начал трахать сквозь пятнышко крови, сквозь дыхание, сквозь контакт души и тела… т.е. остальных мест — рук, ног, губ… Всё это на какое-то мгновение ушло на второй план, парень был преисполнен желанием, которое удивляло его самого и прямо неистово будоражило. Он толкал взад-вперёд, пока никто не видит. Никто и ничто, кроме всеохватывающего, необъятного желания.

И Нина поплыла. Уже расслабленно, ритмично и… возбуждённо! Она всё щупала его твердь. И будто направляла, но на самом деле Витька трахал сам. Он распечатал лоно Нины и сейчас полностью обладал им, совершая хорошие, глубокие проникновения в девушку, которая только что была девственницей, и вот — его, именно его!

Витька переполнился возбуждением, наспех упёрся на траву руками получше, напрягся и с силой ввёл свой орган в такое немерено желанное в эту минуту девичье лоно. Упёршись в глубине женской плоти во всё, что смог достать, он слился с Ниной по полной. Ещё толчок, ещё волна, ещё порыв страсти… — и вот она, разрядка. Он спустил в Нину накопившуюся в нём жидкость и, переводя дыхание и озираясь, принялся одеваться и помогать подруге.

Эх, теперь она уже не подруга. Вернее, не только подруга. Ещё вчера он он был полностью вне её, даже забыл, что раньше с ней водился. А сегодня, сейчас, вдруг…

— —————

Когда селянка Нина ложилась спать и перед глазами постепенно всё затуманилось, она ощутила сходство с тем диковинным приключениям, что случилось там, в подлеске. С её Виктором. С её (её!) «победителем». Она лежала и, плывя по течению, невольно вспоминала это снова, прокручивала в голове те минуты. И среди того, что вчерашняя девушка представляла, было нечто неповторимое, то и дело доминирующее в воспоминаниях по горячим следам — железная твёрдость его члена.