Я проснулся без трех семь.

Как всегда, за три минуты до того, как зазвонит будильник.

Выглянул в окно. Ровно в семь Алексей со старшим сыном вышли из соседнего подъезда и направились к машине. По ним часы можно было сверять!

Пиликнула автосигнализация. Хлопнула пассажирская дверь, через пару секунд дверь водителя. Зажглись белые огни заднего хода, чередуясь с красными стоп сигналами. Машина вырулила на дорогу, и в последний раз мигнув красными глазами, уехала прочь.

Прошло еще три долгожданных минуты. Но мы так условились, на всякий случай, вдруг они зачем-то вернутся? Я судорожно сглотнул и замер в ожидании этих трех минут, пока не загорелся мобильный.

СМС: «Приходи, мы ждем!».

Наспех накинув куртку на плечи, бегу сломя голову в соседний подъезд, озираясь, юркаю в железную дверь, словно вор. Поднимаюсь на первый этаж. Направо. Квартира 40. Дверь для меня не заперта. Аккуратно нажимаю дверную ручку вниз и приоткрываю дверь.

В квартире душно, после морозной улицы в лицо ударяет волна теплого воздуха и разнообразных запахов: пахнет ребенком и мамой, домом, теплом, уютом, молоком, стиранными пеленками. Из комнаты слышу как агукает малыш.

Скинув куртку на пол и стянув ботинки потихоньку вхожу в комнату.

Она сидит на краю дивана и держит в вытянутых руках младенца, обхватив его ладонями под мышками, что-то негромко говорит ему на его бессвязные детские лопотания. Его еще слабенькие ножки ерзают, упираясь в ее бедра, топчут подол халата, пока он не спадает с колен, обнажая ее плотные белые ноги.

Я судорожно сглатываю, ощущая как скользнул под кожей горла кадык и сгибая ноги в коленях сажусь на пол, опираясь об открытую межкомнатную дверь. Она видит меня, но делает вид, словно меня нет в комнате, а малышу и вовсе нет до меня никакого дела. Ведь он голоден и требует молока, в его голосе уже слышатся капризные нотки.

— Сейчас, сейчас миленький, — нежно произносит его мама, и, бросив на меня быстрый взгляд, убирает с лица выбившуюся прядь волос. Она освобождает от халата правое плечо, стягивая его до локтя, пока не показывается круглая, налитая молоком молодая грудь, с большим, бледно-розовым, местами покрытым вздутыми венами, ареолом. На кончике соска уже набегают, цедятся нетерпеливые капельки молока, и срываются вниз, куда-то под халат.

Она кладет младенца на предплечье, и подносит его пухлые губки к соску. Едва ощутив запах, младенец затихает и уже сам тянется, втягивая жадным ротиком крупный сосочек себе в рот. Она легонько вздрагивает от этого, я знаю, что сейчас, когда груди наполнены ночным молоком, соски ее наиболее чувствительны. Малыш причмокивая насыщается и наконец она переводит на меня взгляд. Я не знаю, что в ее взгляде такого, но теперь не могу от него оторваться, в нем какой-то призыв, который заставляет меня каждое утро приходить к ней в одно и то же время и созерцать процедуру вскармливания младенца. В это взгляде есть жажда и порок, похоть и власть, желание и испуг. Она облизывает пересохшие губы не сводя с меня своих зеленых глаз. Моя рука уже давно в плавках, холодные пальцы нащупали горящую огнем твердую плоть. Подушечкой большого пальца я вожу вокруг мокрой и скользкой головки, но мой голодный взор прикован к Ней. Я жду. Мы оба ждем. Ждем, когда насытится малыш. И потом мне будет дозволено…

Ребенок отклонил голову и сосок выскользнул из его рта, несколько капель молока брызнули на румяную детскую щечку. Она вновь пытается дать ему грудь, и он берет ее, но уже вяло, усталыми губами, глядя на маму осоловелыми глазами. Младенец засыпает.

Она склоняется над ним, прядь волос вновь выскальзывает у нее из-за уха, скрыв от меня, то, что я знаю и так: она поцеловала его в щеку и поднялась, чтоб уложить спящего в кроватку.

Я сижу, не шелохнувшись, и жду КОМАНДЫ!

Немного поворковав над заснувшим младенцем она выпрямляется и потянувшись, поворачивается ко мне.

Она подходит медленно и грациозно, кошачьей поступью, ее босые мягкие ноги бесшумно касаются ворсистого ковра. Распахнутый, висящий на плечах халат манит созерцать лишь малую часть ее неприкрытого тела: шею, углубление между холмами грудей и сами колышущиеся груди, большей частью сокрытые под халатом, круглый живот, не сошедший еще после родов, который словно меридиан пересекала посередине темная полоса, проходящая через углубление у пупка и уходящая под светлые бежевые трусики,

Еще два шага и она рядом. До меня доносится запах ее тела, запах постели, грудного молока, и томимого женского желания, пульсирующего под ее трусиками, в нескольких сантиметрах от моего лица.

Ее теплые руки обхватывают мой затылок и притягивают к себе, с силой вдавливая лицо в трусики внизу живота. Я ощущаю, как трепещет от этого прикосновения ее тело, вдыхаю ее таинственный запах, чувствую под мягкой тканью жесткий мох волосиков на лобке. Она трется о меня, расставив пошире бедра и немного присев, чтоб касаться моего лица тем самым источником ее страсти, тем очагом, в котором нарастает неистовая буря ее желания.

Ее хват слабнет, и пропустив пальцы под волосами на затылке она тянет меня за них, приказывая следовать за ней. И я ползу за ней на карачках, словно пес за своей хозяйкой.

Халат спадает у ног и сев на край дивана, она манит меня к груди. Правая грудь менее наполнена и заметно провисает, по отношению к левой, еще полной горячего молока, еще не распечатанной после беспокойной ночи. Мои губы касаются правого соска, того, который несколько минут назад сосал малыш. Я всегда доедаю после него. Сосок твердый и скользкий и нужно приноровиться, чтоб удержать его во рту и высасывать из него молоко. Мне это удается, и горячая жидкость наполняет мой рот. Иногда я, увлекшись, слишком сильно сдавливаю ее сосок, она вздрагивает и ее пальцы сжимаются на волосах у меня на затылке, но тут же она еще сильнее прижимает меня к уже мягкой, почти опустошенной груди, требуя сосать дальше.

Закончив кормить меня одной грудью, она тянет меня на диван, тянет меня к себе, тут же хаотично снимая с меня и себя одежды. Я откидываюсь на подушке ее мужа, ощущаю, как она пахнет чужим мужским лосьоном. И едва мысль, что я в чужой постели, с женщиной, принадлежащей чужому мужчине, женщиной, кормящей на моих глазах ребенка от этого мужчины, начитает будоражить меня, как тут же рассеивается в тумане, потому как горячие женские губы обхватили головку моего члена, и она начинает посасывать его, втягивая глубоко в рот, так же, как я недавно делал с ее соском.

Когда я выныриваю из небытия, из этого сладкого морока, то уже ощущаю, как она скачет на мне в позе наездницы, мой взгляд упирается в беспорядочно колышущиеся груди с которых стекают ручейки молочных капель. Ее длинные волосы спадают на лицо и она, собрав их в пучок, держит двумя руками на затылке. Я хочу привстать на локте, чтоб напомнить ей про презерватив, но она пресекает эти одним своим взглядом. Она сдерживает стоны, крепкой стиснув зубы, чтоб не разбудить малыша, но дается ей это с большим трудом. Диван поскрипывает и его подлокотник глухо и монотонно бьется о стенку. Но сытый малыш спит сейчас очень крепко, все эти звуки не мешают его младенческому сну.

Сжав пальцами сосок левой груди, а ладонями саму, пока еще наполненную грудь, она выдавливает струйку молока и направляет ее на мои губы. Раз за разом она орошает мое лицо, грудь и живот тонкими жирными струями, тут же склоняясь и слизывая их, затем целуя меня в губы, и ни на миг не прекращая погружать в себя мой член. Это продолжается до тех пор, пока левая грудь не становится пустой, о чем свидетельствуют последние капли, выдавливаемые ей с бардового припухшего соска. Теперь обе ее груди потеряли форму и напоминают опустошенные сосуды, но пылающие бордовые соски, со вздутыми венками, словно глаза, требуют продолжения своим порочным взглядом.

Она, сжав меня бедрами, чтоб не выскользнуть, поворачивается вместе со мной на бок, а затем переворачивается на спину. Теперь я оказался сверху нее. На несколько минут мы крепко прижимаемся друг другу влажными от пота и молока телами. Молочно-сливочный запах грудного молока и запах наших разгоряченных тел, наших желаний перемешались и будоражат мысли. Она начинает движения, сначала медленно, затем все наращивая темп. Я уже на грани.

— Нужно надеть презерватив.

— Нет!

— Я вот-вот и кончу!

— В меня!

— Ты что?! Я не смогу! Нельзя!

— Можно! Я… ска… зала… в… ме… ня!!! — ее пятки крепко держат мои ягодицы, что вырваться невозможно, и не в силах больше сдерживаться я раскрываю плотину и изливаюсь в нее, густыми живительными струями, наполняя ее раз за радом и содрогаясь от конвульсий… перед глазами мелькают разноцветные расплывчатые кружочки, как в калейдоскопе и я проваливаюсь в блаженство…

***

… густые струи выплескивались из возбужденного члена в плавки, на простынь, на одеяло. Когда я вынырнул из дремы, подо мной уже расползалось влажное пятно, а в воздух витал терпкий запах спермы.

— Черт! — процедил я сквозь зубы откидывая одеяло. — Опять эти чертовы поллюции. Уже не серьезно в 30 лет в трусы кончать от сновидений! Срочно надо себе подругу найти!

Часы показывали без трех семь.

Как всегда, за три минуты до того, как зазвонит будильник.

Стянув мокрые плавки, я пошел на кухню и мимолетно выглянул в окно.

Ровно в семь Алексей — муж моей декретной коллеги из соседнего подъезда, со старшим сыном вышли из соседнего подъезда и направились к машине. По ним часы можно было сверять!

Пиликнула автосигнализация. Хлопнула пассажирская дверь, а через пару секунд дверь водителя. Зажглись белые огни заднего хода, чередуясь с красными стоп сигналами. Машина вырулила на дорогу, и в последний раз мигнув красными глазами, уехала прочь.

Потоптавшись еще пару-тройку минут у окна в темноте кухни и приходя в себя от сна и вызванных им поллюциями, я побрел в душ, смывать следы казуса и стирать плавки.

За моей спиной бесшумно загорелся экран оставленного в кухне мобильного.

На экране светились три слова.

«Приходи, мы ждем!».